Гориллы не смеются.
Джей Ди уставился в содержимое своей папки.
— Чувак, но это неправда. Я ее и пальцем бы не тронул, Богом клянусь.
— Ага. — Видно было, что он обдумывает ситуацию. — У тебя же есть Хлое Бирнс. Зачем тебе Элисон? — Дамьен вздыхает. — Гребаная Хлое Бирнс. — Пауза. — И как тебе это удается?
— Удается… что?
— Знаете, Мадонна однажды назначила этому парню свидание, — говорит Дамьен телохранителям, которые и бровью не поводят, но видно, что эта информация их впечатлила.
Я робко улыбаюсь.
— Ну что ты, чувак, ты же был с Татьяной Патиц.
— С кем?
— С девушкой, которую затрахали до смерти на столе в «Восходящем солнце».
— А, было дело. Но ты-то живешь с гребаной Хлое Бирнс, — говорит Дамьен почтительно. — Как тебе это удается, чувак? Открой тайну?
— Ну… гмм, да нет у меня от тебя никаких тайн!
— Да нет, идиот! — Дамьен швыряет в меня изюминку из мюслей. — Я имею в виду тайну твоего успеха у женщин.
— Гмм… никогда не делать им комплиментов? — вопросительно вякаю я.
— Что? — Дамьен наклоняется ко мне поближе.
— Если точнее, проявлять участие. Ну, если они спрашивают, как тебе их волосы, говори, что они чересчур осветлили их… или что все хорошо, только нос слегка широковат… — Пот течет у меня по спине. — Но знаешь, главное — не перестарайся… — я делаю вид, что задумываюсь на миг, — и тогда они твои.
— Господи Боже, — восхищается Дамьен, пихая в бок одного из горилл. — Ты слышал, что он сказал?
— Как поживает Элисон? — спрашиваю я.
— Черт побери, да ты ее видишь, пожалуй, чаще, чем я.
— Я бы не сказал.
— А что, разве нет, Вик?
— Ну, ты же знаешь, я с Хлое и, гмм, скорее всего нет, но как бы то ни было, ты себе в голову не бери.
После долгого ледяного молчания Дамьен изрекает:
— Почему ты не ешь свои мюсли?
— Сейчас буду, — говорю я, берясь за ложку. — Джей Ди, дай молока, пожалуйста.
— Ох уж эта Элисон, блин, — стонет Дамьен. — Все никак не могу понять, кто она — нимфоманка или просто сумасшедшая.
Кадр из памяти: в то время как Мистер Чау лижет Элисон ноги, она ухмыляется мне, пробивает дырочки в кокосе, перечисляет своих любимых актеров моложе двадцати четырех, включая тех, с кем она спала, опустошает бутылочки «Snapple» одну за другой.
— Может, и то и другое? — отваживаюсь предположить я.
— О черт, я люблю ее! Она — словно радуга. Она — словно цветок. О Боже, — стонет он. — У нее это чертово кольцо в пупке, и еще татуировки надо сводить лазером.
— Я… не знал, что у Элисон есть, гмм, кольцо в пупке.
— А откуда бы ты мог это знать? — спрашивает он.
— Да перестаньте вы, — встревает Джей Ди.
— Кроме того, до меня дошли слухи, что ты ищешь помещение под собственный клуб, — вздыхает Дамьен, глядя мне прямо в лицо. — Пожалуйста, скажи мне, что до меня дошли пустые, необоснованные слухи.
— Злонамеренные слухи, мой друг. У меня и мыслей нет о другом клубе, Дамьен. Сейчас я занят поиском подходящего сценария.
— Да, да, Виктор, я в курсе. Я знаю, что мы ждем большое количество прессы, и, что греха таить, твое имя помогает…
— Спасибо, чувак.
— …но я также не могу отрицать того факта, что если ты используешь нас в качестве — есть одно хорошее выражение, как это? — ах да! — в качестве ступеньки на пути к славе, потом бросишь нас, как только этот клуб окупится, а затем на волне успеха откроешь собственный…
— Дамьен, погоди минутку, это не такой простой вопрос, погоди минутку…
— Оставив меня и нескольких инвесторов, в числе которых ряд зубных врачей из Брентвуда, один из которых, кстати, практически овощ, вложивших большие бабки в этот…
— Дамьен, чувак, кто мне даст столько денег?
— Не знаю. Может, япошки? — Он пожимает плечами. — Или какая-нибудь кинозвезда? Или богатый педик, который нацелился на твою задницу?
— Короче говоря, Дамьен, все это для меня большая новость, и я постараюсь выяснить, кто это старательно распускает подобные слухи.
— Позволь мне заранее выразить тебе глубокую признательность.
— Я просто хочу вернуть улыбку на лицо клубной жизни.
— Мне пора играть в гольф, — говорит безучастно Дамьен, глядя на часы. — Затем у меня ленч в «Fashion Cafй» с Кристи Терлингтон; про нее, кстати, в последнем номере «Top Model» написали, что уж эта «продастся в последнюю очередь». В «Fashion Cafй» есть, кстати, виртуальная Кристи — советую тебе посмотреть. Они называют это «говорящим манекеном». Она говорит всякие фразы, типа: «Я надеюсь вскоре увидеть вас снова — возможно, лично», кроме того, она цитирует Сомерсета Моэма, обсуждает политическую ситуацию в Сальвадоре, а также свой контракт с Kellogg. Я знаю, что ты думаешь по этому поводу, но у нее это классно выходит.
Дамьен наконец встает, и гориллы следуют его примеру.
— Собираешься сегодня на какой-нибудь показ? — спрашиваю я, — или у тебя в планах еще один суд над Готти?[27]
— А что, разве его снова судят? — Тут до Дамьена доходит. — А ты у нас, однако, шутник. Только шутки у тебя не смешные.
— Спасибо.
— Да, я пойду на показы. Идет «неделя моды», что еще можно делать в это время? — вздыхает Дамьен. — А ты где-то выступаешь?
— Ага, у Тодда Олдема. Один из парней, которые следуют за моделями, когда те выходят на подиум. Знаешь, это что-то вроде темы: «За каждой женщиной…»
— Вьется какой-нибудь хорек? Смешно! — Дамьен потягивается. — Звучит просто офигительно. Ну и как, ты готов?
— Будь спокоен, чувак! Я — скала, я — остров.[28]
— Кто бы стал с этим спорить?
— В этом я весь, Дамьен.
— Уже завязал с ОРР?
— Ты же меня знаешь.
— Ты сумасшедший, — усмехается Дамьен.
— Главное ясность, зайка. Абсолютная ясность.
— Хотел бы я знать, Виктор, что ты имеешь в виду под этим.
— Всего лишь три слова, мой друг: Прада, Прада и ничего кроме Прады.
26
В одном маленьком квартальчике в Трайбека[29] — из тех, что «вот-вот войдут в моду» — вверх по пролету не особенно крутой лестницы и через темный коридор: длинная гранитная стойка бара, стены, украшенные канделябрами из металла, похожими на обломки автокатастрофы, не особенно большой танцпол, десяток видеомониторов, небольшая ниша, которая легко превращается в будку диджея, комнатка сбоку просто взывает, чтобы превратить ее в VIP-зал, зеркальные шары свисают с высокого потолка. Иными словами — фундаменталистский подход. Ты видишь мигающий свет, и тебе кажется, что ты и есть этот свет.
— Ах, — вздыхаю я, обводя взглядом помещение. — Клубная сцена.
— Ну да! — Джей Ди нервно следует за мной по пятам, при этом оба мы прихлебываем из купленных им бутылок диетического «Snapple» со вкусом дыни и лесных ягод.
— Есть в этом какая-то красота, Джей Ди, — говорю я. — Ну признай же это, гомик противный. Признай!
— Виктор, я…
— Я знаю, что ты падаешь в обморок уже от одного моего мужественного запаха.
— Виктор, только не нужно привязываться к этому месту, — предостерегает Джей Ди. — Ты же знаешь, что клуб этот будет жить недолго, что в клубном бизнесе вообще все меняется крайне стремительно.
— Это ты будешь жить недолго, — говорю я, проводя рукой по холодному граниту стойки.
— Ты вкладываешь в него массу энергии, а затем все те люди, которые делали это место красивым и интересным, — не надо ржать, прошу тебя! — уходят куда-нибудь в другое место.
Я зеваю.
— Звучит точь-в-точь как история гомосексуальной связи.
— Извини, дорогуша, мы немного заблудились!
Это говорит Уэверли Спиэр, наш дизайнер по интерьерам, вылитая Паркер Поузи. Она явилась в темных очках, в обтягивающем брючном костюме, шерстяном берете, а за ней по следам плетется парочка: какая-то рэпперша жуткого вида и рокер-нытик в футболке с надписью «Я — КОРОЛЬ ЕБЛИ».
— Почему опоздала, зайка?
— Я заблудилась в вестибюле Paramount, — говорит Уэверли. — Я пошла по лестнице вверх, вместо того чтобы пойти по лестнице вниз.
— А…
— Плюс, ну, в общем… — она роется в своей черной сумочке от Todd Oldham, усеянной граненым хрусталем, — Харли Томпсон в городе.
— Продолжай.
— Харли Томпсон в городе.
— Но разве он не должен сейчас находиться на съемках продолжения «Sun City 2»? Я имею в виду «Sun City 3», — спрашиваю я, слегка негодуя. — В Финиксе?[30]
Уэверли отделяется от сопровождающих ее зомби и уволакивает меня в сторонку от Джей Ди.
— Харли Томпсон, Виктор, находится в Paramount, в номере люкс, где обычно останавливается Селин Дион, и пытается, как это, уговорить кое-кого сделать это без презерватива.
— Так Харли Томпсон не в Финиксе?
— Об этом знают уже несколько человек, — резко переходит она на шепот. — Но никто не знает, почему он здесь.
— А в этой комнате кто об этом знает? Только не говори мне, что один из этих кретинов, которых ты притащила с собой.
— Попробуем выразиться следующим образом: Шерри Гибсон некоторое время не сможет больше сниматься в «Вечеринках на пляже».
Уэверли жадно затягивается сигаретой.
— Шерри Гибсон, Харли Томпсон — кажется, я улавливаю связь. Друзья, любовники, большой пиар.
— Он подсел на крэк так мощно, что ему пришлось покинуть съемочную площадку после того, как он ударил Шерри Гибсон прямо по лицу, и теперь он поселился в Paramount под именем Кэрри Фишера.
— Так что, он не будет сниматься в «Sun City»?
— А Шерри Гибсон похожа на заплаканного енота.
— Кто-нибудь знает об этом?
— Никто, кроме moi.
— Кто такой Муа?
— Это я, Виктор.
— Держу губы на замке.
Я отхожу в сторону, хлопаю в ладоши, так что все присутствующие подпрыгивают, и выхожу на середину танцпола.
— Уэверли, я хочу минималистский интерьер без особых примет. Что-нибудь элегантно-индустриальное.
— Но с налетом космополитизма? — спрашивает она, едва поспевая за мной и закуривая на ходу еще одну «Бенсон энд Хеджес Ментол 100».
— Для девяностых годов характерны прямота и искренность. Давай-ка подумаем в этом направлении, — говорю я, продолжая расхаживать по залу. — Я хочу что-нибудь подсознательно классическое, чтобы отсутствовало разграничение между интерьером и экстерьером, формальным и повседневным, сухим и мокрым, черным и белым, полным и пустым — о Боже мой, дайте мне кто-нибудь холодный компресс!
— Ты хочешь простоты, зайка?
— Я хочу делового подхода к ночной жизни. Я закуриваю «Мальборо».
— Продолжай говорить в этом духе, зайка, мы уже на пути к победе.
— Чтобы оставаться на плаву, Уэверли, следует поддерживать репутацию хорошего бизнесмена и крутого во всех отношениях парня одновременно. — Я выдерживаю паузу. — А я — во всех отношениях крутой парень.
— И, эээ, бизнесмен? — спрашивает Джей Ди.
— Я слишком крут, чтобы отвечать на такие вопросы, зайка, — говорю, затягиваясь. — Вы что, не видели меня на обложке «Youth Quake»?
— Нет, но… — говорит Уэверли, тут до нее доходит, и она восклицает: — Ах, так это был ты! Ты выглядел просто великолепно!
— Угу, — говорю я с некоторым сомнением в голосе.
— Но я видела тебя на показе Кельвина Кляйна, зайка, и…
— Я не был на показе Кельвина Кляйна, зайка, а заметила ли ты, что вся эта стена выкрашена в цвет «песто»[31], а это — нарушение всех табу, а, пупсик?
— De rigueur[32], — изрекает отпадное юное создание за спиной у Уэверли.
— Виктор, — говорит та, — это Руби. Она — дизайнер мисок.
— Дизайнер мисок? Ни фига себе!
— Она делает миски из всяких материалов типа риса, — продолжает Уэверли, глядя мне прямо в глаза.
— Миски из риса? Ни фига себе! — Я тоже смотрю ей прямо в глаза. — Ты что, не слышала, что я один раз уже сказал «ни фига себе!».
Рокер-нытик тем временем выползает на середину танцпола и впадает там в транс, разглядывая зеркальные шары.
— А этот гоблин здесь зачем?
— Феликс раньше работал на Gap, — говорит Уэверли, вдыхая и выдыхая дым. — Потом он рисовал декорации для съемок «Real World» на Бали.
— Не смей упоминать при мне это шоу! — скриплю я зубами.
— Извини, дорогуша, сейчас такая рань! Но прошу тебя, будь поласковее с Феликсом — он только что из нарколечебницы.
— А что с ним случилось — алебастром траванулся?
— Он дружит с Блоупоп и Пикл, а недавно сделал для Конни Чанг, Джеффа Цукера, Изабеллы Росселлини и Сары Джессики Паркер дизайн, эээ, санузлов.
— Круто, круто, — одобрительно киваю я.
— В прошлом месяце он отправился трахаться со своим бывшим дружком Джексоном на Бонневильские солончаки, а через три дня череп Джексона нашли в одном из болот, так что ты уж будь с ним поосторожнее.
— Ага. Боже, ну и холодища здесь!
— Я вижу здесь оранжевые цветы, бамбук, испанских швейцаров, слышу музыку Steely Dan, вижу Феллини. — Уэверли внезапно закашливается, выдыхает дым и гасит сигарету. — Я вижу семидесятые, зайка, и меня от этого тащит.
— Зайка, ты посыпаешь пеплом мой клуб, — говорю я разочарованно.
— А что ты думаешь об идее Феликса сделать здесь бар с соками?
— Феликс думает о том, где бы ему уколоться лошадиным транквилизатором. — Я аккуратно бросаю окурок в протянутую мне Джей Ди полупустую бутылку из-под «Snapple». — Плюс, о Боже, зайка, неужели мне еще придется волноваться по поводу бара с соками, в котором торгуют только соками? Ты не представляешь себе, сколько у меня и без этого проблем. Я тебя умоляю!
— Так что, бар, значит, вычеркиваем?
— Я умоляю, — стону я, — давайте будем продавать сандвичи-субмарины, пиццу, даже гребаные начос. Какие вы, однако, с Феликсом muy muy[33] чувствительные!
— Зайка, ты как всегда прав, — говорит Уэверли, делая вид, что стирает пот со лба. — С тобой любое дерьмо нипочем.
— Уэверли, послушай меня внимательно. Новый стиль — это отсутствие стиля.
— Отсутствие стиля — это новый стиль? — переспрашивает она.
— Нет, нет, новый стиль — это отсутствие стиля, — повторяю я нетерпеливо.
— Отстой — это круто? — спрашивает Уэверли.
Я хлопаю Джей Ди по плечу:
— Вот видишь, она понимает!
— Смотри, гусиная кожа! — демонстрирует мне свою руку Джей Ди.
— И лимоны — повсюду лимоны, Виктор, — бормочет Уэверли, кружась на месте.
— А дядюшку Хеши мы не пригласим, верно, зайка?
— Сладкие сны состоят именно из этого[34] — а, Виктор? — говорит Джей Ди, безразлично глядя на то, как Уэверли кружится по комнате.
— За нами хвоста не было? — спрашиваю я, закуривая новую сигарету и тоже глядя на Уэверли.
— Если ты задаешь подобные вопросы, не значит ли это, что ты осознал, как нехорошо открывать свой клуб за спиной у Дамьена?
— Нечуткое замечание с твоей стороны. Мне придется ответить ударом на удар, — испепеляю я взглядом Джей Ди. — Твои представления о том, что круто и что не круто, пролетают со свистом мимо кассы, приятель.
— Мне просто кажется, что если нам ноги переломают, то это будет совсем не круто, — осторожно замечает Джей Ди. — Причем из-за чего — из-за какого-то клуба? Ты никогда не слышал такой поговорки: «Не поддавайся первому порыву»?
— Дамьен Натчес Росс — примат, недостойный звания человека, — вздыхаю я. — А твоя линия в этом деле — прикидываться шлангом и молчать.
— Но как тебе в голову пришла сама идея открыть еще один клуб?
— Мой собственный клуб.
— Дай я угадаю… Эврика! Друзья посоветовали? — Джей Ди дрожит, изо рта у него идет пар.
— Я тебя умоляю! Я сам все придумал и просчитал бабки, педик противный.
— Нашему мальчику скучно без хобби, да?
— А нашему мальчику скучно без свежей задницы. Может, пора закинуться таблеткой прозака, гомик?
— А тебе клизму поставить, чтобы трезво взглянул на реальность.
— А тебе нужно остыть, детка, и это не шутки.[35]
— Виктор, мы тут в бирюльки играем или как? — спрашивает Джей Ди.
— Нет, мы не играем в бирюльки, мы собираемся в тренажерный зал.
25
В тренажерном зале рядом с «Утюгом»[36], на том участке Нижней Пятой авеню, который вошел в моду на прошлой неделе, мой тренер по фамилии Рид снимается в сюжете для программы «Entertainment Tonight» о тех тренерах знаменитостей, которые более знамениты, чем знаменитости, которых они тренируют. Сейчас в нашем зале — у которого нет названия, а только символ, под которым написан девиз: «Слабость — преступление. Не будь преступником», — под шеренгой низко подвешенных видеомониторов, на которых идут эпизоды из «Флинтстоунов», и приглушенным светом, льющимся из хрустальной люстры, мучаются Мэтт Диллон, Тони Брекстон, жена султана Брунея, Тим Джеффри и Ральф Файнз. Пара мужчин-моделей — Крег Палмер и Скотт Бенуа, которые злятся на меня за какую-то фразу, отпущенную мной по поводу везения Мэтта Ная, чтобы не встречаться со мной, накидывают на плечи полотенца и удаляются в раздевалку, интерьер которой создан Филиппом Старком. Дэнни Эррико из клуба «Equinox»[37] купил это помещение для Рида, после того как номер Playgirl, в котором он появился, продался тиражом десять миллионов, вследствие чего Gap расторгла с ним соглашение об его участии в новой рекламе. Теперь Рид снимается в одной из главных ролей в фильме про детектива, напарниками которого являются пара гиббонов. Тренировки у Рида стоят 175$ в час, но он стоит этих денег до последнего цента (о чем я не раз говорил Хлое). У него длинные светлые волосы, которые он никогда не забирает в конский хвост, короткая и очень сексуальная щетина на лице, естественный загар, серебряная сережка в правом ухе, спортивный пояс, сшитый по спецзаказу, мускулатура такая идеальная, что кажется, будто с него живьем сняли кожу, регистрационный номер его черного «БМВ» — «ШАЛОПАЙ», в общем, все при всем. В зале так холодно, что пар поднимается от осветительных приборов, которые установила съемочная группа.