– Ты звонила мадам Андор? Фрида кивнула.
– Насчет моего сна? Что она сказала? – Фрида молчала. – Сон не к добру?
– Вот что, Бен: завтра ты первым делом спустишься в арсенал. Капитан Фергюс выдаст тебе костюм, из тех, что прислали «МТ».
– Мама…
– Сделай это, Бенджамен.
– Но, мама…
– Я сказала, Бенджамен.
Он тяжело вздохнул.
Вдруг его охватил страх. Первый раз страх охватил его не во сне. Он невольно оглянулся – посмотреть, насколько уже близко Безликий Человек.
Глава 22 Май 2844 года н.э.
Сангарийское умение носить в себе ненависть так, как несут в ночи пылающий факел, помогло ему перенести суровые месяцы плена. Иногда Джексон был близок к тому, чтобы его сломить, и даже думал, что сломил, но каждый раз мальчик лишь принимал покорный вид, словно защитную окраску, а в душе вскармливал ненависть, закаляя свое терпение, размышляя и строя планы.
Спустя неделю после неудавшегося побега Джексон взял его с собой в деревню. Этот визит потряс мальчика еще больше, чем то, что старик знает о его расовой принадлежности.
Сама деревня вполне оправдала его ожидания. Она состояла из дюжины грязных, убогих хижин.
Жители вели полукочевой образ жизни, занимаясь охотой и собирательством. Их насчитывалась примерно сотня, включая множество детей и горстку стариков.
Вождю было около тридцати префектласских лет. По цивилизованным меркам он едва достиг совершеннолетия. Здесь же этот человек был одним из старейших. Жизнь в лесу коротка и сурова.
Примерно тридцати рабочим и племенным особям из хозяйства Норбонов удалось добраться до деревни. Дифа поразили условия их содержания.
Дикие животные тут же обратили своих двоюродных братьев в рабство куда более жестокое, чем у Норбонов. Жители деревни до сих пор потешались над их глупой доверчивостью.
В поисках новых пациентов Джексон ходил по домам и таскал за собой мальчика.
Всюду Диф видел одно и то же: норбонских животных подвергали самым жестоким истязаниям. Он видел девочку, не старше его, брошенную в яму за отказ удовлетворить домогательства вождя. Он видел стонущего и харкающего кровью рабочего, распятого на грубо сколоченном кресте, – он пытался дать сдачи. На площади валялся разлагающийся труп, скрытый слоем мух. Этого человека зажарили живьем.
Дифа весь день выворачивало наизнанку. За что эти звери так мучают своих собратьев? Он не видел никаких причин.
Не оттого ли старшие в его семье столь презрительно относились к людям?
Пожалуй, сорвав его побег, Джексон оказал ему невольную услугу. Он мог влипнуть в куда худшее.
В доме Джексон вонючими припарками лечил опухоль на шее вождя. Диф остался снаружи и сел на корточки в пыли неподалеку от ямы, где сидела девочка. Она затаилась в тени, спрятав лицо в волосах, некогда светлых, а теперь облепленных сгустками запекшейся крови. Плечи ее покрылись струпьями. Вокруг тучами роились насекомые. Судя по всему, она была из породы рабынь для удовольствия нордического типа – дешевый продукт массового потребления.
Спрос на нордических особей держался стойко. И Семейство Норбонов успевало их выращивать, удовлетворяя рынок. У Семьи был хороший племенной материал.
Семья Норбонов вывела несколько превосходных линий. «Кофейная мулатка номер три» брала премии на всех выставках.
Диф пожал плечами. Это была другая жизнь, она осталась за миллион световых лет отсюда и на тысячу лет в прошлом. Где-то далеко отсюда остался другой Диф, с ранних лет умевший гордиться успехами Семьи.
– Эй, ты… – позвал он.
Девочка не ответила. Диф продолжал сидеть на корточках, и солнце, проплывая по небу, соединило их тени в одну. Он почувствовал, как в девочке просыпается любопытство.
Она перевела взгляд кверху и заметила веревку у Дифа на шее. Тень страха и надежды пробежала по ее избитому лицу.
Дифу девочка показалась незнакомой. Но она его явно знала. Мальчик улыбнулся ей ободряюще.
В Дифе шевельнулось сострадание, немного неуклюжее, искусственное, скорее привитое в школе, а не замешенное на живых чувствах. Ему всегда внушали: нужно беречь семейное добро. Жестокое обращение с рабами, нанесение им увечий считались тяжким грехом. Метрополия – довольно бедная ресурсами, суровая планета. Ее материальные ценности, в том числе и живые организмы, следовало беречь.
При необходимости Диф приказал бы убить тысячу рабов без малейших угрызений совести. Но никогда не позволил бы себе убить или покалечить хоть одного просто так, из злобы. И не простил бы этого другим.
В таком духе воспитывали будущего Главу.
Теперь он стал старшим Норбоном на Префектласе. И отвечал за сохранность норбонской собственности.
– Потерпи, девочка, – прошептал он. – Продержись еще немного. Будет и на нашей улице праздник.
Сказав это, он почувствовал всю глупость ситуации. Кому нужны его пустые обещания? Ведь он не может ни защитить, ни покарать. А его отец или Рафу – что они сделали бы на его месте?
То же самое. Терпели бы все, лишь бы выжить.
Его размышления прервало одно из животных. Оглашая деревню диким воем, оно показывало в ту сторону, откуда только что примчалось. Площадь мигом заполнилась его сородичами. Они хватали все самое ценное, в первую очередь новых рабов, и тащили в укромные места, У мужчин в руках появились луки и копья.
Джексон ухватился за веревку и побежал, ругаясь вполголоса и волоча за собой Дифа.
На другом конце деревни показались два бронетранспортера космической пехоты. Над площадью завис самолет. Послышались крики и взрывы. Старик припустил быстрее, и шум остался позади.
«Уж не меня ли ищут? – подумал Диф. – Знают, что я спасся?» Он надеялся, что нет. Иначе бы они охотились за ним, пока не нашли бы. Люди никогда не останавливаются на полпути.
Добравшись до пещеры, Джексон избил мальчика с такой жестокостью, словно налет был его виной.
Диф вытерпел.
Месяц за месяцем проходили в мучениях, медленно, словно раненый левиафан.
Вот уже три четверти префектласского года Диф был рабом Джексона. Каждую неделю они наведывались в деревню. После рейда животные стали держаться ближе к дому – они боялись стать добычей более сильных племен.
Рабыня Эмили была единственной из норбонских животных, кого не увели с собой пехотинцы. Диф навещал ее при первой же возможности. И каждый раз обещал спасти.
К ненависти добавился долг. И вместе они давали Дифу силы держаться.
Глава 23 3031 год н.э.
В 3031 году далеко не все умершие оставались таковыми навсегда.
В результате бурного развития промышленности по изготовлению криокиборгов повысился спрос на человеческий мозг. Всего несколько килограммов нервной ткани человека, очищенной от личностных признаков и пересаженной в компьютеры и блоки памяти, заменяли многотонные специализированные системы управления и принятия решений.
Но в те времена еще не было средств от деградации нервных тканей. И иногда системы криокиборгов вдруг начинали разваливаться.
Продолжительность жизни нервной ткани стала препятствием для людей, подобных Гнею Шторму, имеющих власть, богатство и доступ к самым совершенным технологиям омоложения и оживления организма.
Число мозгов, которые можно было встроить в криокиборги, всегда было меньше спроса. Дефицит восполнялся по-разному. Старая Земля продавала мозг преступников за твердую межпланетную валюту. Часть товара поступала по подпольным каналам. А основное количество – с разбитых кораблей.
Десятки предпринимателей рыскали, словно шакалы, в зонах катастроф и вооруженных конфликтов, подбирая трупы для перепродажи органов. Воинские части Конфедерации зачастую бросали погибших нижних чинов на поле боя. Солдаты относились к судьбе собственных тел с полным безразличием. Большинство из этих отчаявшихся людей шли на смертельный риск в надежде обеспечить себе безбедную старость и навсегда покинуть трущобы, где родились.
Агенты Гнея Шторма тоже осматривали места недавних сражений, выбирая находящихся в хорошем состоянии мертвецов. Трупы замораживали, затем оживляли и предлагали им вступить в Легион.
Большинство соглашались на это с ребяческим восторгом. Для них угодить из зловонных трущоб в привилегированный, покрывший себя неувядаемой славой Железный Легион, да еще вырвавшись, по милости Шторма, из лап Костлявой, было все равно что вознестись в рай. Вот почему головидение называло их Легионом Мертвых.
Хельга Ди использовала в своем деле сотни мертвых голов. Лишь члены семейства Ди знали предельные возможности «хранилища данных» Мира Хельги. Публично же Хельга признавала за собой лишь то, что она приобрела официально.
Шторм не сомневался – реальные ее возможности вдвое больше.
Мир Хельги был мертвой планетой. Лишь однажды на ее поверхности завелись люди: когда возводили и осваивали гигантское сооружение под названием Фестунг Тодесангст. Здесь, в недрах огромной скалы, стиснутой в ледяных объятиях энтропии, находилось сердце огромной корпорации. Никто не входил туда, кроме членов семьи, мертвецов и людей, которых Ди обрекли на исчезновение. Никто не выходил оттуда, кроме самих Ди.
О системе обороны Фестунг Тодесангст ходили легенды. Они были странными и неестественными, как сама Хельга.
Люди, вступающие в этот мир, пропадали навсегда, словно прошлогодние мухи. Гней Шторм намеревался проникнуть в этот ад под ледяной корой.
Он не рассчитывал на радушный прием у Хельги. Ненависть к Шторму была у нее в крови, в подсознании. Дети Майкла ненавидели Шторма ничуть не меньше. Каждый из них постоянно напоминал о своем существовании, вынуждая принимать контрмеры. Главная вина Шторма заключалась в том, что каждый раз он одерживал верх.
Отпрыски Ди были еще хуже своего отца.
Та заварушка, что устроил Феарчайлд, стоила Кассию руки. Теперь Шторм и Кассий держали его в заточении, а где именно – не знал никто, кроме них. Он стал заложником, призванным умерить пыл остальных. Но, к сожалению, Ди были людьми страстными и иррациональными и в горячке борьбы не помнили ничего.
В свое время Хельга, мстя за Феарчайлда, захватила дочь Шторма, Валери, и сделала ее частью Фестунг Тодесангст.
В ответ Шторм захватил Хельге и отправил ее в собственную крепость настолько изувеченной, что она выжила лишь благодаря сращиванию с одной из своих машин. Навеки обреченная на полумеханическую жизнь, она теперь лелеяла планы мщения, ожидая подходящего случая отплатить Шторму за его жестокость.
И Сет Беспредельный тоже часто наносил удары. Он был везде и в то же время нигде, он мог открыто появиться даже на Луне Командной и исчезнуть раньше, чем самые быстрые охотники могли бы к нему подобраться. Большинство из его вылазок были для Штормов обидными щелчками по носу. Подобно отцу, он был скользок и увертлив и всегда имел несколько запасных планов. Как и Майкл, он никогда не действовал прямолинейно. «Было бы недурно, – подумал Шторм, – чтобы Кассий на Горе застал Сета Беспредельного врасплох».
Глава 24 2854 – 3031 годы н.э.
Радостные моменты были для Майкла Ди крохотными островками в безбрежном враждебном океане. Жизнь его протекала стремительно и напряженно. У Майкла было столько дел, что, когда он находил время оглянуться вокруг, ему казалось – он очутился в совершенно незнакомой вселенной. В год Теневой Линии он был полностью поглощен своими планами.
В семье он всегда держался немного особняком. Самые ранние его воспоминания были о драках с Гнеем – из-за того, что он был другим.
В конце концов Гней принял его таким, каким он был. Гораздо труднее оказалось для Майкла принять самого себя.
В глубине души Майкл Ди сильно недолюбливал Майкла Ди. Что-то было не так у этого человека.
Что он не такой, как другие, Майкл понял из отношения к нему его собственной матери. Слишком она за него боялась, слишком его оберегала.
Борис Шторм, которого Майкл считал своим отцом, появлялся редко. Всецело поглощенный своей работой, он почти не находил времени побыть с семьей. У Майкла не было с ним контакта.
А Эмили Шторм дрожала над своим первенцем, без устали одергивая и защищая, защищая и одергивая, пока он вконец не уверился: в нем сидит зло, пугающее его мать до одури.
Но что представляет собой это заключенное в нем темное начало? Майкл часами мучительно копался в себе, но так ни в чем и не разобрался.
Другие дети тоже это чувствовали. Они сторонились Майкла. Он стал изучать людей, старясь разглядеть в них собственное отражение. Постепенно он научился манипулировать окружающими, но главный секрет все время от него ускользал.
Лишь Гней принимал его. Бедняга Гней – этот упрямец готов был снести любые побои, лишь бы не признавать, что брат его – со странностями.
Хилое здоровье еще больше отравляло его детские годы. Борис извел на докторов целое состояние. Но те, не найдя никаких серьезных болезней, ссылались на дурную наследственность.
Он рос слабым, бледным и болезненным. За него всегда дрался брат. Он был так силен и так упорен в бою, что другие дети его боялись и, не желая нарываться на драку, стали просто избегать Майкла.
А Майкл, чтобы завладеть их вниманием, принялся сочинять разные небылицы. И удивительное дело – ему верили! Так он обнаружил неожиданный талант. Осознав в себе силы перекраивать правду на собственный лад, Майкл начал этим пользоваться.
Постепенно он научился взвешивать каждое свое слово, каждый жест, просчитывая заранее их воздействие на аудиторию. И достиг в своем развитии той точки, когда прямота становится невозможна, когда даже к простейшей цели идут извилистыми путями.
Он так и не смог выбраться из изобретенной им самим ловушки.
То ли на счастье, то ли на погибель, природа наделила его блестящим умом и феноменальной памятью. И он пользовался этими инструментами, опутывая всех тугой и прочной паутиной лжи. Он стал непревзойденным мастером интриг, обмана и лжи. Он жил в центре урагана фальши и раздоров.
В те дни в Академию принимали лишь с четырнадцати стандартных лет. Когда Гней приблизился к этому возрасту, Борис Шторм стал добиваться, чтобы к его сыну и пасынку отнеслись при приеме по-особому.
Борис происходил из старой военной семьи. Предки его служили еще в Палисарианском Директорате, одном из государств – учредителей Конфедерации. Сам он давно оставил службу, но для своих потомков не представлял цели более высокой, чем стать военными. И готовил обоих к службе с самого раннего детства. Образование они получили в частной школе с военным уклоном. Эту школу их отец основал для детей офицеров Префектласской Корпорации.
Именно там Майкл и Гней впервые столкнулись с Ричардом Хоксбладом. В то время его звали Ричард Ворацек. Имя Хоксблад он взял, когда стал кондотьером.
Ричард был сыном бизнес-консультанта, которого Борис ввел в состав руководства, надеясь повысить доходность предприятия. Семья его не имела военных традиций. Ричард стал белой вороной среди ребятишек, которые считали всех штатских представителями низших форм жизни. Ричард тогда был еще более тщедушным и болезненным, чем Майкл. И потому стал его излюбленной жертвой.
Ричард выдерживал тучи ядовитых стрел со спокойным достоинством, никогда не поддаваясь на провокацию. Невозмутимость его приводила одноклассников в бешенство. Он же отвечал тем, что стал лучшим абсолютно во всем. Лишь Гнею удавалось время от времени вознестись в те заоблачные выси, в которых парил Ворацек.
Блестящие оценки лишь добавили ему проблем в общении с товарищами. Гнея, самого близкого его приятеля, тоже выводило из себя то, что Ричард не дает сдачи.
– Когда-нибудь я сравняю счет, – пообещал однажды Ворацек.
Так оно и вышло.
Настало время, и начались конкурсные экзамены в Академию. Юноши, словно выпущенные меткой рукой дротики, устремились туда, куда нацеливали их родители всю жизнь. Туда, где был шанс стать полноправными членами военной элиты.
Шесть дней продолжались изнурительные тесты. Одни выявляли уровень физической и психологической подготовки претендентов. Другие – общую эрудицию и способность принимать решения. Все знали: здесь с Ричардом никому не тягаться. И вдруг, ко всеобщему удивлению, оказалось, что Майкл идет почти вровень с ним.
И вот, на последнем экзамене, сдав свою работу, Ричард спокойно заявил, что нарочно давал не правильные ответы. Почему? Да потому, что кое-кто списал у него часть ответов. Есть ли возможность протестировать его заново, изолировав от остальных?
Компьютерный анализ выявил подозрительное сходство ответов Ворацека и Майкла Ди. Ричарда допустили к переэкзаменовке. И он получил самый высокий балл за всю историю Академии.
Майкл, хотевший добиться всего без труда, просчитался. Мечты его рухнули словно замки, возведенные на песке.
Он понимал, что сам во всем виноват. И все-таки его извращенный ум возлагал часть вины и на Ричарда. А при взгляде под соответствующим углом виноватым вообще становился Ворацек.
Случай этот стал в жизни Майкла Ди переломным. С тех пор он начал обманывать сам себя. Последний оплот реальности рухнул, и его понесло по течению. Теперь он жил в своем обособленном мирке, связанный со всей остальной вселенной узами лжи и ненависти. Майкл заковал себя в цепи столь незаметные, что сам порой не мог их обнаружить.
Отброшенный назад, он пошел по другому пути, вступив на то поприще, где ценность человека определялась его способностью преображать реальность. Он стал журналистом.
Голосети, ставшие для сильных мира сего главным средством воздействия на умы, еще за много лет до этого оставили всякие попытки передавать объективную информацию. Когда Майкл занялся этим ремеслом, драматический поворот событий был необходимой приманкой для зрителей. Чем обильнее лилась в репортаже кровь, тем охотнее его смотрели.
Майкл хотел работать независимо. Многие годы он провел в упорной борьбе. А потом разразилась Улантская война.
Он проявил редкостный дар оказываться в нужном месте в нужный момент. Он интереснее всех освещал события. Коллеги его снимали катастрофу за катастрофой, следя за молниеносным наступлением улантидов во внутренних мирах. Майкл же выискивал светлые моменты, восхищаясь крошечными победами и конкретными примерами героизма. И в результате проложил себе путь наверх.