– Это первый дождь после зимы, надо загадывать желание!
Антон тут же выставил руку, снова прикрыл Марию Ивановну зонтом, чтоб не намокла, и поторопился с ответом:
– Я уже загадал!
Маша, не открывая глаз, вновь отодвинула зонт в сторону и спросила:
– И что же, интересно?
– Вы хотите знать? – загорелся он. – Правда, хотите?
Маша кивнула.
Тут Антон совсем как-то по-ребячески засмущался, потом осмотрелся по сторонам, словно боясь, что его кто-то может подслушать, опустил зонт и тихо шепнул:
– О вас!
Маша распахнула глаза.
– Почему обо мне?! – А когда увидела, что он не сводит с нее влюбленных глаз, покраснела, как школьница.
Антон набрался смелости и выпалил:
– Потому что вы самая красивая, самая умная… самая…
Пока Антон подбирал новые слова, должные в полной мере перечислить все ее достоинства, Маша подняла его руку вместе с зонтом и по-взрослому приказала:
– Все, хватит! Идемте! – А потом вдруг покосилась на него серьезно и строго и добавила: – Мне давно пора домой! – С этими словами она ловко вывернулась из-под зонта и ускорила шаг.
Антон быстро догнал ее, вновь поднял над ее головой зонт.
– Дождь холодный, вам нельзя без зонта! Вы можете простудиться, заболеете!
Маша продолжала быстро идти, глядя себе под ноги.
– И что?
– Тогда я буду вас реже видеть и… и страдать из-за этого! – выпалил он.
И настолько осмелел, что уже не старался идти в ногу с ней. Маша заметила это и насмешливо хмыкнула. В глубине души ей было приятно слушать его признания. Да и какой женщине не приятно думать, что кто-то будет из-за нее страдать и убиваться?!
Антон облизнул пересохшие губы, он колебался, не знал, стоит ли задавать этот вопрос.
– А что, у вас такой строгий муж? Не терпит опозданий?!
Маша нахмурилась, резко обернулась.
– Что?.. А вот это вам знать совсем не обязательно! – выпалила она и, вырвавшись из-под зонта, ускорила шаг.
Антон постоял минуту-две в нерешительности, затем бросился следом и догнал Машу только во дворе, под козырьком подъезда. Когда расстояние между ними сократилось до полуметра, он неожиданно поскользнулся в луже и потерял равновесие. И чисто инстинктивно, чтоб не упасть, ухватился за плечи Маши. Та едва устояла на ногах, и в какой-то миг лица их сблизились. Антон наклонился, крепко обнял ее и быстро поцеловал в щеку.
Такого напора и наглости Маша явно не ожидала и, успев вымолвить лишь: «Ты сумасшедший!» – выскользнула из его объятий и убежала в подъезд.
Антон отошел в сторону, чтоб можно было видеть все окна дома. Что, если Маша появится в одном из них? Губы горели, сердце колотилось как бешеное, он испытывал восторг и полное смятение одновременно.
«Буду стоять, пока не увижу!» – решил Антон, а потом, невзирая на то, что промок до нитки, вдруг осознал: он счастлив! Никогда прежде ничего подобного он в своей жизни не испытывал. Никогда!.. Былые детские и школьные влюбленности не в счет – глупость, никакая не любовь, всего лишь абстрактные мечтания, дурацкая жажда этой любви. Он окончательно понял, что именно она, Маша, и есть девушка его мечты, понял это после первого поцелуя, пусть секундного, почти мимолетного. Сколько времени он простоял под дождем, Антон не знал, да и знать не хотел. Стоял до тех пор, пока в окне на втором этаже не вспыхнул свет и – о чудо! – в нем показалась Маша, махнула Антону рукой. Он помахал ей в ответ. Потом она жестами стала показывать, чтоб немедленно шел домой, но он все не уходил. Продолжал мокнуть под дождем…
5
Перед тем как войти в кабинет начальника УКГБ по городу Москве Култакова, Скачко заметил, что табличка с именем и должностью хозяина кабинета немного покосилась. Он почти машинально протянул руку, чтобы поправить, выровнять ее, но тут дверь отворилась, и в проеме возникла голова с седым ежиком волос, а затем послышался грозный голос:
– Не трогать! – Затем дверь распахнулась еще шире, и тот же голос, но уже вполне доброжелательный, пригласил гостя войти. – Заходи, заходи, не робей. Это я так просто, для… короче, мой прикол. Маленькая забава, если хочешь знать. Специально эту табличку не поправляю. Таким образом проверяю на бдительность тех, кто ко мне заходит. Заметил, значит, глаз меткий! С первого выстрела во врага попадет. Не заметил – хреново, но не страшно. Не все же наши люди обязаны только стрелять? Я правильно излагаю? – спросил генерал, приглаживая ежик, затем указал на стул. – Ты посиди чуток, я после нашего разговора как раз домой собирался, и, черт, старый хрыч, из головы вылетело, что должен с собой взять.
Култаков словно забыл, что у него в кабинете посетитель, тут же стал сосредоточенно что-то искать по всему кабинету, продолжая при этом бубнить:
– Вспомнить-то вспомнил, что должен захватить, а вот где он… этот подарок, черт его знает. Куда же я его засунул? Спросишь, почему вспомнил? Да потому, что у жены сегодня день рождения, вот прямо сейчас все уже сидят за столом, пируют, выпивают, жена обзвонилась, а я подарок потерял! Эх!
Он рассмеялся, но через секунду после того, как уселся в свое кожаное кресло, обнаружил пропажу. Это были старинные каминные часы с бронзовыми амурами, которые стояли прямо у него перед носом на его же огромном рабочем столе.
– Вот они! – по-детски обрадовался генерал. – Давно мечтал такие часы приобрести! Жена, конечно, обидится, она часы не любит! Якобы намек на возраст. А я люблю! И подарок, между нами, мужиками, покупал тильки для сэбэ! А у нее и так все есть! И часики есть, и цацки разные, просто немерено, целые короба, и манто, и туфельки, и сапожки там всякие! Даже не помню, какие последние покупал? То ли финские, то ли югославские?
Он опять засмеялся, затем сразу без всякого перехода спросил:
– Слушай, кто там древние конюшни вычистил?
– Авгиевы? – удивился Скачко.
– Во-во! – обрадовался генерал. – Именно так! Кто их там чистил-то?
– Геракл!
– Да ты что?! – так и застыл с часами в руках генерал. Затем осторожно опустил их в картонную коробку с нескрываемым удивлением на лице. И когда часы скрылись под слоем тонкой белой бумаги, несколько неуверенно спросил: – Это… римлянин, что ли, какой?
Скачко по-военному четко тут же ответил:
– Древнегреческий герой. Расчистка авгиевых конюшен – один из двенадцати подвигов Геракла.
– Вон оно как… подвиги, значит, – пробормотал генерал, попробовал пригладить ежик, потом попросил: – Слушай, ты все эти подвиги мне выпиши на бумажку, ладно? Только смотри не забудь! – И тут же снова, без всякого перехода, спросил: – Ну что там Анилина?
Скачко с той же легкостью сменил тему:
– Валюту хранила, но участия в аферах мужа не принимала!
– Принимала не принимала! Анилины – воры! Факт известный! Заруби себе на носу, в чем задача. Нам надо подобраться к Беркутову! Он главный вор! И мы должны его скрутить, арестовать, уничтожить! Анилина – мостик, тропиночка! Она нужна как выход на Беркутова! Скажи ей: сдашь его, мы тебя выпустим! Так и скажи! Горы золотые обещай. Вот французы тут поставили пьесу, там у них главный персонаж вор! Они его переодели в костюм президента Франции, выпустили на сцену! Говорят, зал стонал от восторга!
Скачко чуть помедлил на сей раз с ответом, затем все же решился:
– Это я вам рассказывал! Пьеса Жана Жене.
Култаков ничуть не обиделся. Видать, не впервые попадал в такие ситуации и поэтому просто шутливо погрозил ему пальцем:
– Сдается мне, уж слишком ты много знаешь, Пал Сергеич! Вызывает подозрения! И потом, шибко умных у нас не больно-то жалуют, ты это учти.
Вошел шофер. Култаков некоторое время так и стоял с приподнятым пальцем, затем поглядел на него, повертел, словно изучая, и с довольным видом указал перстом на коробку.
– Так, последний приказ. Ты берешь это! – А когда водитель взял коробку с часами, генерал распрямил остальные пальцы и протянул Скачко все пять:
– Бывай, Паша! Не забудь про Геракла! Надо же, какой героический мужик был! Жаль, что не наш! Нет, стой, погоди, давай-ка я тебя подброшу, как раз по дороге.
И он развернулся и вышел из кабинета. Скачко последовал за генералом и водителем. Закрывая за собой дверь, он вновь заметил чуть покосившуюся табличку, но на этот раз только усмехнулся, вспомнив шутку начальника, и двинулся по коридору к выходу.
Генеральская машина подбросила Скачко по адресу, где находился оперативный отдел. Передав жене Култакова наилучшие пожелания и поздравления с днем рождения, полковник козырнул уже отъезжающей «Волге».
Когда Скачко вошел в кабинет, Боков дремал, а Ширшов, говоривший до этого тихо по телефону, тут же положил трубку, хотя напоследок и успел бросить в нее довольно громко:
– Все! Я тебе перезвоню!
Видя, что Боков так и не проснулся, Ширшов крикнул трубке еще громче, хотя она уже и лежала на рычаге:
– Повторяю для слепоглухонемых! Перезвоню!
Когда Скачко вошел в кабинет, Боков дремал, а Ширшов, говоривший до этого тихо по телефону, тут же положил трубку, хотя напоследок и успел бросить в нее довольно громко:
– Все! Я тебе перезвоню!
Видя, что Боков так и не проснулся, Ширшов крикнул трубке еще громче, хотя она уже и лежала на рычаге:
– Повторяю для слепоглухонемых! Перезвоню!
Боков тут же проснулся, и первое, что увидел, – над телефоном угрожающе навис Ширшов! Шефа он обнаружил только через пару секунд.
Скачко сделал вид, что не заметил сонного состояния подчиненного, и посмотрел в темное окно.
– Мне нужна вся информация по Анилиной и ее окружению! Вплоть до дедушек и бабушек! Слабые места, отношения с мужем, подруги, всё!
Боков и Ширшов одновременно кивнули, а затем переглянулись.
Скачко подошел к своему сейфу, достал что-то завернутое в газету и положил в свой портфель. Увидев, что его подчиненные застыли в недоумении, добавил:
– Эта информация нужна уже завтра! Так что нынешний вечерок придется вкалывать! Подруга Анилиной в гастрономе – Зоя Платонова. Сходите к ней! Она много должна знать. Приятного трудового вечера, господа офицеры! – Скачко весело им подмигнул и вышел из отдела.
Бокова приказ начальника огорчил страшно.
– Ну вот, хотел сходить в баню! У нас опять горячую воду на месяц отключили! Ты любишь, Ширшов, ходить в баню?! – вздохнул он, жалея об упущенной возможности попить пивка и попариться с дружками.
– Кто же не любит в баню-то! – откликнулся Ширшов. – А что, от меня уже воняет, что ли?
Бокову понравился ответ коллеги, подхватив шутку, он продолжил в том же духе:
– Даже если и не воняет, это еще не повод оставаться на всю ночь с тобой и вкалывать вместо баньки. Эх, если бы ты знал, как там сейчас пар вкусно пахнет хвоей!.. – И он мечтательно покачал головой, представляя густой пар и своих дружков. Спаянная банная команда образовалась как-то спонтанно несколько лет назад. Он просто примкнул к одной из групп, которые ходили еженедельно попариться, как они говорили, «по-особому». Это тебе не просто стоять или сидеть под паром и хлестать себя веником. Все мужики дружно ложились на пол, а посередине стоял один из них и махал огромным веником таким образом, чтоб пар обдавал равномерно каждого из них.
«Только там он и существует, сокровенный момент истины, все равны, не то что на работе», – подумал Боков и перед тем, как отправиться на «охоту», принялся звонить в «соседний отдел»: выяснить, что у них есть на эту самую Зою, подругу Анилиной.
За столом в кабинете у Беркутова сидели его жена Лидия Александровна и дядя Корней с другом. Сам директор пил чай, а у Корнея с другом в рюмках была водка. Перед женой директора стояла рюмочка с ликером. На столе тарелки с бутербродами, баночки со шпротами и селедочкой, тарелка с печеньем и баранками. Здесь же примостилась начатая бутылка «Посольской». Увидев, что дядя Корней все еще продолжает стесняться, не притрагивается ко второй рюмке и закускам, Беркутов поднял свою чашку и первым чокнулся со старым приятелем, затем взял с тарелки одну баранку и произнес:
– Никто не поверит, что нас подружила «баранка», конечно, не эта, а настоящая, шоферская.
Затем Беркутов повернулся к жене:
– Помнишь, Лидочка, я тебе рассказывал про своего благодетеля? Вот он перед тобой, славный Корней Потапыч!
Лида приветливо улыбнулась, подняла свою маленькую рюмочку и чокнулась с дорогим гостем, затем кивнула его товарищу.
– Рада познакомиться, Корней Потапыч! Георгий много о вас рассказывал!
Корней застеснялся, даже покраснел.
– Да я что? После войны все по-людски жить старались!
Беркутов заметил его смущение и тут же поспешил на выручку:
– Старались-то многие, не у всех получалось! – Он положил руку на плечо старого товарища и признался: – Корнеюшка, друг дорогой, я ту нашу первую встречу никогда не забуду. Все стоит перед глазами, и когда мне хорошо, и когда что-то не так идет…
Беркутов действительно часто вспоминал то вроде бы недалекое послевоенное время, когда сразу после фронта он отправился в первый попавшийся таксопарк устраиваться на работу.
Когда наконец Жора Беркутов, пробираясь по длинному коридору и постоянно спрашивая всех, где начальство, нашел кабинет директора, дверь в него грудью, в прямом и переносном смысле слова, неожиданно перекрыла учетчица таксопарка. Они почти столкнулись перед этой самой дверью, и Жоре пришлось уступить, когда он понял, что эта женщина еще и учетчица. Она так и заявила с ходу:
– Я учетчица, мне можно без очереди! – И, не дожидаясь ответа, непонятно каким образом умудрилась протиснуться всем своим мощным телом в едва приоткрытую дверь.
Беркутов присел на грязную лавку, достал газету и начал перечитывать «Правду», которую он уже изучил в общественном транспорте, пока искал дирекцию таксопарка. А когда оказался на последней странице, мимо него в обратном направлении пронеслась учетчица. Заметив Беркутова, она подмигнула ему и потопала дальше не оборачиваясь. Жора встал, постучал в дверь и вошел в кабинет.
За небольшим столом сидел небольшого роста человечек, весь какой-то необыкновенно кругленький. На вид около пятидесяти лет, а вот весил вдвое больше, килограммов сто как минимум. Видно, поесть любил. И лучшим подтверждением служило то, что и при появлении Жоры Беркутова он этого занятия не бросил.
Директор ничуть не смутился, увидев незнакомца, и продолжал, сидя за письменным столом, уплетать черный хлеб с салом и кольцами репчатого лука, покряхтывая от едкого горького вкуса. За спиной на стене – портрет Сталина. Прямо перед директором стояла банка с разливным пивом, к которой он то и дело прикладывался, видно, чтоб смягчить луковую горечь. Коротким жестом он указал на стул, предлагая посетителю присесть. Аппетитно жуя, он поглядывал на сидевшего теперь перед ним молодого Жору Беркутова с двумя орденами и тремя медалями на старенькой гимнастерке. Затем медленно и нехотя отнял правую руку от банки с пивом, словно боялся ее потерять, и взял паспорт незнакомца.
– Чего молчишь, Беркутов Георгий Константиныч?! Рассказывай! Кого возил? На чем возил? Когда возил? И так далее…
– А чего рассказывать?! Последний военный год возил на «Виллисе» командира дивизии! А потом его перебросили на Дальний Восток! Хороший был мужик! – и Жора вспомнил этого хорошего мужика и боевого генерала.
Вспомнил, как они попали под бомбежку, когда Беркутову еле удалось спасти от гибели и машину, и пассажира, да и самого себя, как мастерски удалось перехитрить фашистского пилота, когда они находились в чистом поле, без кустика и деревца, без какого-либо прикрытия. Фашистский «Мессершмитт», или, как его прозвали бойцы за форму фюзеляжа, «глиста», пристал словно банный лист и открыл охоту на его машину. Жора, понимая, что если останется здесь, на прямой открытой дороге, то окажется легкой добычей немецкого пулеметчика, резко свернул в поле и начал петлять. То рванет вперед, то вправо, то вдруг даст задний ход. «Мессер», как назло, не унимался, словно маленькая машинка была в его жизни главной мишенью. Истребитель заходил то сзади, то спереди, то сбоку. Отлетал и снова появлялся, обстреливал то с высоты, а когда и с близкого расстояния во время пикирования, превращая смертоносную атаку в подобие игры в «кошки-мышки». И, похоже, готов был гоняться до тех пор, пока в баке не закончится бензин. Тут «Виллис», как назло, заглох, прокатил еще несколько метров и остановился. И прямо на них в очередной раз спланировал самолет. Жора мысленно уже распрощался с жизнью, но не тут-то было. «Мессер» пролетел так близко, что он увидел лицо пилота. Длинное, бледное, в огромных очках и с нахальной торжествующей улыбкой. Не только лицо, но и жест летчика. Тот просто показал большой палец, мол, «молодец, водитель», покачал крыльями и удалился. Обалдевший генерал достал бутылку водки, разлил ее по-братски в кружки и заставил Жору выпить вместе с ним до последней капли.
К реальности Беркутова вернул голос толстяка:
– А чего с ним не уехал?
– Так там, куда его забросили, дорог пока нет!.. Но у меня есть благодарность от генерала! – поспешил добавить он и начал рыться в сумке.
Директор подождал, пока он достанет бумагу, но брать ее не стал, только отмахнулся:
– Это не обязательно. Я сказал: вакансий нет! И не проси! Все, разговор закончен! – объявил он и начал убирать со стола остатки пиршества. – Все! Занят я, тебе ясно?
Огорченный Жора встал и вышел в коридор. Там уже дожидался другой посетитель, это и был Корней Потапович. Только тогда он выглядел заметно моложе. Корней было поднялся, чтобы зайти в кабинет, потом взглянул на Жору и преградил ему путь:
– Чего приуныл, герой?
– Да тут… – Жора дернул желваками, махнул рукой и двинулся к выходу, на ходу доставая папиросу.
Корней все же сумел остановить Жору, а когда выяснил, что произошло в кабинете, попросил вернуться: