– А какие георгины, вы только посмотрите. Сразу можно на выставку.
– А я корнеклубни как раз на выставке-ярмарке в прошлом году покупала, только прошлый год они у меня что-то болели, а сейчас вот ничего, пошли, – Полина оглядела клумбу у ног своих, которую она как раз полола.
Крупные махровые георгины – оранжевые, алые и розовые – смахивали на елочные шары.
И солнце стояло высоко над деревьями, словно застыв, не трогаясь с места. Желтые солнечные пятна густо усеяли садовую дорожку и крыльцо дачки. И, может, оттого, что сад так ярко освещался, темным, подобно входу в пещеру, казался проем входной двери, широко открытой по причине жары.
– Полина, вы нам рассаду в прошлый раз обещали, – напомнила деятельная соседка из нового дома.
– Да, конечно, я сейчас. – Полина улыбнулась женщинам и направилась к крыльцу.
Она коснулась перил и... Дом, где она провела не одно лето... Старый дачный дом их семьи, что строил еще ее покойный отец... Дом, который всегда казался ей надежным убежищем...
Распахнутая настежь дверь – солнечные пятна, а дальше сумрак и темнота. Она что, задернула там внутри все шторы, опустила старенькие жалюзи из бамбука?
Несколько горшков с рассадой хранилось у нее на терраске в прохладном месте, но... вот странность – ноги Полины словно налились чугуном. Она не могла себя заставить подняться по ступенькам и войти внутрь.
Это все нервы... эти ужасные приступы паники... Столько всего накопилось за эти годы... нет, то был всего один вечер, одна ночь, годы тут ни при чем, они лишь летели мимо и...
И вот она стоит у родного порога, дрожит, трясется, как овечий хвост.
И даже словотерапия не помогла, когда она пыталась выплеснуть все это из себя – сначала на бумагу, а потом на магнитофонную ленту.
На дворе – полдень, что же будет с ней ночью?
– Знаете, я передумала, – Полина отдернула руку от перил и обернулась к соседкам, – рассада у меня совсем никудышная. Но не огорчайтесь. Я вам сейчас такое покажу, что вы непременно захотите это у себя посадить. Пойдемте со мной.
С невыразимым облегчением (прочь от дверного проема, за которым темень, и мрак, и еще, еще что-то, что страшнее всего, что, возможно, выбралось наружу и уже сторожит, подстерегает...) Полина Каротеева двинулась в глубь участка мимо клумб и кустов, мимо яблонь и слив.
Пусть говорят, что это больное извращенное воображение.
Чтобы воображать нечто подобное, надо иметь причину.
А об этой причине никому лучше не знать.
Мимо кустов, мимо цветов, мимо плодов...
– Ой, у вас клематис!
– А это как называется?
– Это же мальва? Ну конечно, это мальва, какая красота!
Женщины, шедшие за ней гуськом, как за вожаком, не уставали восклицать. Их голоса успокаивали лучше всякого лекарства. Сейчас она даст им то, что они хотят, а потом зазовет в дом пить чай... Они сядут за стол, и она постарается удержать их у себя так долго, сколько возможно, как и тех вчерашних девиц – Анфису и ее высокую длинноногую подружку...
Ей, Полине, все равно, с кем коротать дачные дни и вечера, лишь бы только не оставаться одной. А после чая, после трех рюмок домашней настойки эти дуры соседки, возможно, тоже удостоятся чести послушать ее сочинение и исполнение.
Надо выплескивать это из себя, надо делиться этим. Иначе это ее просто убьет.
– Ну вот, вот что я вам хотела показать, – сказала она, останавливаясь у грядки возле смородиновых кустов.
– Ой, какая прелесть... Что же это, такие чудесные колокольчики! – в один голос воскликнули соседки.
– Это мои дельфиниумы, – Полина Каротеева сдвинула на затылок свою соломенную шляпу, вытерла пот со лба и взяла с садовой скамейки коротенькую лопатку и тяпку. – Сейчас будете мне помогать, если хотите вот такие же, – она указала на стену белоснежных дельфиниумов, похожих на ангельские колокола. – Я как раз в августе их рассаживать хотела, самое время для них. Они размножаются делением куста. Сейчас я выкопаю пару кустов и поделю их для вас. Сегодня мы их оставим в лунках, присыплем землей и пойдем ко мне пить чай, заодно о новостях московских мне расскажете. А завтра посадим их на ваших участках, я вам помогу с этим справиться.
Женщинам ничего не оставалось, как согласиться – и верно, чем еще заняться в воскресный день на даче, как не садоводством, чаем и сплетнями.
Глава 11 ДЕНЬ СУДЬИ
Воскресенье началось для Светланы Сергеевны Дынник с похода на рынок. Впрочем, как и в понедельник, во вторник, в среду – это обычный маршрут для такой деятельной особы, как она. Пенсионерки, дико скучающей на заслуженном отдыхе, в прошлом – судьи областного суда и еще совсем недавно члена Коллегии по уголовным делам.
Светлана Сергеевна Дынник никогда не предполагала, что в свои пятьдесят семь, достигнув в судебной карьере таких высот – перекочевав из областного суда в Коллегию, она неожиданно перестанет быть судьей. Прежде в Коллегиях, в кассационных и надзорных инстанциях люди работали до гробовой доски, считалось, что с почтенным возрастом накапливается бесценный процессуальный опыт. Все он накапливается, накапливается... Но времена изменились, судебные ведомства, как и все прочие, начали то и дело трясти, постоянно проводя какие-то инновации, ротации. И, по мнению умной Светланы Сергеевны, все по одной-единственной причине – долой стариков. Слишком много желающих занять судейское кресло, слишком много понавыпускали вузы юристов.
О, эти чертовы юристы!
Когда гром – торжественные проводы на пенсию – грянул, прощальные фанфары умолкли... образовалась дыра. Первые дни Светлана Сергеевна чувствовала себя в квартире так, словно вернулась с похорон. Да, да, с собственных похорон. Сын и невестка успокаивали ее – ну, что ты, мама, это же хорошо – пенсия в твоем возрасте и в денежном выражении у судьи такая, что можно неплохо жить. Сама себе хозяйка, когда хочешь встала утром, когда хочешь легла вечером, все сериалы по телику теперь посмотришь, станешь больше гулять и нам с внуками тоже поможешь...
Это самое «нам с внуками поможешь» приводило Светлану Сергеевну Дынник в отчаяние. Все – пенсионерка, бабка... Бабка ты теперь, а не «ваша честь».
А внуки – Юленька и Фома... Она как-то еще давно кинула им, деткам, пробный камушек: детки, а зовите меня не бабушкой, а просто Светой, а? Но детки лишь противно захихикали: как это – Светой? Светка Морозова вон у нас в школе, а ты... ты же бабушка, ты старенькая, какая же ты нам Света?
Они, свинята, видели по ее лицу, как ей это неприятно, но, когда приезжали к ней с родителями, все равно нарочно льстиво и назойливо тянули тоненькими голосишками, канючили: бабушка... ну, ба-а-а-абушка...
Порой, когда Светлана Сергеевна приходила в свою старую любимую парикмахерскую у дома, к своей «всегдашней» парикмахерше, четверть века делавшей ей по утрам (еще перед работой в суде) идеальную укладку, она садилась в кресло у зеркала, и слезы, непрошеные слезы, те, что она прятала и от сына, и от невестки, и от внуков, наворачивались ей на глаза. И укладку теперь идеальную вроде как делать незачем. Бабка-пенсионерка, и день твой теперь...
Прежде каждое утро за ней заезжала машина с шофером (это когда уже она перешла в Коллегию), и пункты назначения ласкали слух – Верховный суд, Минюст – на совещание, иногда даже Общественная палата, комитет по законодательству...
А теперь маршрут каждый божий день один – рынок. И то чтобы не сдохнуть совсем со скуки в пустой трехкомнатной квартире на Академической. Может, чувствовала бы она себя легче, если бы сын жил с ней? Но эта эпопея с его женитьбой, ранней женитьбой. В девятнадцать лет на втором курсе познакомился с женщиной старше себя на пять лет, которая оказалась столь глупа или столь хитра, что тут же залетела от него... Невестка всегда умела управляться с ее сыном очень ловко. Первые три месяца они, правда, жили все вместе, но потом Светлана Сергеевна поняла, что... надо искать способы как-то приумножать жилплощадь. Та эпопея с квартирой для сына... Светлана Сергеевна не очень любила об этом вспоминать.
И потом, сколько лет прошло – тот первый внук, мальчик, родился мертвым, сын давно окончил институт, работает в офисе, детей у них уже двое, и невестка из хрупкой капризной стервы превратилась в обычную домохозяйку. И квартирой той двухкомнатной, добытой для них Светланой Сергеевной с таким трудом, уже недовольны, присматриваются исподволь к этой вот трехкомнатной на Академической. «Мама, а может, на перспективу рассмотрим такой вариант: ты переедешь к нам, а мы все переедем сюда?»
Шиш вам с маслом...
Какая же ты нам «Света», Светка Морозова вон в пятом классе, а ты бабушка, старенькая...
Каждое утро после завтрака Светлана Сергеевна тщательно красила губы, одевалась по погоде, но элегантно – никаких там спортивных костюмов, мешковатых курток, и отправлялась... и отправлялась... и отправлялась...
Рынков в округе несколько, и чтобы как-то разнообразить день – длинный, пустой, наваливавшийся как гора, – надо каждый раз выбирать другой маршрут. А то обалдеешь.
Рынков в округе несколько, и чтобы как-то разнообразить день – длинный, пустой, наваливавшийся как гора, – надо каждый раз выбирать другой маршрут. А то обалдеешь.
Почем сегодня огурцы?
А почем помидоры?
Вчера покупала и еще не съела, лежат в холодильнике, заразы...
Но сегодня выходной, сегодня приедут чада – сын, невестка и внуки-троглодиты, так что сегодня можно прикупить.
Почем цветная капуста?
Почем персики?
Виноград откуда? Узбекский?
А мясо... Какая хорошая баранина! Можно сделать плов – ну да, эту домашнюю орду надо ведь чем-то накормить.
В этот день в воскресенье Светлана Сергеевна вопреки заведенному порядку вернулась домой рано (даже не стала медленно обходить весь рынок целиком, глазея и прицениваясь к продуктам и вещам, которые в общем-то не были особо нужны).
И тут же встала на кухне к плите. Готовила она неплохо, вспоминала, чистя лук и морковь, моя рис, как еще работая судьей областного суда, вставала утром ни свет ни заря, чтобы до ухода в суд приготовить сыну и завтрак, и обед. Она все делала для своего ребенка, старалась, несмотря на занятость. Позволила вот жениться на втором курсе и даже сделала молодым квартиру.
Обжарив баранину, она сложила все приготовленное для плова в сотейник. По правилам нужен казан, но таких кулинарных высот она еще не достигла – сотейник сойдет, налила немного бульона и поставила плов томиться в духовой шкаф.
Села к телевизору ждать своих. Обычно в будние дни посиделки перед телевизором сопровождались звонками подругам – те, тоже уже пенсионерки (многие вышли на пенсию гораздо раньше Светланы Сергеевны), надоедали ей своими вечными проблемами – пенсия маленькая, не то что у тебя... денег не хватает... дочь бросил муж... сын на грани развода, все ругаются там в семье, вот рванули на Кипр этим летом отдыхать... а на даче крыша течет... никто ни черта делать не хочет, одна я... как белка в колесе...
Одна я...
Если бы у Светланы Сергеевны имелась дача, возможно, пенсия не казалась бы ей таким бременем, таким вечным проклятием безделья. Но увы, когда она работала судьей, какое-то время они летом имели госдачу, ну а потом все это как-то ушло... отменили...
Она и так фактически получила две квартиры – себе и сыну, другие покупали, а она сумела выбить, получить. Правда, лучше об этом не вспоминать... если бы она начала вот так «выбивать» себе еще и дачу, участок... А можно было бы попробовать там, в Ясногорске... Помнится, Ростик – адвокат Ростислав Ведищев, которого она звала просто Ростиком, намекал ей...
Семейство сына приехало точно к обеду, когда по всей квартире распространился аппетитный аромат готового плова. Тут же началась суета, детей послали мыть руки, все сели к столу, невестка начала вещать, что «Москва по выходным пуста», сын открыл бутылки с холодным пивом.
Внучков своих Светлана Сергеевна едва узнала – загорелые, как негритята (три недели вся семейная орда отдыхала в Анталии у моря – только что прилетели).
– Бабушка, я хочу помидоров!
– А я не ем помидоры...
– Давай тарелку, я тебе положу...
– Юля, не ставь локти на стол!
– Мам, мне так удобно.
– Мама, ты пиво будешь? (Это уже сын спрашивает.)
Что спрашивать, ты наливай бабке-пенсионерке!
Светлана Сергеевна выпила пивка. Ничего, и на душе вроде как полегчало. Вон подруга одна, выйдя на пенсию, пристрастилась к этому самому «пивку» – уезжает на дачу, топит там баню, моется часами, парится, потом пьет. И до такой степени, бывает, наклюкается, что...
Пропускает вечернюю электричку.
Валится спать.
Нет, пиво – это не выход. От пива лицо распухает, в зеркало себя потом не узнаешь и точно превратишься в старуху раньше времени. Нет, мы еще... мы в суде, в процессе через такие вещи проходили... кому рассказать... лучше и не стоит рассказывать... такие вещи... такие казусы, такие грехи... И чтоб это не пережить – пенсию эту чертову? Одиночество, безделье?
Вон другая подружка после выхода на пенсию и смерти мужа каждое утро включает телевизор – чтобы только кто-то... что-то в квартире вякало, чтобы не давила на мозги эта тишина... И телик гундит до ночи, а порой и на ночь не выключается.
Так, правда, и спятить недолго...
В дурдом еще загремишь...
– Мама, такой вкусный плов!
– Бабушка, положи мне еще мяса...
– Ой, только не лук!
– Он же жареный.
– Ненавижу лук.
– Мама, звонят... телефон...
– Возьми трубку, не видишь, у меня руки заняты.
– Да? Алло! Да... мама, это тебя.
Светлана Сергеевна вытерла руки полотенцем и взяла трубку. Но внуки на кухне так горланили, что она прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
– Да, я слушаю.
– Света, здравствуй, это я.
Голос на том конце – мужской, хорошо поставленный, почти что актерский. Как давно она не слышала этот голос, но сразу же узнала... Он не звонил ей... очень давно не звонил, наверное, с тех самых пор, когда все еще не казалось столь несбыточным, нереальным, ложным, уплывшим, канувшим, упущенным и потерянным в личном плане... когда годы еще не давили таким грузом...
– Здравствуй... Ростик? Ростислав, это ты?
Она подумала о нем сегодня... надо же, вспомнила, и он...
– Как жизнь?
– Ничего. Вот внуки приехали. А ты как живешь?
– Я как прежде. Я почему позвонил... подумал, тебе надо это знать. Гаврилов умер.
– Какой Гаврилов... а... он умер?
– Я только что узнал сам. И решил тебе позвонить. Сведения точные. Он повесился.
– Ростик, я не понимаю, ты звонишь мне только потому, что...
– Я рад, что ты не одна, Света, внуки вон к тебе приехали, внуки – это хорошо, – звучный, почти актерский голос на том конце печально усмехнулся. – Хорошая новость компенсирует новость скверную, система противовесов, так уж жизнь устроена, да?
– Так уж жизнь устроена, – повторила Светлана Сергеевна.
Младший внук распахнул дверь спальни, влетев пулей.
– Бабушка, ну ты где?
– Закрой дверь! – неожиданно резко крикнула Светлана Сергеевна. – Не видишь, что я занята, по телефону разговариваю!
Глава 12 БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
Катя чувствовала себя польщенной: следователь Валерий Чалов проявил неслыханную лояльность – без особых упрашиваний позволил ей приехать в понедельник, с тем чтобы ознакомиться с результатами судебно-медицинской экспертизы тела Гаврилова и получить дополнительную информацию, если таковая к тому времени обозначится.
Катя тихонько восторгалась: вот это прокурорский стиль работы, вот это образование и широта мысли, глубокое понимание того, что ведомственная полицейская пресса не только не мешает ходу следствия, но и, наоборот, во многих случаях реально помогает. Отчего прокурорские это понимают, а вот опера – никогда, хоть ты тресни? Правда, следователь «при прокуратуре» – это не совсем даже прокуратура, это Следственный комитет – со своими установками, традициями и формами работы. И то, что в качестве традиции там принято вежливое уважительное обращение с коллегами из ведомственных пресс-служб, это до такой степени приятно!
Короче говоря, Катя окрылилась перспективами. Утром в понедельник она не поехала в главк, а скоренько позвонила шефу и доложила ситуацию: так и так, можно и сегодня приехать, поучаствовать и добрать интересных сведений – а вдруг возникнут? Шеф ответил, что информация о смерти Валентина Гаврилова прошла по СМИ, но с комментариями пока никто не торопит – все (в том числе и журналисты и телевидение) ждут результатов вскрытия. «Отправляйся на место и звони мне, держи меня в курсе».
И Катя взяла под козырек: есть, начальник. Тело Гаврилова отвезли во вторую кримлабораторию областного бюро судмедэкспертиз, лаборатория располагалась при ясногорской больнице. Катя тщательно собралась, оделась в деловой летний брючный костюм, заколола отросшие волосы на затылке, сунула диктофон в сумку и спустилась во двор. У соседнего дома они с Анфисой после покупки «Мерседеса» арендовали у пенсионера старенький гараж-ракушку и прятали туда свое новое сокровище.
Катя открыла гараж, села за руль и...
В общем, водили они с Анфисой одинаково... одинаково плохо и ездить старались вдвоем, страхуя друг друга, советуя, пугая, ссорясь иногда и воровски нарушая правила. Сейчас же Кате предстояло выполнить долгий маршрут самостоятельно.
Но машинка-крохотун лишь подмигнула фарами: айда, старушка, не дрейфь, когда-то надо начинать самой, ты только жми на газ, а уж моя коробка-автомат, мой бортовой компьютер и вообще все мои немецкие навороты сделают все сами за тебя. Айда, залезай, и в путь!
По дороге (из Москвы в область в девять часов утра не так уж и много машин – особенно в понедельник) Катя ловила себя на том, что слишком часто смотрит в зеркало заднего вида – не на дорогу, а на себя за рулем! И вот так мы можем перестроиться, и сяк – и с этого ряда на этот, и назад, и обогнать...
Мимо проплыл настоящий большой «мерс». «Не завидуй, – сказала сама себе Катя, – это старая модель, а у меня самая последняя, и потом, мой компактный, экономичный, юркий, пригодный для использования в городских условиях и... И потом, он просто прелесть, чудо дизайна, и даже крыша у него откидывается, маленькая крыша – а у этого черного болвана – ни фига, только стекла темные, как в сортире».