— Уведите меня, — тихонько попросила она. — Куда угодно! Быстрее!
Было не до того, чтобы соблюдать этикет бального зала. Тэнки, ошарашенный внезапно наступившим одиночеством, силился, судя по выражению его лица, сосредоточиться на решении загадки. Пара, направлявшаяся к двери, загородила нас от него, и мы вслед за ней выскользнули из зала.
Оба мы молчали, пока не дошли до маленькой комнатки, где я раньше размышлял.
Синтия присела, бледная и несчастная.
— О, Боже! — вздохнула она.
Я понял. Мне воочию представилась её поездка в такси, эти танцы, кошмарные перерывы между ними… Всё случилось внезапно.
Я взял ее за руку. Она с измученной улыбкой повернулась ко мне. В глазах у неё блестели слезы… Я услышал свои слова…
Сияющими глазами Синтия смотрела на меня. Всю её усталость как рукой сняло.
Я смотрел на нее. Чего-то недоставало. Я почувствовал, еще когда говорил, что голосу моему не хватает убежденности. И тут я понял, в чем дело. Не было таинственности. Мы слишком хорошо знали друг друга. Дружба убивает любовь.
Синтия выразила мои мысли словами.
— Мы всегда были как брат и сестра, — с сомнением проговорила она.
— До сегодняшнего вечера.
— А сегодня что-то переменилось? Я действительно вам нужна?
Нужна ли? Я пытался задать этот вопрос себе и ответить честно. Да, в некотором роде сегодня я переменился. Добавилось восхищение её хрупкостью, обострилась жалость. Всем сердцем мне хотелось помочь ей, избавить от жуткого окружения, сделать счастливой. Но нужна ли она мне в том смысле, в каком она употребила это слово? Скажем так, как Одри? Я поморщился. Одри канула в прошлое, но мне было больно вспоминать о ней. Быть может, огонь погас оттого, что я стал на пять лет старше? Я прогнал всякие сомнения.
— Да, сегодня вечером я переменился. — И наклонившись, я поцеловал Синтию. У меня было такое чувство, будто я бросаю кому-то вызов. А потом я понял, что бросаю вызов себе.
Я налил горячего кофе из фляжки, которую Смит, мой слуга, наполнил для меня к моему возвращению. Кофе вдохнул в меня жизнь, угнетенность исчезла. Но осталось саднящее беспокойство, дурное предчувствие на самом донышке души.
Я сделал шаг в темноте. Я боялся за Синтию. Я взялся дать ей счастье. Уверен ли я, что мне это удастся? Рыцарский пыл угас, и зашевелились сомнения.
Одри отняла у меня то, чего я не мог возродить. Мечту, вот, пожалуй, самое точное определение. С Синтией я всегда буду стоять на твердой земле. К концу главы мы станем друзьями. И ничего больше.
Я обнаружил, что испытываю к Синтии острую жалость. Её будущее со мной виделось мне как долгие годы невыносимой скуки. Она слишком хороша, чтобы связывать свою жизнь с опустошенным человеком.
Я хлебнул еще кофе, и настроение переменилось. Даже в серое зимнее утро мужчина тридцати лет и отменного здоровья не может долго прикидываться развалиной, да еще если он утешается горячим кофе.
Моя душа обрела равновесие. Я посмеялся над собой, сентиментальным обманщиком. Разумеется, я могу сделать её счастливой. Ни одна другая пара не подходит друг другу лучше. А что до первого крушения, которое я раздул до настоящей трагедии, это просто эпизод моей юности. Смехотворный случай, который я отныне изгоню из своей жизни.
Я быстро подошел к столу и вынул фотографию.
Нет, четыре часа утра — определенно не то время, чтобы человек проявлял целеустремленность и решительность. Я дрогнул. Я намеревался порвать фото в клочки без единого взгляда и выбросить в мусорную корзинку. Но взглянул и заколебался.
Девушка на снимке, невысокая и нежная, смотрела прямо на меня большими глазами, с вызовом встречавшими мой взгляд. Как хорошо я помнил эти ирландские синие глаза под выразительными бровями. Как точно поймал фотограф этот полумечтательный, полудерзкий взгляд, вздернутый подбородок, изогнувшиеся в улыбке губы.
Все мои сомнения снова нахлынули. Только ли сентиментальность тому причиной, дань предутренней тоске по улетающим годам или Одри и вправду заполонила мою душу и стояла стражем у входа, чтобы ни одна преемница не могла захватить её место?
Ответа не было, если не считать ответом то, что я снова убрал фото на прежнее место. Решать сейчас нельзя, чувствовал я. Всё оказалось труднее, чем мне представлялось.
Когда я лег в постель, ко мне вернулась прежняя мрачность. Я беспокойно, долго крутился, ожидая сна.
После пробуждения последняя связная мысль всё так же ясно сидела у меня в голове. Это была жаркая клятва — пусть будет что будет, пусть эти ирландские глаза преследуют меня до самой смерти, но я останусь верным Синтии!
2Телефонный звонок раздался как раз тогда, когда я собирался ехать на Марлоу Сквер, сообщить миссис Дрэссилис о положении дел. Синтия, наверное, уже рассказала ей новость, это до некоторой степени снимет неловкость разговора, но воспоминание о вчерашней стычке мешало мне радоваться новой встрече.
Когда я снял трубку, то услышал голос Синтии.
— Алло, Питер, это вы? Я хочу, чтобы вы немедленно приехали.
— Я как раз выходил.
— Нет, не на Марлоу Сквер. Я не там. Я в «Гвельфе». Спросите люкс миссис Форд. Это очень важно. Всё расскажу при встрече. Приходите скорее.
Для визита в отель «Гвельф» моя квартира расположена лучше некуда. Пешком я дошел туда за две минуты. Люкс миссис Форд располагался на третьем этаже. Я позвонил, и мне открыла Синтия.
— Входите! Какой вы милый, что так быстро.
— Да я живу прямо за углом.
Она закрыла дверь, и мы в первый раз взглянули друг на друга. Не могу сказать, чтобы я нервничал, но определенно чувствовал некую странность. Прошлый вечер представлялся далеким и чуточку нереальным. Наверное, я это как-то показал, потому что Синтия вдруг нарушила повисшую паузу коротким смешком.
— Питер, да вы смущаетесь!
Я пылко, но без подлинной убежденности бросился отрицать обвинение, хотя и вправду был смущен.
— А должны бы, — заключила она. — Вчера, когда я выглядела необыкновенно красивой в своем новом платье, вы сделали мне предложение. Теперь вы снова смотрите на меня спокойными глазами и, наверное, прикидываете, как бы пойти на попятную, не ранив моих чувств?
Я улыбнулся, Синтия — нет. Перестал улыбаться и я. Она смотрела на меня как-то непонятно.
— Питер, — серьезно спросила она, — вы уверены?
— Моя дорогая! Ну что это с вами?
— Вы действительно уверены? — настаивала она.
— Абсолютно. Целиком и полностью. — Передо мной мелькнуло видение больших глаз, глядящих на меня с фото. Мелькнуло и исчезло. Я поцеловал Синтию.
— Какие у вас пышные волосы, — заметил я. — Настоящее безобразие их прятать. — Она не откликнулась. — Сегодня, Синтия, вы в странном настроении, — продолжал я. — Что случилось?
— Я думаю.
— Не надо. Ну что такое? — Меня осенило. — А! Миссис Дрэссилис рассердилась из-за…
— Да нет, мама в восторге. Вы ей всегда нравились. Я с трудом скрыл усмешку.
— Тогда что же? — допытывался я. — Устали после танцев?
— Нет, не так всё просто.
— Так расскажите.
— Трудно всё передать словами…
— А вы попробуйте.
Отвернувшись, Синтия поиграла с бумагами на столе. Помолчала с минуту.
— Я очень тревожилась, Питер, — наконец приступила она. — Вы такой рыцарственный, жертвенный. Истинный Дон Кихот. Меня тревожит, что вы женитесь на мне только из-за того, что вам меня жаль. Так? Нет, молчите. Я расскажу сама, если позволите мне высказать, что у меня на душе. Мы уже два года знаем друг друга. Вам обо мне известно всё. Вы знаете, как… как я несчастлива дома. Вы женитесь на мне, потому что хотите вытащить меня оттуда?
— Моя дорогая!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Я ответил на него две минуты назад, когда вы спрашивали…
— Так вы меня любите?
— Да.
Все это время Синтия отворачивала от меня лицо, но теперь обернулась и пристально взглянула мне в глаза. Сознаюсь, я даже вздрогнул. Её слова поразили меня еще больше:
— Питер, вы любите меня так же сильно, как любили Одри Блейк?
В минуту, отделившую её слова от моего ответа, ум у меня метался туда-сюда, силясь припомнить, при каких же обстоятельствах я упоминал при ней Одри. Я был уверен, что ни при каких. Я никогда ни с кем не говорил про Одри.
В каждом, даже самом уравновешенном человеке таится зернышко зловещих суеверий. А я не особенно уравновешен, и у меня их не один гран. Я был потрясен. С той самой минуты, как я сделал Синтии предложение, мне казалось, будто призрак Одри вернулся в мою жизнь.
— Господи Боже! — вскричал я. — Что вы знаете про Одри?
Она снова отвернулась.
— Видимо, это имя сильно вас задело.
— Если спросить старого солдата, — пустился я в оправдания, — он скажет, что рана даже спустя долгое время порой причиняет боль.
— Нет. Если она действительно зажила.
— Да. Даже когда зажила и когда ты едва помнишь, по какой глупости ее получил.
Синтия молчала.
— Откуда вы услышали… про неё? — спросил я.
— Когда мы только что познакомились, а, может, вскоре после этого я случайно разговорилась с вашим другом, и он рассказал мне, что вы были помолвлены с девушкой по имени Одри Блейк. Он должен был быть вашим шафером, но вы написали ему, что свадьба отменяется. А потом вы исчезли, и никто целых три года вас не видел.
— Да. Всё это правда.
— Роман у вас, Питер, был серьезным. Такой роман трудно забыть.
Я вымученно улыбнулся, улыбка получилась не очень убедительной. Мне не хотелось обсуждать Одри.
— Забыть почти невозможно, — согласился я, — разве что у человека на редкость плохая память.
— Я не об этом. Вы понимаете, что я подразумевала под «забыть»?
— Да, — откликнулся я, — понимаю.
Синтия быстро подошла ко мне и, взяв за плечи, заглянула мне в лицо.
— Питер, вы можете честно мне сказать, что забыли её, — в том смысле, какой подразумеваю я?
— Да.
И опять на меня нахлынуло прежнее чувство — то странное ощущение, будто я бросаю вызов самому себе.
— Она не стоит между нами?
— Нет.
Выговорил я это слово с усилием, словно какая-то частичка подсознания изо всех сил мешала мне.
На лице у Синтии появилась ласковая улыбка. Она подняла ко мне голову, и я обнял её, но она отодвинулась с легким смешком. Всё её поведение переменилось. Совсем другая девушка серьезно смотрела мне в глаза.
— Ой-ой, какие у вас мускулы! Вы прямо смяли меня. Наверное, вы превосходно играли в футбол, как и мистер Бростер.
Ответил я не сразу. Я не мог упаковать сильные эмоции и сунуть их на полку, как только в них отпала надобность. Я медленно приспосабливался к новой тональности разговора.
— Кто такой Бростер? — наконец поинтересовался я.
— Учитель, — она развернула меня и ткнула пальцем на стул — вот этого.
Портрет, стоявший на стуле, я заметил, еще когда входил, но не особо к нему приглядывался. Теперь я всмотрелся повнимательнее. Очень грубо написанное изображение на редкость противного мальчишки лет десяти-одиннадцати.
— Да? Вот бедняга! Что ж, у всех свои неприятности. А кто этот юный головорез? Не ваш друг, я надеюсь?
— Это Огден. Сын миссис Форд. Тут истинная трагедия.
— Может, это он только на портрете такой. Мальчишка и вправду косит или его так художник увидел?
— Не смейтесь. Сердце Несты разбито. Она потеряла этого мальчика.
Я смутился.
— Он умер? Виноват, виноват. Ни за что не стал бы…
— Да нет, он жив-здоров. Но для нее — умер. Суд отдал его под опеку папаши.
— Суд?
— Миссис Форд была женой Элмера Форда, американского миллионера. Они развелись год назад.
— Понятно.
Синтия неотрывно смотрела на портрет.
— Этот мальчик — в своем роде знаменитость. В Америке его называют «Золотце ты наше».
— Почему же?
— Так уж прозвали похитители. Его много раз пытались похитить.
Замолчав, она непонятно взглянула на меня.
— А сегодня, Питер, сделала попытку и я. Поехала в деревню, где жил мальчик, и похитила его.
— Синтия! Господи, что вы говорите?
— Разве вы не поняли? Я сделала это ради Несты. У нее разрывалось сердце из-за того, что она не могла видеть сына. Вот я и украла его, прокравшись в дом. И привезла сюда.
Не знаю, отразилось ли на лице всё мое изумление. Надеюсь, нет, потому что у меня просто ум за разум зашел. Полнейшее хладнокровие, с каким Синтия рассказывала об этой выходке, совершенно сбивало меня с толку.
— Вы шутите?
— Нет. Я правда его украла.
— Господи Боже! А закон! Ведь это уголовное преступление!
— Ну, а я это сделала. Людям вроде Элмера Форда нельзя доверять опеку над ребенком. Вы его не знаете, а он бессовестный финансист, только и думает о деньгах. Мальчику нельзя расти в такой атмосфере в самом впечатлительном возрасте. Это погубит все доброе, что в нем есть.
Мой ум все еще беспомощно увязал в юридическом аспекте дела.
— Но, Синтия, похищение — это похищение! Закон не принимает во внимание мотивов. А если бы вас поймали…
Она резко перебила меня:
— А вы, Питер, побоялись бы пойти на это?
— Ну… — промямлил я. Такой вариант мне и в голову не приходил.
— Я не верю, чтобы вы на это решились. Но если я попрошу вас, то ради меня…
— Синтия, похищение — это… Это низость.
— Я же ее сделала. Разве вы презираете меня? Никакого достойного ответа придумать я не мог.
— Питер, — продолжала она, — я понимаю ваши муки совести. Но разве вы не видите, что наше похищение в корне отличается от обычных, которые вам, естественно, противны? Мы лишь увозим мальчика из окружения, которое наносит ему вред, к матери, которая его обожает. Здесь нет ничего дурного. Наоборот, это замечательно!
Синтия приостановилась.
— Питер, вы сделаете это ради меня?
— Я не понимаю, — слабо противился я. — Это ведь уже сделано. Вы же сами похитили его.
— Да, но меня выследили, и его увезли обратно! И теперь я хочу, чтобы попытались вы. — Она подошла ко мне ближе. — Питер, неужели вы не понимаете, что будет означать для меня, если вы согласитесь? Я всего лишь человек, и в глубине души невольно ревную к Одри Блейк. Нет, ничего не говорите. Словами меня не излечить. Вот если бы вы решились на похищение ради меня, я успокоюсь. Тогда я буду уверена.
Она стояла совсем близко от меня, держа меня за руку и заглядывая мне в лицо. Ощущение нереальности, преследовавшее меня с той минуты на танцах, нахлынуло с новой силой. Жизнь перестала быть упорядоченной, когда один день спокойно сменяется другим без треволнений и происшествий. Теперь ее ровный поток забурлил стремнинами, и меня закрутило на них.
— Питер, вы сделаете это? Скажите «да»! Голос, вероятно — мой, ответил:
— Да…
— Дорогой мой!
Толкнув меня в кресло, Синтия присела на подлокотник, сжала мою руку и заговорила поразительно деловито:
— Слушайте. Я расскажу, как мы всё организуем.
У меня, пока она рассказывала, родилось ощущение, что она с самого начала была уверена в самой существенной детали её плана — моем согласии. У женщин так развита интуиция.
3Оглядываясь назад, я могу установить точно момент, после которого вся эта безумная авантюра, в какую я ввязался, перестала быть больным сновидением, от которого я смутно надеялся очнуться, и приняла форму ближайшего будущего. Этот момент — наша встреча с Арнольдом Эбни в клубе.
До тех пор вся затея представлялась мне чисто иллюзорной. Я узнал от Синтии, что Огдена скоро отправят в частную приготовительную школу. Я должен проникнуть туда и, улучив момент, выкрасть мальчишку. Но мне казалось, что помехи на пути этого ясного плана непреодолимы. Во-первых, как мы узнаем, какую из миллиона частных школ Англии выберет мистер Форд или мистер Мэнник? Во-вторых, интрига, с помощью которой предполагалось, что я триумфально внедрюсь в школу, когда (или если) мы найдем её, представлялась мне совершенно невероятной. Я должен буду выступить, наставляла меня Синтия, в роли молодого человека с деньгами, желающего выучиться делу, чтобы организовать такую школу самому. Возражение было одно — я абсолютно ничего подобного не желал. У меня и внешность совсем не та, не похож я на человека с такими замыслами. Всё это я изложил Синтии.
— Меня за один день разоблачат, — убеждал я. — Человек, который желает открыть школу, должен быть… ну, башковитым. Я же ничего не знаю.
— Вы кончили университет.
— Н-да, кончил. Только все забыл.
— Неважно. У вас есть деньги. Любой, у кого есть деньги, может открыть школу. Никто не удивится.
Это показалось мне чудовищным поклепом на нашу образовательную систему, но по размышлении я признал правоту Синтии. Владелец частной школы, если он человек богатый, не должен преподавать, так же как импресарио не должен писать пьесы.
— Ладно, это пока что оставим, — сказал я. — Но вот настоящая проблема. Как вы намереваетесь узнать, какую школу выбрал Форд?
— Да я уже выяснила, вернее, выяснила Неста. Она наняла частного сыщика. Всё оказалось очень просто. Огдена посылают к некоему мистеру Эбни. Название школы — «Сэнстед Хаус». Это где-то в Хэмпшире. Совсем небольшая школа, но там полно маленьких графчиков, герцогинят и тому подобное. Младший брат лорда Маунтри Огастес Бэкфорд тоже учится там.
Лорда Маунтри и его семью я хорошо знал несколько лет назад. Огастеса припоминал смутно.