Мы покинули комнату и направились к лестнице. Эдита Павловна впереди, я – сзади. С первого этажа несся приглушенный гул голосов и еле уловимая музыка. На втором этаже почему-то было темно, и я подумала, что, наверное, грохнусь уже здесь, споткнувшись о какой-нибудь порожек или бахрому ковра. Тело отказывалось меня слушаться, я удивлялась, каким образом вообще передвигаюсь… Может, это сон?..
О, если бы рядом был по-настоящему близкий человек, готовый меня поддержать добрым словом, если бы хоть что-то помогло унять дрожь… О… о…о…
И в этот момент, сжимая букетик чуть ли не до хруста, я поняла: спасение есть! Есть, есть то, что меня вытащит из пучины страха, поддержит и спасет!
Мамино ожерелье.
Конечно, оно! И только оно! Это как будто рядом очень близкий человек… самый близкий на свете!..
– Я сейчас… я кое-что забыла! – выпалила я, притормозив.
Эдита Павловна обернулась и окатила меня ледяным недовольным взглядом.
– В чем дело?
– Мне нужно в туалет… я быстро…
Я не могла сказать правду, потому что бабушка наверняка бы не разрешила надеть дешевую безделушку на столь торжественное мероприятие. Но для меня-то цена не имела значения, вернее, ожерелье было бесценным потому, что ранее принадлежало маме.
Кругом полутьма, и Эдита Павловна заметит мою вольность лишь на лестнице. Или не заметит… не обернется и не заметит…
– Быстро! – резанула бабушка, вложив в это слово весь гнев этого мира.
Развернувшись, я серебристой стрелой полетела в комнату. Нервно открыла дверцу шкафа, встала на цыпочки, протянула руку и… коснулась пальцами своего богатства. Да! Обратно я шла быстрым шагом. Эдита Павловна стояла ко мне спиной.
– Все.
– Надеюсь, впредь подобная неорганизованность не повторится.
– Никогда, обещаю, – серьезно ответила я и скрестила пальцы.
Это была маленькая победа, маленькое счастье, которое придало силы и расправило мои плечи. Теперь я знала, что не споткнусь, не упаду, справлюсь хотя бы с торжественной частью. Да, я гадкий утенок в красивом оперенье лебедя, да, я богомол и инопланетянин, но на моей шее нить тепла, света и любви. «Мама, мама, ты со мной…»
Ожерелье очень подходило к платью – круглые хрустальные камушки, квадратные зеленые камушки и еще зеленые капельки…
Когда мы начали спускаться по лестнице, стало тише, зал пришел в короткое движение, а затем картинка замерла. Увидев столько людей в вечерних нарядах с бокалами в руках, я забыла и свое имя, и свой возраст, и в какой стране живу. «Да посмотри же ты на себя, как есть кладбищенская часовня!» – воскликнула бы тетя Тома, если бы увидела меня.
На предпоследней ступеньке мы остановились, Эдита Павловна выдержала паузу, затем обвела присутствующих победным взглядом и помпезно произнесла:
– Дорогие друзья, я очень рада, что вы откликнулись на мое приглашение. Поверьте, я счастлива видеть вас здесь сегодня. Это лето для меня особенное, потому что наконец-то в наш дом вернулась моя внучка. Я не слишком большая поклонница заграничного образования, но в данном случае выбирала не я, а ее покойные родители… – Эдита Павловна помолчала немного, а затем добавила: – Позвольте представить – Анастасия Ланье!
Она выдержала еще одну паузу и повернулась ко мне. На ее лице сияла высокомерная улыбка, но… Лицо бабушки вдруг побледнело, глаза округлились, и в них замер не то ужас, не то безграничное удивление… Она чуть подняла правую руку, опустила ее и сделала маленький шаг назад. Я, находясь в состоянии прострации, автоматически перевела взгляд на Кору, потому что по сценарию пришло время улыбки и «ухода со сцены», но лицо тети тоже было бледным…
Тишина в зале звенела, музыка плыла, но она точно жила совсем в другом измерении, она не касалась происходящего…
– Вы позволите, Анастасия?
Я повернула голову и… И испытала следующий шок. Передо мной стоял тот самый незнакомец, который несколько дней назад «похитил» меня. На нем был безупречный черный смокинг с шелковыми лацканами, белая рубашка и щегольская бабочка, а из нагрудного кармана торчала белоснежная полоска платка. И мужчина, недавно продемонстрировавший мне богатство семьи Ланье, ждал, протянув руку.
– Вы позволите, Анастасия? – повторил он.
А что позволю-то? Нельзя ли попонятнее?.. Я все же из деревни приехала…
В голове у меня образовалась каша, в душе, впрочем, тоже. Я молча вложила руку в его ладонь и улыбнулась (раз по сценарию положено, то мне не жалко).
– Музыку! – крикнул он, и мелодия сначала стала четче, а затем рванула к потолку.
Незнакомец потянул меня за собой, развернул, обнял одной рукой, немного отстранился и заглянул в глаза. О, начинал сбываться следующий кошмар… Я боялась танцев… прилюдных… длинных или коротких… медленных или быстрых…
– Это вальс? – прошептала я.
– Да.
– Я не умею.
– Не торопись и не упадешь, – ответил он ровно.
Позже эти слова не раз спасут меня от разочарования, боли, глупости… Да много от чего. Я впитала их, запомнила накрепко, и в дальнейшем они всплывали именно тогда, когда было нужно. «Не торопись и не упадешь». А если они не всплывали, значит, приходило время набить шишки и сделать выводы…
– Мамочка… – прошептала я, и мы понеслись по залу, кружась, как два листа на ветру.
Наверное, скорость передвижения была нормальной, но мелькали лица, цветы, столики, светильники, и мне казалось, что мы летим с неимоверной быстротой и с минуты на минуту грохнемся на пол или врежемся в пирамиду из бокалов (или же рухнем в фонтан). Но сильные руки держали крепко, и доносилось насмешливое: «Раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три…»
Я немного умела вальсировать, дурачились как-то у Лильки на вечеринке, может, поэтому быстро схватила ритм и переставляла ноги довольно сносно. Правда, иногда туфли задевали мыски ботинок моего «похитителя», и в эти мгновения я автоматически зажмуривалась… Вообще-то, происходящее приравнивалось к скандалу, но я об этом не знала.
Когда музыка стихла, незнакомец спокойно, без суеты, повел меня обратно к бабушке. Каждой клеточкой тела я ощущала тяжесть воздуха, она буквально давила на плечи, сжимала горло и оседала в легких. На меня устремились десятки, а может, и сотни взглядов, и что-то было не так… Моя еще детская интуиция отчаянно пророчила катастрофу.
Ну да, я не слишком хорошо танцую, но не трагедия же это… Эдита Павловна, Кора, Нина Филипповна продолжали стоять на тех же местах, и их лица по-прежнему были бледны.
– А почему они на меня так смотрят? – спросила я, не в силах вытерпеть напряжения.
– На то есть причина.
– Какая?
– Удивительная. На тебе сейчас надето ожерелье из изумрудов и бриллиантов, узнав стоимость которого ты бы мгновенно упала в обморок. Пожалуй, поберегу твою нервную систему… Это ожерелье принадлежало Екатерине Великой, и она подарила его одному из своих любовников – английскому послу. Этакая щедрость и благодарность, вместе взятые. Всю историю я рассказывать не буду, просто не успею, как видишь, до твоей многоуважаемой бабушки остались считаные метры… – мой «похититель» усмехнулся и продолжил: – Ожерелье давным-давно является символом Дома Ланье, но около десяти лет назад оно бесследно исчезло. Твоя бабушка отрицала это, но журналисты долго не могли успокоиться и, надо отдать им должное, почти прижали Старуху к стенке… Кстати, откуда оно у тебя?
– Нашла под подушкой, – честно ответила я.
– Неплохо, – вновь усмехнулся он и серьезно добавил: – Вернулась ты, и вернулся символ Дома Ланье. Да, неплохо.
Каждое слово эхом отдавалось в моем уже воспаленном мозгу. Я не знала даже приблизительной стоимости ожерелья, но понимала, что она баснословна! А я хранила его в доме тети Томы, в шкафу, за подкладкой старого осеннего полупальто… Но как оно могло быть таким дорогим, если оно такое простое?.. Вроде простое… Ко мне ожерелье попало чуть больше двух лет назад, а где же оно находилось до этого?.. И кто мне его положил под подушку вместе с маминой фотографией? В тринадцать лет я утешилась тем, что где-то рядом живет человек, знающий моих родителей, хорошо относящийся к ним, теперь же все усложнилось… «Надо вспомнить… надо вспомнить… в тот день я познакомилась с Павлом… его семья была поблизости…» Но здраво мыслить не получалось, я бы действительно упала в обморок, если бы еще минуту терзалась подобными вопросами. «Это стекляшки, стекляшки…» – сказала я себе и встретила на этот раз обжигающий взгляд бабушки.
– Возвращаю вашу внучку в целости и сохранности, – с улыбкой произнес мой «похититель». – Танцует она плохо, зато, как я заметил, хорошо разбирается в украшениях.
Эдита Павловна промолчала. Взяв меня за руку, она поставила меня рядом с собой и наигранно радушно произнесла:
– Прошу всех к столу!
– Правда, он красавчик? – прошипела мне в правое ухо Лера.
– Кто? – прошептала я в ответ.
– Кто? – прошептала я в ответ.
– Он, дурочка.
– А кто – он?
– Клим Шелаев. Враг нашей семьи. – В голосе Леры было столько удовольствия, что я повернула голову в ее сторону.
– Иди за мной, – скомандовала Эдита Павловна и отпустила мою руку.
Задержавшись, я быстро спросила:
– А почему бабушка зовет его в свой дом?
– У них такие отношения, – пожала плечом Лера. – И потом, она считает, что врагов нужно держать как можно ближе к себе, тогда будешь знать о них больше. И не думай, что он пригласил тебя на вальс, потому что ты писаная красавица. Нет! Ты для него – сопливая тощая дылда, не более того. Это он назло бабушке сделал. Черт, и почему Клим взрослый, почти на пятнадцать лет старше… А я бы хотела…
Дальше я Леру не слушала, впечатления и так переливались через край! Двинувшись вслед за бабушкой, я посмотрела на Шелаева, но, похоже, он наигрался, и моя персона его больше не интересовала. Устроившись за столиком возле фонтана, он улыбался и о чем-то разговаривал с восхитительной брюнеткой в алом платье. Я дотронулась пальцами до изумрудов и бриллиантов и с горечью подумала о том, что скоро у меня отберут ожерелье… Но оно принадлежало маме, а значит, теперь мое. Разве нет? «Ну, почему, почему оно не стоит копейки? Какой бы я могла быть счастливой, если бы оно стоило копейки…»
– После торжества я жду тебя в своей комнате, – промолчав почти двадцать минут, судорожно произнесла Эдита Павловна. Сделав глоток воды, она еле слышно добавила: – Это знак… я поступила правильно…
* * *В комнате я сразу устроилась в углу, то есть шагнула в полутьму и вытянула руки по швам. Так спокойнее. Если бы сейчас мне предстояла «душевная беседа» с тетей Томой, я бы знала к чему готовиться: сначала взрыв гнева, затем водопад брани, затем «заноза, как есть заноза!», потом «постриг», голодовка и тридцать три наказания на мою несчастную голову. И я бы держалась молодцом: помалкивала, немного оправдывалась «для поддержания разговора», а в конце смирилась и принялась бы драить полы, выбивать ковер и таскать дрова. Но Эдита Павловна в дровах не нуждалась, а полы и так блестели…
– Где ты взяла это ожерелье? – остановившись около стола, крепко сжав спинку стула, спросила бабушка.
– Мне его подарили на день рождения.
– Чушь! – выдохнула она, но тут же взяла себя в руки, сдвинула брови и потребовала: – Рассказывай, я хочу знать все.
Значит, дело было так… Влюбилась я в самого лучшего мальчика на свете, пришла домой и…
Я понимала, что бабушка мне, скорее всего, не поверит – дорогущие украшения никто деревенским девочкам под подушки не подкладывает, но врать не имело смысла, да и на ложь в данном случае у меня попросту не хватило бы фантазии. «Ну, мы пошли с классом на экскурсию в местный исторический музей, и там я не удержалась и стащила ожерелье Екатерины Второй и скипетр Ивана Грозного, а еще я хотела прихватить бронзовую пушку, но до двери ее не дотащила… В следующий раз я, конечно, постараюсь взять побольше…» Ничего, кроме правды, я сказать не могла.
– У меня был день рождения… тринадцать лет… я ложилась спать и обнаружила под подушкой ожерелье… оно просто лежало… и я взяла… раз день рождения, то значит это подарок мне… разве нет?
Пока я отрывочно выдавала информацию, Эдита Павловна сверлила меня взглядом и шевелила губами. Слов я не слышала, но она явно что-то говорила. Лицо опять стало бледным, морщины углубились, и бабушка вроде не понимала: радоваться ей или огорчаться.
– Ты говоришь ерунду, никто не стал бы класть тебе под подушку… – она запнулась, – подобную вещь! Ты знаешь, сколько оно стоит?
– Нет, – мотнула я головой и неожиданно резко для себя добавила: – Оно принадлежало моей маме, так ведь?
Эдита Павловна подалась вперед, ее правая бровь удивленно подскочила на лоб.
– Иногда мне кажется, что ты даже слишком Ланье, хотя и похожа на мать, а не на отца!
Наверное, это была похвала, но я уже мечтала о какой-нибудь другой фамилии – Иванова, Сидорова или Воробьева. Мне показалось, что ожерелье на моей стороне, потому что я почувствовала тепло на шее, и волна спокойствия прошла по моему телу, расслабляя окаменевшие мышцы.
– Если это украшение принадлежало моей маме, то я его не отдам, – упрямо выдала я и сжала кулаки.
Закинув голову назад, Эдита Павловна искренне расхохоталась, ее пышная грудь заколыхалась, складки на платье заволновались.
– С чего ты взяла, что оно принадлежало твоей матери? Не все так просто, Анастасия, – успокоившись, царственно усевшись на трон-стул, произнесла она. – Что ж, давай будем откровенны друг с другом, кто знает, возможно, именно сегодняшний день станет переломным… – Эдита Павловна выдержала многозначительную паузу. – В тебе течет моя кровь, и я хочу, чтобы ты помнила об этом всегда. Ты еще девочка, но я буду разговаривать с тобой как со взрослой. Сначала еще раз с подробностями расскажи, как ожерелье попало к тебе, а потом я объясню его значимость и ценность.
И я рассказала, умолчав о Павле и маминой фотографии. История получилась короткой, но я старалась наполнить ее деталями – у бабушки не должны были остаться сомнения по поводу ее правдоподобности.
– С чего ты решила, что это собственность твоей матери? – спокойно спросила Эдита Павловна.
– Видела на одной из фотографий… – почти честно ответила я. – Мама его носила.
Два дня назад я умолила бабушку показать мне комнату родителей. Я мечтала узнать подробности их отношений, коснуться родного мира, получить какую-нибудь памятную вещичку, но вместо этого попала в… стерильную палату. Комната была чиста и пуста. На полках шкафов вообще ничего не лежало, только в ящике комода я обнаружила два фотоальбома, нераспакованный набор шариковых ручек и несколько скрученных и стянутых резинкой газет. В фотоальбомах хранилось около пятнадцати фотографий: на одной была маленькая я, на другой – мама с папой, потом опять мама и какие-то незнакомые люди, потом папа… И ожерелье мелькнуло несколько раз, так что мое объяснение вполне имело право на жизнь. В данном случае мне не хотелось говорить правду, бабушка потребовала бы предъявить доказательство – ту фотографию, которая лежала у меня под подушкой, и, возможно, забрала бы ее… А этого я бы точно не вынесла!
– Хорошо… Дело в том, что данное украшение имеет историческую ценность, и оно всегда много значило для Ювелирного Дома Ланье. Это знак, лицо, символ! Оно передается из поколения в поколение… – Эдита Павловна чуть приподняла голову и внимательно изучила меня с ног до головы, будто проверяла, а точно ли я являюсь представителем следующего поколения. – Ожерелье нужно носить… обязательно нужно носить… – Ее взгляд остановился на моей шее. Глаза зелено-бурого цвета потемнели, а затем засветились страстным огнем. – Камни гаснут, перестают играть, если его не носить… К тому же, – бабушка вышла из оцепенения, – время от времени мы должны демонстрировать его в обществе. Для меня оно слишком… короткое, Карине тоже не подходит, смотрится на ней неуместно, Нина вообще не тот человек, который справился бы с подобной задачей, поэтому, когда Дмитрий женился, я приняла решение передать символ Ланье твоей матери.
«Тогда я еще не знала, что твоя мать окажется недостойной особой», – вот какие слова были написаны на лице бабушки.
– Понятно, – кивнула я.
– Но я хочу подчеркнуть, – Эдита Павловна подняла указательный палец правой руки и подалась вперед. – Я хочу подчеркнуть, что ожерелье принадлежало и всегда будет принадлежать Дому Ланье. Если бы твоя мать решила покинуть нашу семью, например, развелась бы с моим сыном, она вернула бы его мне. Это условие, о котором она знала. Речь идет не о безделушке, Анастасия…
Мои руки сами потянулись к шее, осторожно сняв ожерелье, я подошла к бабушке и положила его рядом с вазой. Я полюбила его, очень сильно полюбила, потому что оно хранило тепло моей мамы, но… «Если там еще замешана Екатерина Вторая и ее любовник – английский посол, то уж ладно, возвращаю в целости и сохранности…» – Я проглотила горькую иронию, качнулась на каблуках и спросила:
– Я могу идти?
– Подожди. – Эдита Павловна коснулась кончиками пальцев изумрудных капелек. – Я приняла решение. Ожерелье будет принадлежать тебе. Ты окончишь школу, вернешься и получишь его. А теперь иди.
Развернувшись, обремененная весомой ответственностью, я вышла из комнаты, прикрыла неплотно дверь и услышала раздраженные бабушкины слова:
– Что за девчонка! Даже спасибо не сказала! – Затем тишина, и наконец: – Господи, я дожила до этого дня… оно вернулось к нам…
– Хочу быть Ивановой или Сидоровой, – прошептала я и поплелась в сторону лестницы.
Последний гость уехал полчаса назад, за окнами стояла ночь, но я не представляла, как можно лечь и уснуть…
– Анастасия! – раздался за спиной требовательный голос. Я обернулась и увидела Эдиту Павловну, стоящую около двери. – Вернись.