Выпал один из тех бесконечно тянущихся дней, какие случаются только в школе. Сильнее любого другого заведения школа зависит от погоды. Утром каждый мальчик встает с постели, заряженный определенным количеством озорства, и он должен, если он хочет заснуть вечером, избавиться от него до отбоя. Вот почему все учителя так ждут летнего семестра, когда перемены проводят на воздухе. Нет зрелища приятнее для учителя частной школы, чем толпа мальчишек, выпускающих пары на солнышке.
В этот день снег начался с самого утра, и хотя ученики были бы только рады выскочить и поваляться часочек на снегу, им мешал строгий запрет мистера Эбни. Ни одному учителю не доставляет радости смотреть, как ученики рискуют схватить простуду, а мистер Эбни особенно сурово следил за этим. Разгул, последовавший за ночным визитом Бата МакГинниса, кончился тем, что трое лордов, один баронет и младший сын достопочтенного подхватили жесточайшую простуду.
Простудился и сам мистер Эбни; его пронзительный тенорок перешел в хриплое карканье, и он лежал в постели, взирая на мир слезящимися глазами. Следовательно, его взгляды на игры в снегу, естественно, были предвзятыми.
Тем самым нам с Глоссопом приходилось прикладывать немало стараний, чтобы сохранять порядок среди мальчишек, ни одному из которых не удалось разрядить энергию. Как справлялся Глоссоп, я мог себе только представлять. Судя по тому, что даже я, обычно поддерживавший относительный порядок без особых усилий, и то терпел поражение, могу вообразить, что творилось у него. Его классная комната находилась на противоположном конце коридора, и частенько его голос на обезумевшем фортиссимо проникал через мою дверь.
Потихоньку, однако, мы пережили этот день. Мальчики понемножку угомонились, занявшись обычными вечерними приготовлениями, когда за окном раздался рокот большого автомобиля. Звякнул дверной звонок.
Помню, я не обратил особого внимания. Я решил, что зашел кто-то из живших по соседству, в большом доме, а не то, принимая во внимание поздний час, какая-то компания хочет спросить дорогу в Портсмут или Лондон — «Сэнстед Хаус» стоял на отшибе в середине сложной, запутанной системы пересекавшихся боковых дорог. Словом, я не обратил внимания на звонок; но для мальчишек годилось все, что отвлечет от монотонности дня, души их жаждали разнообразия. И они откликнулись шумными возгласами.
Чей-то голос:
— Сэр, пожалуйста, у дверей машина! Я (сурово):
— Знаю. Продолжайте работать. Несколько голосов:
— Сэр, а вы когда-нибудь катались на машине? Сэр, а мой отец разрешил мне порулить на прошлую Пасху! Сэр, а как вы думаете, кто там?
Одиночный талант, имитирующий мотор:
— Дрр-рр! Др-р! Др-р!
Я уже готов был щедрой рукой понаставить плохих отметок, когда странный звук остановил меня. Он последовал сразу, как открылась парадная дверь. Я слышал шаги Уайта, пересекающего холл, звяканье щеколды, а потом — этот шум, определить который я не мог.
Закрытая дверь классной комнаты приглушила его, но всё-таки он донесся и сюда. Вроде бы что-то упало, но я знал, что это случиться никак не может. В мирной Англии, открыв дверь, дворецкие не валятся с шумом на пол.
Мой класс, жадно прислушивавшийся, тут же ухватился за новую тему:
— Сэр, что это было, сэр?
— Вы слыхали, сэр?
— Как думаете, что случилось, сэр?
— Тише! — закричал я. — Ти-ше!..
В коридоре послышались быстрые шаги, дверь отлетела настежь, и на пороге появился приземистый плотный человек в автомобильной куртке. Мало того, верхнюю часть его лица прикрывала белая тряпка с дырками для глаз, а в руке он держал браунинг.
Если бы учителю разрешили носить белую маску и расхаживать с пистолетом, то поддержание порядка в школе превратилось бы в детскую забаву. В классе мгновенно воцарилась тишина, какой никогда не добиться угрозой плохих оценок. Поворачиваясь к посетителю, я заметил уголком глаза, как мальчишки восторженно таращатся на волшебное воплощение мечтаний, подстегнутых приключенческой литературой. Насколько я мог судить при последующем опросе, ни один из них не испытал ни искорки страха. Какой там страх! Для их развлечения ожила иллюстрация из еженедельника, и тратить время было бы жалко.
Что до меня, я был поражен. Автомобильные бандиты могут терроризировать Францию, а гангстеры совершать напеты в Америке, но у нас — мирная Англия. То, что Бак МакГиннис околачивается где-то в окрестностях, не делало всё правдоподобнее. Мне представлялось, что счеты со мной Бак будет сводить где-то на улице, в потемках. Я видел, как он лежит в засаде на пустынной дороге, в крайнем случае — прокрадывается на школьный двор. Но даже в самые страшные моменты я и подумать не мог, что он вломится в парадную дверь и наставит на меня пистолет в моей же классной комнате.
Однако это был для него простой и даже очевидный поступок. При наличии автомобиля успех ему был обеспечен. «Сэнстед Хаус» стоит совсем на отшибе. Поезд, потерпевший крушение посреди пустыни, и то не так отрезан от мира.
Учтите и характерную для школы беспомощность. Школа держится доверием родителей, а этот зыбкий фундамент может рассыпаться от легчайшего дуновения. Все действия должны осуществляться с предельной осмотрительностью. Вряд ли, конечно, МакГиннис учитывал эту сторону, но он не мог сделать более хитрого хода, даже будь он Наполеоном. Если владелец обычного деревенского коттеджа может поднять в погоню всю округу, то директору частной школы приходится действовать совсем иначе. С его точки зрения, чем меньше людей узнает о случившемся, тем лучше. Родители — народец нервный. Человек может быть идеальным директором, и все же, случись драматическое происшествие, и ты в их глазах опорочен. Они мгновенно и легко впадут в панику, не удосуживаясь навести справки. Белокурый Уилли может получать отменнейшее образование, но если в храм науки повадились люди с браунингами, родители непременно заберут его оттуда. К счастью для директоров, такие посетители крайне редко наведываются к ним в гости. Я даже думаю, что визит МакГинниса был первым.
Вряд ли, как я уже говорил, Бак, чья сильная сторона — отнюдь не работа мозгов, продумал все это. Он попросту положился на удачу, и удача его не подвела. Школа ни за что не станет поднимать на ноги всю округу. Я так и видел, как мистер Эбни прилагает все старания, чтобы, не дай Бог, ни словечка не просочилось в газеты.
Человек с браунингом заговорил. Он увидел меня — я стоял спиной к камину, параллельно двери — и, резко повернувшись, вскинул оружие.
— Руки вверх! — приказал он. Голос незнакомый. Я поднял руки.
— Ну-ка, кто тут Золотце? Он повернулся к классу.
— Кто из вас, ребятишки, Огден Форд? Класс от изумления поразила немота.
— Огдена Форда тут нет, — ответил я.
Наш гость не обладал наивной верой, которая ценится выше нормандской крови, и не поверил мне. Не поворачивая головы, он издал длинный свист. Снаружи затопали шаги. В комнату ввалился еще один приземистый крепыш.
— Его нету в другой комнате, — объявил он. — Я проверил. А вот это был, вне сомнений, мой приятель Бак. Я узнал бы его голос где угодно.
— Этот тип говорит, — сказал человек с револьвером, — и тут его нету. Тогда где же?
— Ба, да это же Сэм! — воскликнул Бак. — Здоров, Сэм. Рад встрече? Мы теперь тоже внутри, на этот раз всё путем.
Слова произвели заметный эффект на его коллегу.
— Сэм? А, черт! Позволь, я башку ему снесу. — с наивным жаром потребовал он, угрожающе рванувшись ко мне, и замахнулся свободным кулачищем. В роли Сэма я не пользовался популярностью. Никогда еще я не слышал, чтобы столь скупые слова выражали столько эмоций. Бак, к моему облегчению, отверг эту просьбу, и я решил, что это очень порядочно.
— Охолони! — коротко бросил он.
Тот охолонул, то есть опустил кулачище. Но револьвер был по-прежнему нацелен на меня. Мистер МакГиннис взял ситуацию в свои руки.
— Ну так чего, Сэм, — сказал он, — колись. Где тут у вас Золотце?
— Я не Сэм, — твердо возразил я. — Можно мне опустить руки?
— Ага, если желаешь, чтоб тебе макушку отстрелили. Такого желания у меня не возникло, и рук опускать я не стал.
— Ну так, Сэм, — повторил МакГиннис, — нету у нас времени лясы точить. Выкладывай, где этот Золотце?
Отвечать как-то требовалось. Бесполезно было настаивать, что я не Сэм.
— В это время по вечерам он обычно занимается с мистером Глоссопом.
— Какой-такой Глоссоп? Недотепа с булкой вместо физии?
— Именно. Вы прекрасно его описали.
— Там Золотца нету. Я проверил. А ну, кончай дурить, Сэм! Где он?
— Я не могу сообщить вам, где именно он в данный момент, — правдиво ответил я.
— А, черт. Дай-ка, я ему долбану! — взмолился грабитель с револьвером, крайне неприятная личность. Я бы никогда с таким не подружился,
— А, черт. Дай-ка, я ему долбану! — взмолился грабитель с револьвером, крайне неприятная личность. Я бы никогда с таким не подружился,
— Охолони! — опять бросил МакГиннис. Тот охолонул с сожалением.
— Ты его, Сэм, куда-то припрятал, — предположил МакГиннис. — Но тебе меня не обмишурить. Я местечко это частым гребешком прочешу, а сыщу мальчишку.
— Пожалуйста. Не смею задерживать.
— А ты со мной потопаешь.
— Как желаете. Рад служить.
— Да кончай ты рассусоливать, болван! — рявкнул Бак, внезапно впадая в ярость. — Говори, как нормальный парень. Стоит тут, морочит мне башку!
— Слушай-ка, давай я двину ему разок, — жалобно взмолился обладатель револьвера. — Какие возраженья-то?
Вопрос этот показался мне самого дурного вкуса. Бак не обратил на него внимания.
— Отдай-ка пушку, — приказал он, отбирая у другого браунинг. — Ну, а теперь, Сэм, будешь умником, и пойдешь, или нет?
— Охотно сделаю всё, что пожелаете, но…
— Ну так и двигай давай, — с отвращением приказал Бак. — Топай, да поживее, сейчас обойдем местечко. Думал, у тебя, Сэм, побольше ума. Чего играть в эти дурацкие игры? Сам знаешь, что проиграл. Ты…
Стреляющая боль в плечах вынудила меня перебить его.
— Минутку. Я опущу руки. У меня судороги.
— Дыру в тебе прострелю, если опустишь.
— Это уж как вам угодно. Но я не вооружен.
— Левша, — бросил он второму, — пошарь, нету ли при нём пушки.
Шагнув вперед, Левша принялся умело охлопывать мои бока, угрюмо бурча всё время. На таком близком расстоянии соблазн стал почти неодолимым.
— Нету, — сумрачно объявил он.
— Тогда можешь опустить, — разрешил МакГиннис.
— Спасибо.
— А ты оставайся тут, приглядывай за ребятней. Двинулись, Сэм.
Мы вышли из комнаты, я — впереди, Бак — чуть ли не вплотную следом. Изредка он предостерегающе тыкал мне в спину верной пушкой.
2Когда мы вышли в коридор, я сразу увидел человека, лежащего у парадной двери. Свет лампы падал ему на лицо, и я узнал Уайта. Руки и ноги были связаны. Пока я смотрел на него, он пошевелился, точно бы стараясь разорвать узы, и я почувствовал облегчение. Тот шум, который донесся до меня в классе, в свете последующих событий представлялся весьма зловещим, и я с облегчением увидел, что он еще жив. Я догадался, и совершенно правильно, как выяснилось впоследствии, что злодеи использовали мешок с песком. Его оглушили в тот самый момент, как он открыл дверь.
Рядом с комнатой Глоссопа стоял, привалившись к стене, еще один субъект в полумаске, приземистый и плотный. Видимо, шайку МакГинниса подбирали по единому образцу, все казались близнецами. У этого единственной отличительной чертой были рыжие усы. Он курил трубку, словно воин на привале.
— Привет! — крикнул он, когда мы появились, и ткнул большим пальцем в дверь класса. — Я их запер. Чего это ты делаешь, Бак? — Он ленивым кивком указал на меня.
— Местечко обходим, — объяснил МакГиннис. — Парня там тоже нету. Давай, шевелись, Сэм!
Апатия слетела с его коллеги, как по волшебству.
— Сэм! Так это Сэм! Дай-ка я вышибу ему мозги! Больше всего в этом эпизоде меня поразила схожесть вкусов у членов шайки МакГинниса. Люди, имеющие, без сомнения, самые разные точки зрения на другие предметы, в этом пункте сходились единодушно. Все как один рвались разнести мне голову. У Бака, однако, были насчет меня другие замыслы. Пока что я был необходим ему как гид, а моя ценность сильно упала бы, если б из меня вышибли мозги. Дружелюбия ко мне он чувствовал не больше, чем сподвижники, но не позволял чувствам примешиваться к делу. Всё внимание Бак сосредоточил на предстоящем походе наверх, с истовостью молодого джентльмена из поэмы Лонгфелло, который нес знамя со странной надписью Excelsior.[8]
Коротко попросив своего союзника охолонуть, что тот и исполнил, он подтолкнул меня дулом револьвера. Рыжеусый вновь привалился к стенке, удрученно посасывая сигару с видом человека, познавшего разочарование. Мы же поднялись по лестнице и приступили к обходу комнат на втором этаже.
Были там кабинет мистера Эбни и две спальни. Кабинет был пуст, а единственными обитателями спален оказались трое мальчиков, лежавших с простудой по причине того, первого визита МакГинниса. Они пискнули от удивления при виде учителя, явившегося в такой сомнительной компании.
Бак разочарованно оглядел их. Я ждал, чувствуя себя коммивояжером, водящим покупателя по залу с образцами товаров.
— Дальше, — буркнул Бак.
— А кто-нибудь из этих не сгодится?
— Заткнись ты, Сэм.
— Зови меня Сэмми, — проникновенно попросил я. — Мы теперь старые друзья.
— Не хами, — сурово отозвался он, и мы двинулись дальше.
Верхний этаж оказался еще пустыннее второго. В спальнях никого не было. Единственная комната, кроме спален, принадлежала мистеру Эбни, и когда мы подошли к ней, чихание внутри поведало о страданиях обитателя.
Чихание потрясло Бака до глубины души. Он сделал стойку у дверей, точно гончая.
— А тут кто? — спросил он.
— Только мистер Эбни. Его лучше не беспокоить. У нег сильнейшая простуда.
Бак неправильно истолковал мою заботливость о нанимателе. Он разволновался.
— Открой сейчас же эту дверь!
— Он испугается.
— Давай! Отворяй!
Тот, кто тычет браунингом пониже спины, не встретит неповиновения. Я открыл дверь — постучавшись сначала в виде слабой уступки условностям, — и наша процессия вошла.
Мой сраженный болезнью наниматель лежал на спине, вперившись взором в потолок, и сначала наш приход не оторвал его от созерцания.
— Да? — хрипло прокаркал он, и исчез за огромным носовым платком. Приглушенные звуки, точно отдаленные взрывы динамита, соединенные с землетрясениями, подсказали, что он расчихался.
— Просите, что побеспокоили, — начал было я, но Бак, человек действия, презирающий пустую болтовню, прошагал мимо меня и, ткнув револьвером в бугор на постели, где, по грубым подсчетам, скрывались ребра мистера Эбни, бросил всего одно слово:
— Па-а-слушай!
Мистер Эбни резко сел, точно чертик в коробке. Кто-то мог бы даже сказать, что он подскочил. И тут он увидел Бака.
Не могу даже отдаленно представить, каковы были его чувства. Он с самого детства вел размеренную, спокойную жизнь. Создания вроде Бака появлялись в ней, если появлялись вообще, только в кошмарных снах после чересчур плотного обеда. Даже в обычном костюме без экстравагантностей вроде маски и револьвера Бак был совсем не красавец. Но с этой чудовищной грязной тряпкой на лице он превратился в ходячий кошмар.
Брови мистера Эбни взлетели, челюсть отпала до самого нижнего предела. Волосы, взлохмаченные от соприкосновений с подушкой, встали дыбом. Глаза выпучились, как у змеи. Он зачарованно уставился на Бака.
— Слушай, кончай глазеть-то. Не на выставке. Где этот ваш Форд?
Все фразы МакГинниса я записываю, словно их произносили звучным голосом, ясно и четко; но я ему льщу. На самом деле манера его речи наводила на подозрения, что рот у него набит чем-то большим и жестким, и понять его было трудновато.
Мистеру Эбни это не удалось. Он по-прежнему беспомощно таращился, разинув рот, пока напряженность не снялась новым чиханием.
Допрос чихающего человека не приносит удовлетворения. Бак сумрачно дожидался конца приступа. Я, между тем, оставался близко к двери. Я тоже пережидал чихание мистера Эбни, и мне в голову пришла мысль в первый раз с той минуты, как Левша ввалился в класс: надо бы действовать. До этого новизна и неожиданность событий притупили мой мозг. Покорно шагать впереди Бака по лестнице и с той же покорностью дожидаться, пока он допросит мистера Эбни, представлялось мне единственно возможным. Для человека, чья жизнь протекала в стороне от подобных вещей, гипнотическое влияние пистолета поистине непреодолимо.
Но теперь, временно освободившись из-под этого влияния, я начал думать, и ум мой, восполняя прежнюю пассивность, искрометно, просто и быстро выстроил план действий.
План получился простенький, но очень эффективный. Мое преимущество заключалось в знании «Сэнстед Хауса» и невежестве Бака. Только бы взять правильный старт, и тогда его преследование окажется напрасным. Именно в старте я видел залог успеха.
До Бака не дошло, что оставить меня между дверью и собой — тактическая ошибка. Наверное, он слепо полагался на гипнотическую силу пистолета. Он даже не смотрел на меня. В следующий же миг мои пальцы легли на выключатель, и комната потонула во мраке. Схватив стул, стоявший у двери, я швырнул его в пространство между нами. Потом, отскочив, распахнул дверь и помчался.
Бежал я не бесцельно. Я стремился к кабинету. Он, как я уже объяснял, находился на втором этаже. Его окно выходило на узкую лужайку, окаймленную кустарником. Прыжок, конечно, не из приятных, но мне вроде бы припоминалось, что по стене, близко к окну, проходит водосточная труба. И в любом случае, я не в том положении, чтобы синяк-другой отпугнули меня. Я прекрасно понимал, что мое положение крайне опасно. Когда Бак, завершив обход дома, не найдет Золотца — а я полагал, что так и случится, — то он снимет защиту, какую предоставлял мне как гиду. На меня обрушится вся ярость его разочарования. Никакие благоразумные соображения о собственной безопасности не удержат их. Будущее ясно. Мой единственный шанс — сбежать в сад, где в темноте преследовать невозможно.