Все вновь оказалось чисто. Опытный Фарид сразу узнал бедного юношу. Местный наркоман с трехлетним стажем и неудавшейся личной жизнью. Врач на вскидку подтвердил версию с передозировкой. Тут же, в траве валялся затертый одноразовый шприц. Вряд ли кто-то силком накачал товарища. Не та птица. Самоликвидатор.
Пока я определялся с версиями и, сидя в Гелентвагене, творил второй протокол осмотра, дававшийся значительно легче первого, подкатил уже знакомый нам желтый автобус с черной полосой.
– Оперативно они сегодня, – заметил Фарид, – иногда часов по шесть ждешь. А жмур на улице лежит, под дождем мокнет. Хотя ему, уже все равно.
Железный дровосек держался на ногах самостоятельно, Страшила Мудрый опирался на носилки. Я ребят не осуждаю, профессия специфическая, малоприятная, без снятия внутреннего напряжения не обойдешься. Да и денек выдался суровым. Сплошные поминки. Поэтому нас они узнали не сразу. Узнав, принялись жаловаться.
– Как прорвало!… Один за другим… Даже на обед не успели заехать. Чего тут у вас опять?
Мы указали на покойника. Страшила бросил носилки перед скамейкой, сам уселся рядом с наркоманом и закурил. Сидеть было некомфортно, и пока напарник привязывал бирку, он пару раз заваливался на плечо соседа по скамье. Устал. Мертвецов ворочать – это вам не подвиги совершать в Изумрудном городе.
Закончив с биркой, труженики черного фронта погрузили наркомана на носилки и, не вынимая сигарет изо рта, поволокли к автобусу. «Мы в город изумрудный идем дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой не прямой…» Их движения нельзя было назвать легкими и отточенными, но, так или иначе, покойный занял свое место среди собратьев по несчастью.
– На базу, Валек? – поинтересовался Страшила у старшего товарища, являвшегося, судя по всему, в их связке главным.
– На базу пока нельзя. Палыч застукает, что бухие, хайло раззявит. Часиков в девять свалит, спокойненько и вернемся. Если че, аккумулятор сдох. Сейчас заскочим, пообедаем. Заодно позвоним, нет ли еще заявок?
– Как скажешь.
По всей видимости, Палыч служил в морге начальником санитаров и пользовался уважением у персонала.
Когда я вручал Вальку копию протокола осмотра и сопроводиловку, бросил взгляд в утробу автобуса. Но ничего не увидел. Водительские места были зашторены плотной черной тканью. Но и хорошо, что не видел. Зачем знать, что ждет тебя впереди? Надеюсь, далеко впереди.
Валек уселся за штурвал, завел двигатель, и автобус вразвалочку покатил по парковой дорожке.
– Чувствую, еще сегодня встретимся, – проводил его глазами управляющий.
– Тьфу-тьфу… Сегодня хоть и тринадцатое, но не пятница, а вторник.
– Но все же тринадцатое.
На обратном пути по просьбе Евсеева, докричавшегося до нас по рации, мы завернули на площадь, чтобы забрать у постового пьяного. Пьяным оказался тот самый нищий с мегафоном. Кормилец-мегафон был привязан к шее крепкой цепью, чтоб не отобрали. Нищий не сопротивлялся, ему было уже хорошо. Его трудовой день завершился. В отличие от нашего…
Не знаю, закончил ли Евсеев партию в эротический тетрис, но мы с Фаридом сразиться в нарды в тот вечер так и не сумели. Заявки посыпались одна за другой, на любой вкус. И семейные драмы, и жалобы на шумных соседей, и пьяные потасовки в заведениях культурного досуга с применением колюще-режущего оружия. И даже сбежавший, вернее, уползший из квартиры какого-то богатого чудака двухметровый удав, которого мы, разумеется, искать не стали, отослав хозяина к МЧС. Я держался мужественно и, в отличие от опытного напарника, не ныл, ведомый в бой чувством долга и мечтами о служебной жилплощади. При этом считая часы до полуночи, когда тринадцатый день месяца сменит менее зловещий четырнадцатый.
Но темные силы просто так не сдавались, на то они и темные. Нанесли последний удар за пять минут до финиша. Их верный вестник Евсеев влетел в комнату отдыха, когда мы расставляли фишки на доске.
– Хватит дурака валять. Опять жмурик.
– Не, блин, сегодня точно прорвало! – возмутился Измагилов, – дай хоть одну партейку сыграем!
– Партейка подождет. Как бы там не мокруха… Жена домой вернулась, а на пороге мертвый муж. Она, похоже, бухая. Может, сама и замочила. Сгоняйте, проверьте. Если криминал, я опера пришлю. Вот адрес.
Про опера мы слышим, кажется в третий раз за смену.
Двор, дождь, джип, заводной ключик… Через месяц я смогу занять первое место на олимпиаде. По ручному запуску двигателя.
Адрес находился в самой отдаленной точке нашей территории, на улице Красных Строителей, в одном из бараков, возведенных еще после войны пленными немцами. Вернее, это тогда они были бараками. В последствие их немного подштукатурили, подлатали и предоставили гегемону, вернувшемуся с лесоповала и не имевшему собственной жилплощади. Милое и душевное местечко, названное народом Кварталом Синих Фонарей из-за обилия синюшного контингента и разбитых физиономий. Иностранцам там лучше не появляться. Да и своим тоже. Можно не найти обратной дороги по причине потери зрения. Сегодня мы уже ездили в Квартал на дуэль, устроенную местными дворянами. Еле развели господ по углам ринга, отобрав «розочки». Высший свет, одним словом. Сейчас я предусмотрительно захватил фонарик, ибо электроэнергию в большинстве бараков Чубайс давно отключил за злостную неуплату. И в душе настраивался на криминал. Не Чубайс, я.
Джип стойко держался, преодолевая бездорожье. До бараков мы добрались без приключений. Измагилов мыл косточки своему любимому «Рубину» опять кому-то продувшему. «Не пора ли ребятам отдохнуть? Вместе с тренером. Суток пятнадцать. Для резвости. Им хозяева такие бабосы платят, а они даже на червонец не отрабатывают».
Номеров на домах не имелось, но Фарид прекрасно знал территорию и мог найти любой адрес вслепую.
– Какая хата? – спросил он, когда мы подъезжали к подъезду.
– Восьмая.
– Третий этаж, – на автомате выдал справку управляющий, выключая двигатель.
Мы оставили теплый салон джипа. Трехэтажное строение мрачно чернело на фоне еще более черного неба. Красотища. Молний не хватает, стаи ворон, раскатов грома и падающего на фоне этого самолета. Фонарик я захватил не зря. Кое-где в окнах мерцали отблески свечей или лучин. Век компьютерных технологий. Россия, двадцать первый век. Правда, телефон, судя по заявке, еще функционировал.
Я зашел в подъезд первым, освещая путь и распугивая крыс. Не буду делиться впечатлениями о запахах. Замечу лишь, что отходы недельной давности по сравнению с местным ароматом – «Дольче габана». На первой площадке нас приветствовал наскальный текст: «Мертвые ежики уходят на север». Творчество юных наркоманов. Узнаю высокий слог.
Средних лет женщина, вызвавшая милицию, встречала на пороге. Сидя. Прислонившись к стене. С недопитой бутылкой водки в руках. Я попробовал выяснить у нее, что стряслось. Дама пыталась ответить, но язык не подчинялся. Выпито было немало. Да плюс еще стресс. Хорошо хоть смогла набрать «02».
Пока я приводил красавицу в чувство, Фарид включил свой фонарик и отправился в квартиру на разведку. Пробыл он там недолго. Секунд через тридцать вынырнул обратно.
…Крестясь! Мусульманин Фарид крестился!
Я выхватил фонариком его лицо. Паралич! Что он увидел в квартире? Минимум расчлененку!
– Лешка, – утробно прошептал он, – там… там…
– Что?!
– Строитель…
– Какой строитель?
– Первый… Это глюки… За грехи… Аллах наказал.
Я пока не врубался, о чем речь. Какой первый, какие грехи? И причем здесь Аллах?
Отодвинув застывшего у дверей водителя, я решительно перешагнул порог квартиры, зорким глазом заметив, что вместо замка дверь охраняет потертый кушак от халата, привязанный к ручке.
Покойник лежал в коридоре, в метре от входа. Лицом вниз. На нем была брезентовая рабочая роба. Я уже не испытывал утреннего дискомфорта. Привыкаю помаленьку. Без труда приподнял голову уже окоченевшего покойника за волосы и посветил фонариком в лицо…
И тоже начал креститься. Непроизвольно. Чуть не выронив фонарик. Передо мной лежал строитель, подавившейся пельмениной и подробно описанный мной в утреннем протоколе. Ошибки быть не могло. Я посмотрел на его руку. Клеенчатая бирка по-прежнему висела на веревочке.
Я выпрямился и вытер пот с лица. Тихо, спокойно… Глюки у обоих сразу быть не могут. Даже если Аллах очень сильно захочет. Светя фонариком, я двинулся дальше. Двухкомнатная квартира напоминало жилище берберов в пустыне. Минимум обстановки, максимум тараканов, грязи и пустых бутылок. В туалете отсутствует дверь, что в принципе, не страшно. Не так давно я побывал в замке одного благородного дворянина. У него несколько туалетов, и все двери в них стеклянные. Дизайн такой, говорят, очень модно. Особенно хорошо благородным гостям и влюбленным в дворянина молодым дворянкам. Есть где продемонстрировать красивое нижнее белье. Здесь, наверное, тоже дизайн.
Я выпрямился и вытер пот с лица. Тихо, спокойно… Глюки у обоих сразу быть не могут. Даже если Аллах очень сильно захочет. Светя фонариком, я двинулся дальше. Двухкомнатная квартира напоминало жилище берберов в пустыне. Минимум обстановки, максимум тараканов, грязи и пустых бутылок. В туалете отсутствует дверь, что в принципе, не страшно. Не так давно я побывал в замке одного благородного дворянина. У него несколько туалетов, и все двери в них стеклянные. Дизайн такой, говорят, очень модно. Особенно хорошо благородным гостям и влюбленным в дворянина молодым дворянкам. Есть где продемонстрировать красивое нижнее белье. Здесь, наверное, тоже дизайн.
Покойников под ногами больше не попадалось. Я попытался отыскать какие-нибудь документы, чтобы узнать, кто здесь обитает, но не смог. Скорей всего, их не имелось вовсе. Вернулся на площадку. Фарид сидел рядом с хозяйкой и тупо смотрел в темноту.
– Вставай, друг. Аллах тебя простил. Пока. Это действительно строитель.
Измагилов ожил.
– Точно?
– Без вариантов. Там бирка есть.
– А чего он тут делает?
– В гости заглянул. Пивка захотелось, пельмешку запить.
Я наклонился к женщине. Она отрубилась окончательно, весело сопя широким приплюснутым носом.
– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил Фарид.
– Буксую, если честно… Она, кажется, сказала, что это ее муж. Но один мужик не может иметь двух жен. Мы не на востоке. И потом, даже если муж, не сам же он сюда пришел. Он же, блин, мертвый!
– Соглашусь. Мертвые сами не ходят.
– Надо позвонить в дежурку. Объяснить… Пусть Евсеев свяжется с моргом и найдет этих долбаных санитаров.
– Попробуй.
– Сначала давай ее перенесем.
Фарид поднялся с площадки, мы подхватили под руки даму, весившую килограммов девяносто и, матюгаясь, перетащили ее в комнату, уложив там на трехногую тахту. Пришлось перешагивать через строителя, лежавшего на пути. Но я уже давно плюнул на все приметы. В той же комнате обнаружил рыжий телефонный аппарат времен социалистической интеграции, набрал номер и объяснил Евсееву ситуацию. Дежурный, как я и предполагал, не понял ничего. Приказал не дурить ему голову и возвращаться в отдел.
Я б и сам, наверное, ничего не понял. Да и никто б не понял.
– Что делать будем? – задал вполне уместный вопрос Фарид.
– Без понятия. Но протокол я писать не собираюсь. Уже написан…
Измогилов закурил. Я стрельнул у него сигаретку и закурил тоже, хотя являюсь сторонником здорового образа жизни и зимой бегаю на лыжах. С минуту мы молчали, обдумывая необычную ситуацию.
– Его здесь оставлять нельзя, – первым заговорил управляющий.
– Предлагаешь Евсееву отвезти? То-то радости будет.
– В морг закинем. Тут рядом.
– Что значит, закинем?
– Погрузим в «стакан» и подвезем. Мужик еще крепкий, не развалится.
Я пока не очень хорошо изучил некоторые обороты милицейской речи, и что подразумевается под словом «стакан» не знал. Но вида не показал.
– А он туда поместится?
– Мы как-то восьмерых запаковали.
– И что мы скажем в морге? – продолжал я пытать Фарида.
– Да ничего не скажем. Труп оформлен, документы у вас. Забирайте. Не возьмут, оставим на пороге.
С одной стороны, перспектива тащить на себе труп постороннего человека радовала не особо, но, с другой, хотелось докопаться до истины и узнать, какими судьбами бедного строителя занесло в квартал Синих Фонарей. Победило любопытство.
– Ладно, давай отвезем.
Дама что-то пробормотала и повернулась лицом к стене. Измогилов пошарил глазами по комнате, после подошел к окну и сорвал одинокую штору, украшенную грязными разводами. Когда мы вернулись в коридор, он попросил меня приподнять строителя и подсунул под него штору.
– Должна выдержать.
Мы взялись за углы импровизированных носилок и на счет «три» оторвали тело от пола. Штора затрещала, но не порвалась. Фарид зажал фонарик подмышкой и шагнул за порог.
– Интересно, – решил я скрасить путь беседой, – сколько санитары имеют за такую работенку?
– А, может, они не за деньги пашут, а за идею, – поддержал разговор Фарид, – меня вот тоже родня достает – что ты забыл в этой ментовке? Ни денег, ни уважухи. А я как представлю себя на гражданке… Да еще без машины… Так и они. Чего ж все одними деньгами все мерить?.. Осторожно, здесь ступеньки нет. Не загреми…
Из-за дверей на втором этаже раздался замогильный женский смех, от которого я чуть не выронил штору. Точно, триллер какой-то… Мертвые ежики уходят на север…
Значение слова «стакан» выяснилось, когда мы вырвались из замшелого подъезда на свежий воздух. Это всего-навсего место для задержанных в заднице джипа. Рассчитанное на двух человек. Ну, иногда на восьмерых. А, может, и больше. В любом случае, сейчас строителю будет комфортно.
Мы по возможности аккуратно поместили его на заднее сидение, на второе Фарид швырнул штору.
– Надо хлоркой завтра обработать, – сказал он, закрывая стакан, – а то подцепим еще чего-нибудь.
Сев за баранку, управляющий сразу закурил. Дым сигарет защищал салон лучше всякого дезодоранта.
– Я раньше, когда в области работал, все время жмуров в стакане возил, – с ностальгией в голосе сказал Фарид.
– Зачем?
– Бардак… Морг один – на город и на область. А спецтранспорт обслуживал только город. На область всего одну машину давали. Вечно сломанную. Вот самим и приходилось, если покойник более-менее свежий. Не родственникам же его везти на вскрытие. Помню, разок повезли мужичка одного. Не криминального. Сердечника. По пути в отдел завернули, материал заштамповать. Я чайку пошел попить. А напротив отдела – вытрезвитель.
Фарид газанул, преодолевая глубокую рытвину, наполненную водой.
– Не заглохнуть бы… Генератор на ладан дышит… Да, так я про вытрезвитель.
Ихний шеф частенько у нашего пьяных канючил. Для показателей. Нашему не жалко, меньше народу в аквариуме. Но в тот день никого не было. Начальник «трезвяка» взмолился – ну дай хоть одного, иначе с работы не уйти. Наш шеф и пошутил. Вон, забирай из стакана, только что привезли. Через пару минут из трезвяка выползает сержант с дубиной, открывает стакан и приказывает: «Вылазь». Жмур, само собой, не отвечает. Сержант ему опять: «Чего, не понял, урод? Вылазь, кому сказано!» Тот обратно молчит. Тогда сержант хрясь ему дубиной по башке. Потом по грудянке. Мужик из стакана и выпал. Сержант хотел поднять и тут видит, что бухарик того – не дышит. Прибегает в дежурку, глаза на выкате, что у твоего рака – так и так, ваш клиент помер. Дежурный – что значит, помер? Это ты его дубинкой. Все видели. Придется прокуратуру вызывать. Сержант как ломанет к дверям! И в бега! Два месяца ловили, пока сам не пришел сдаваться. Устал по чердакам и сараям гаситься. Простили на первый раз… С тех пор дубинку в руки не берет.
Мы въехали на мост. Фарид вновь газанул, чтобы вскарабкаться по наклонной, колеса прокрутились на скользком асфальте, и джип заглох.
– Тьфу ты, черт! – водитель врезал кулаком по рулю, – резина совсем лысая! А я передний мост не включил. Давай, поработай.
Он поставил «Гелентваген» на ручной тормоз и протянул мне заводной ключик. Я тяжело вздохнул и вылез под дождь. Но ни с третьего, ни с десятого раза запустить двигатель не удалось. То ли я подустал, то ли джип. Фарид, как всегда матерясь, тоже вывалился из салона.
– До морга рукой подать. Вон, сразу за мостом.
– И что ты предлагаешь?
– До середины моста дотолкать бы, а под горку заведемся.
– Надо тормознуть кого-нибудь. Сами не справимся.
Машин на мосту, как назло, не наблюдалось в связи с поздним временем суток.
Стрелка приближалась к часу ночи. Когда моя форменная куртка заметно отяжелела от дождевой воды, а в ботинках можно было разводить рыбок, возле «Гелентвагена» притормозили «Жигули» гаишников.
– Чего за проблемы, мужики? – опустив стекло, спросил круглолицый лейтенант.
– Не завестись. Толкнуть не поможете? Или дернуть.
Гаишник нехотя вылез из-за руля, обошел «Гелентваген».
– А чего вы мучаетесь? Вон бойца заставьте, – кивнул он на стакан.
– Боец не может. Плохо ему, – пояснил Фарид.
– А кому нынче легко? Эй, товарищ, – лейтенант постучал по стеклу стакана, – ты не оборзел ли? Милиция мокнет, а ты прохлаждаешься. Поработать не хочешь?
– Оставь его, – махнул рукой Фарид, – толку, как от козла молока.
Я понял, что рассказывать истинную историю строителя он не собирается. Вряд ли гаишники что-либо поймут.
– Ну, пусть бы хоть вышел… Лишний вес. Слышь, боец. Выгружайся.
– Не надо, – остановил я лейтенанта, протянувшего руку к двери стакана, – он резкий, опять убежит…
Джип завелся как раз напротив морга. И тут же его пришлось заглушить. Гаишники отказались нас дожидаться, укатив на заработки. Мы с Фаридом подошли к центральному входу и нажали звонок. Пока дожидались ответа, я прочитал небольшое промокшее объявление слева от двери, сделанное на принтере. «Салон ритуальных услуг. Адрес, телефон. Дешево. Оптовым покупателям скидки».