Голос прозвучал снова, но ничего более определенного не всплыло. Я все так же терялся в догадках.
— Здесь один из грабителей, мистер Эбни. Заявление произвело сенсацию. Мальчики, прекратившие было голосить, взвыли с новой силой. Глоссоп предложил позвонить в полицию. Миссис Эттвэлл взвизгнула. Мальчики и все остальные двинулись на нас всей толпой.
Во главе шел Уайт с фонарем. Я чувствовал себя виноватым в том, что сейчас обрушу на них такое разочарование.
Первым узнал меня Огастес. Я ждал, что сейчас он осведомится, приятно ли мне сидеть на гравии в морозную ночь, или из чего сделан гравий, но тут заговорил мистер Эбни:
— Мистер Бернс! Господи Боже… как вы тут очутились?
— Может, мистер Бернс сумеет объяснить нам, куда побежал грабитель, сэр, — высказался Уайт.
— Нет, не сумею, — ответил я. — Я — настоящий кладезь информации, но вот куда он побежал, понятия не имею. Знаю только, что у него плечо — таран военного корабля. Он им меня двинул.
Я услышал позади легкий вздох изумления и обернулся. Мне хотелось посмотреть на женщину, всколыхнувшую мою память своим голосом. Но свет от фонаря не падал на нее, и в темноте просматривался лишь расплывчатый силуэт. Я почувствовал, что и она пристально разглядывает меня.
— Я разжигал трубку, — возобновил я свое повествование, — когда услышал визг.
В группе за фонарем раздался смешок.
— Это я визжал, — сообщил Золотце. — Не сомневайтесь, визгу я задал! А что бы, интересно, вы стали делать, если б проснулись в потемках да увидели, как вас какой то грубиян выдергивает из постели, будто моллюска из раковины? Он попробовал рот мне зажать, но прижал вместо этого лоб, я и заорал, он даже свет не успел зажечь. Вот уж перепугался, бандюга! Он опять хихикнул и затянулся сигаретой.
— Как ты смеешь курить! — закричал мистер Эбни. — А ну, выброси сигарету.
— Да забудьте вы про нее, — скупо бросил Золотце.
— А потом, — продолжил я, — кто-то откуда-то вылетел и саданул меня. После этого меня как-то перестал интересовать и он, и всё остальное. — Говорил я, адресуясь к незнакомке. Она все еще стояла за пределами света. — Вероятно, миссис Шеридан, вы можете объяснить нам, что случилось?
Я не ждал, что ее рассказ принесет практическую пользу, но хотел, чтобы она заговорила снова. Первых же слов оказалось достаточно. Я подивился, как мог ещё сомневаться. Теперь я точно узнал её голос. Его я не слышал пять лет, но не забуду до конца жизни.
— Мимо меня кто-то пробежал.
Я едва понимал её слова. Сердце у меня колотилось, голова шла кругом. Я тщился поверить невероятному.
— Мне показалось, — продолжала она, — что он убежал в кусты.
Я услышал, как заговорил Глоссоп, и из ответа мистера Эбни понял, что тот предложил позвонить.
— В этом нет необходимости, мистер Глоссоп. Несомненно, он… э… давно сбежал. Всем нам разумнее вернуться в дом. — Он повернулся к смутной фигуре рядом со мной. — А вы, миссис Шеридан, наверное, устали после путешествия и… э… необычных волнений. Миссис Эттвэлл покажет вам, где… э… в общем, вашу комнату.
В общем движении Уайт, видимо, поднял фонарь или шагнул вперед, потому что свет сместился. Фигура рядом со мной перестала быть расплывчатой, ясно и четко обрисовалась в желтом свете. Я увидел большие глаза, глядящие так же, как серым лондонским утром, две недели назад, они смотрели на меня с выцветшей фотографии.
Глава V
Из всех эмоций, не дававших мне заснуть той ночью, на следующее утро сохранились лишь смутный дискомфорт и негодование против Судьбы, скорее, чем против человека. То, что мы с Одри очутились под одной крышей после всех этих лет, больше меня не удивляло. Так, мелкая деталь, и я отмел её, приберегая все силы ума для того, чтобы разобраться с действительно важным — что она вернулась в мою жизнь, как раз когда я решительно выбросил её оттуда.
Негодование усилилось. Судьба выкинула со мной бессмысленный финт. Синтия доверяет мне. Если я проявлю слабость, то пострадаю не один. Что-то подсказывало мне, что я ее проявлю. Как могу я остаться сильным, когда меня станут терзать тысячи воспоминаний?
Но я непременно буду сражаться, пообещал я себе. Легко я не сдамся. Я обещал это своему самоуважению и был вознагражден слабым проблеском энтузиазма. Я рвался тотчас подвергнуть себя испытанию.
Возможность представилась после завтрака. Одри стояла на гравии перед домом, фактически — на том же самом месте, где мы встретились накануне. Заслышав мои шаги, она подняла глаза, и я увидел, как решительно вздернула она подбородок. Эту манеру я замечал в дни нашей помолвки, не придавая ей особого значения. Господи, какой же самодовольной скотиной я был в те дни! Даже ребенок, подумал я, если только он не погрузился с головкой в самолюбование, сумел бы разгадать смысл этого жеста, и я был этому рад. Я рвался в бой.
— Доброе утро, — поздоровался я.
— Доброе утро.
Наступила пауза. Я воспользовался ею, чтобы собраться с мыслями, и с любопытством взглянул на Одри.
Пять лет изменили ее, но только к лучшему. У нее теперь была спокойная сила, которой я прежде не замечал. Возможно, она присутствовала и в прежние дни, хотя вряд ли. Одри производила впечатление человека, через многое прошедшего и уверенного в себе.
Внешне она изменилась поразительно мало — такая же невысокая, легкая, стройная. Она стала чуть бледнее, ирландские глаза повзрослели, смотрели чуть жестче, но и всё.
Внезапно я опомнился — чего это я так пристально рассматриваю её? Бледные щеки окрасил легкий румянец.
— Не надо! — вдруг проговорила она с легким раздражением.
Слова эти с маху убили сентиментальную нежность, заползавшую мне в душу.
— Как ты тут очутилась? — спросил я. Она молчала.
— Только не подумай, что я сую нос в твои дела, — раздраженно продолжал я. — Мне любопытно, по какому совпадению мы встретились.
Одри порывисто обернулась ко мне. Лицо её утратило всякую жесткость.
— О, Питер! — произнесла она. — Мне очень жаль. Я так виновата.
Ага, вот он, мой шанс. Я уцепился за него, позабыв про всякое благородство, и тут же пожалел об этом. Но мне было горько, а горечь толкает человека на дешевые выходки.
— Виновата? — вежливо удивился я. — Да в чем же? Одри растерялась, как я и рассчитывал.
— В том… в том, что случилось.
— Милая Одри! Любой совершил бы ту же ошибку. Я не удивляюсь, что ты приняла меня за грабителя.
— Да я не о том! Я о том, что случилось пять лет назад.
Я расхохотался. Смеяться мне совершенно не хотелось, но я уж постарался, как сумел. И был вознагражден — я видел, что её покоробило.
— Неужели ты еще волнуешься? — я снова рассмеялся. Таким вот веселым и жизнерадостным был я в это зимнее утро. Короткий миг, когда мы оба могли бы смягчиться, миновал. В её синих глазах зажегся блеск, подсказавший мне, что между нами опять война.
— Я ничуть не сомневалась, что ты переживешь, — бросила она.
— Ну, мне было только двадцать пять. В двадцать пять сердце не разбивается,
— Твое, Питер, вряд ли вообще разобьется.
— Это что, комплимент? Или наоборот?
— Ты-то, конечно, считаешь, что комплимент. А я подразумевала, что ты недостаточно человечен.
— Вот у тебя какое представление о комплименте.
— Я сказала, у тебя.
— Наверное, пять лет назад я был прелюбопытной личностью.
— Да.
Говорила она задумчиво, будто бы через годы бесстрастно исследовала неведомое насекомое. Такое отношение раздосадовало меня. Сам я мог отстраненно рассматривать того, кем некогда был, но определенную привязанность к прежней своей личности ещё сохранял, а потому почувствовал себя уязвленным.
— Полагаю, ты относилась ко мне, как к какому то людоеду? — поинтересовался я.
— Да, наверное.
Мы опять помолчали.
— Я не хотела оскорбить твои чувства. — Это было самое обидное замечание. Я именно хотел оскорбить её чувства. Но она не притворялась. Она действительно испытывала — да, думаю, и сейчас испытывает — неподдельный ужас передо мной. Борьба оказалась неравной.
— Ты был очень добр, — продолжала она, — порой. Когда случайно вспоминал, что надо быть добрым.
Если учесть, что ничего лучшего у нее сказать про меня не нашлось, вряд ли это можно было рассматривать как панегирик.
— Что ж, — заметил я, — не к чему обсуждать, каким я был и что делал пять лет назад. Как бы там ни было, ты спаслась от меня бегством. Давай вернемся к настоящему. Что нам теперь делать?
— Ты считаешь, ситуация неловкая?
— Да.
— И одному из нас следует уехать? — с сомнением продолжила она.
— Вот именно.
— Вот именно.
— Но я никак не могу.
— Я тоже.
— У меня тут дело.
— И у меня тоже.
— Я должна быть здесь.
— И я тоже.
Она с минуту рассматривала меня.
— Миссис Эттвэлл сказала, что ты учитель.
— Да, я выступаю в роли учителя. Изучаю это дело.
— Почему? — неуверенно спросила она.
— А что такого?
— Раньше у тебя все было хорошо.
— Сейчас еще лучше. Я работаю. Одри помолчала.
— Да, тебе уехать нельзя.
— Верно.
— И мне — тоже!
— Что же, придется нам мириться с неловкостью.
— А почему должна быть неловкость? Ты же сам сказал, что уже всё пережил.
— Абсолютно. Я даже помолвлен.
Одри слегка вздрогнула и стала чертить носком туфли по гравию. Наконец она проговорила:
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Надеюсь, ты будешь очень счастлив.
— Я просто уверен.
Она опять замолчала. Мне пришло в голову, что, посвятив её так основательно в свои дела, я имею право поинтересоваться и ею.
— А как ты тут очутилась?
— Это довольно долгая история. Когда мой муж умер…
— О! — воскликнул я.
— Да, он умер три года назад.
Говорила она ровно и чуть сурово. Истинную причину этой суровости я узнал позднее, а тогда я объяснял это тем, что ей приходится общаться с человеком, ей неприятным, то есть со мной, и мне стало еще горше.
— Какое-то время я заботилась о себе.
— В Англии?
— В Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того, как я тебе написала. С тех пор я жила в Америке. Здесь я несколько недель.
— А как ты очутилась в Сэнстеде?
— Несколько лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который сейчас в этой школе. Он рекомендовал меня мистеру Эбни. Тому нужен был помощник.
— Ты зависишь от своей работы? Я хочу сказать — прости, если затрагиваю слишком личную тему, — мистер Шеридан…
— Нет, денег он не оставил.
— А кем он был? — решился я. Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае — со мной, но тайна Шеридана изводила меня пять лет, я хотел узнать побольше о человеке, перевернувшем всю мою жизнь, даже не появившись в ней.
— Он был художник. Друг моего отца.
Мне хотелось подробностей. Какой он был с виду, как говорил, чем отличался от меня. Но было ясно, что ей не хочется говорить о нем, и, чувствуя обиду, я все-таки уступил ей, подавив свое любопытство.
— Так у тебя только и есть эта работа?
— Вот именно. Если у тебя дела обстоят так же, ну что ж, тут мы и останемся.
— Останемся, — эхом повторил я.
— Мы должны сделать положение легче для нас обоих.
— Конечно.
Она посмотрела на меня своим странным взглядом, широко раскрыв глаза.
— А ты похудел, Питер.
— Вот как? Страдания, думаю. Или физические упражнения.
Одри отвела взгляд и закусила губу.
— Ты ненавидишь меня, — отрывисто бросила она. — И все эти годы ненавидел. Что ж, неудивительно.
Отвернувшись, она медленно побрела прочь, и тут мне открылась вся низость моей роли. С самого начала я только и старался побольнее кольнуть её, мелко ей отомстить. За что? То, что случилось пять лет назад, — моя вина. Нельзя позволить уйти ей. Я чувствовал себя подлым гадом.
— Одри! — крикнул я.
Она остановилась. Я подбежал к ней.
— Одри, — начал я, — ты ошибаешься. Если я кого и ненавидел, то только себя. А тебя я понимаю…
Губы её чуть приоткрылись, но она молчала.
— Я понимаю, почему ты так поступила. Теперь я вижу, каким я был пять лет назад.
— Ты так говоришь, чтобы помочь мне, — тихо произнесла она.
— Нет, я уже давно это понял.
— Я безобразно обошлась с тобой.
— Ничего подобного. Определенному сорту мужчин очень нужна… встряска. И они получают её, рано или поздно. Так случилось, что свою я получил от тебя. Но это не твоя вина. Я бы всё равно получил, что следует. — Я засмеялся. — Судьба караулила меня за углом. Ей страшно хотелось чем-то меня оглоушить. Под рукой оказалась ты.
— Прости, Питер.
— Чепуха! Ты вбила в меня немножко разума. Вот и всё. Каждому человеку требуется образование. Большинство получают его в малых дозах. Мои деньги мешали его получить. К тому времени, как я встретил тебя, мне уже здорово недодали, и я получил все одним махом.
— Ты великодушен.
— Ну, что ты! Я просто вижу всё яснее, чем раньше. В те дни я был истинной свиньей.
— Вот уж нет!
— Был, был. Ладно, не будем из-за этого ссориться.
В доме прозвенел колокольчик, призывая к завтраку, и мы повернули к двери. Когда я отступил, пропуская её, Одри остановилась.
— Питер… Питер, будем разумны. Зачем нам испытывать неловкость? Давай притворимся, будто мы старые друзья, которые теперь встретились. Да и почему «притворимся»? Ведь недоразумения разъяснились, и мы опять друзья, правда?
Одри протянула руку. Она улыбалась, но глаза смотрели серьезно.
— Ну, что? Старые друзья, Питер? Я взял её руку.
— Старые друзья.
И мы отправились завтракать. На столе рядом с моей тарелкой лежало письмо от Синтии.
Глава VI
1Приведу его полностью. Написано оно было с борта яхты «Русалка», стоявшей на якоре в Монако.
«Мой дорогой Питер, где же Огден? Мы ждем его каждый день. Миссис Форд извелась от беспокойства. Она без конца спрашивает меня, есть ли у меня новости, и ужасно утомительно каждый раз отвечать, что их нет.
С Вашими возможностями Вы уже давно могли бы похитить его. Действуйте быстро. Мы полагаемся на Вас. Спешу, Синтия».
Я несколько раз прочитал это деловитое послание — днем, и после обеда, и вечером, чтобы поразмыслить над ним в одиночестве. Выйдя из дома, я побрел к деревне.
На полпути я вдруг понял, что кто-то идет за мной следом. Вечер был темный; ветер, свистящий в деревьях, усиливал пустынность деревенской дороги. В такое время, в таком месте особенно неприятно услышать шаги позади.
Неопределенность нервирует. Резко развернувшись, я на цыпочках двинулся обратно. И не ошибся. Минуту спустя в потемках обозначилась темная фигура, и восклицание, раздавшееся, когда я перестал таится, доказало, что я застал преследователя врасплох.
Последовала короткая пауза. Я ожидал, что человек, кто бы он ни был, рванется бежать, но он шагнул вперед.
— Прочь с дороги! — крикнул я, и моя трость агрессивно проскрежетала по гравию: я вскинул её, готовый к неожиданным поворотам событий. Пусть знает, что у меня есть какое-то оружие.
Намек скорее обидел, чем напугал преследователя.
— Ну, босс, к чему грубить, — укоризненно попенял он хриплым полушепотом. — Я ж ничего не затеваю.
У меня сложилось впечатление, что голос этот я слышал, но не мог вспомнить — где.
— Зачем вы меня преследуете? — спросил я. — Кто вы?
— Да вот, хочу поболтать. Я вас приметил еще под фонарем, да и пристроился в хвост. Игру-то я вашу раскусил.
Теперь я узнал его. Если только в окрестностях Сэнстеда не появилось двух человек из Баури, то это — тот самый, кого я видел в среду вечером; тот, кто навлек на себя неодобрение мисс Бенджэфилд.
— Не понимаю, — сказал я. — Какая игра?
— Да ну вас, — отмахнулся он. — Шутки шутками, а зачем вы терлись вчера возле дома? Мальчишку выслеживали?
— Так это вы на меня наткнулись?
— Ну! Подумал было, что дерево. Чуть нокаут не получил.
— Зато я получил. Видно, вы очень торопились.
— А то! — просто согласился человек и сплюнул. — Вот что, — завел он снова, облегчив душу критикой этого захватывающего эпизода. — Золотце это — прямо потрясный паренек. Я подумал, это взрыв какой, когда он заголосил. Но не будем тратить время. Оба мы за ним охотимся.
— Что вы имеете в виду?
— Да хватит придуриваться. — Он сплюнул. Видимо, этим незатейливым способом он умел выражать всю гамму чувств. — Я же вас знаю!
— Тогда у вас есть преимущество. Хотя мне кажется, что и я вас видел прежде. Это ведь вы были в «Перьях» в среду вечером и пели что-то такое про собаку?
— Точно. Я и был.
— Откуда вы меня знаете?
— Аи, да кончай ты придуриваться, Сэм!
И в голосе у него мне послышалась невольное восхищение.
— Нет, скажите, кто я, по-вашему? — терпеливо спросил я.
— Ах, чтоб тебя! Но тебе меня не обдурить! Ловкач ты, Сэм Фишер, вот ты кто. Я тебя знаю.
Я онемел от удивления. Поистине, некоторым славу прямо навязывают.
— Я, тебя, Сэм, никогда не видал, — продолжал он. — Но знаю, это ты. И скажу тебе, как я докумекал. Во-первых, только ты да я знаем, что Золотце тут. Мои ребята ловко умыкнули его из Нью-Йорка. И я слыхал, что ты приехал сюда за ним. Ну вот, когда я наткнулся на типа, который следит тут за мальчишкой. Так кто ж это выходит, как не ты? А этот тип говорит как пижон-ученый, — и ты так говоришь. Так что кончай придуриваться, Сэм, давай перейдем к делу.