– Маленькая такая… пигалица, черненькая, букву «р» не выговаривает. Зовут Лариса Борисовна. Она представилась «Лагиса Богисовна»…
– Странно. Мою тоже звали Лариса Борисовна, но она блондинка и букву «р» выговаривала отлично. Ростом тоже небольшая, худенькая, лет тридцати, ходила все время в ужасном мохеровом черном берете, надвинутом на глаза.
Они уставились друг на друга, как дуэлянты, которые примериваются, как точнее попасть в уязвимое место противника.
– Боюсь, нам придется долго судиться, – открыв форточку, сухо произнес Левин. – Но в конечном итоге эта квартира все равно достанется мне.
– Почему?!
– У меня денег больше, – улыбнулся Левин.
– Уж не потому ли вас бросила ваша Клэр? – Она тоже растянула губы в улыбке, выпустив дым через нос.
Левин дернулся, словно его огрели хлыстом по щеке.
Он сболтнул ей про Клэр?!
И эта черноволосая дрянь успела сделать какие-то выводы?!
Самое обидное то, что стерва попала в точку. Клэр ушла, потому что у него было недостаточно денег.
Левин открыл коньяк и большими глотками начал пить его из горла.
Как больно. Как странно. И как все нелепо… Почему он решил, что в России у него начнется новая, счастливая жизнь?
– Не смейте тут напиваться. – Она выхватила у него бутылку из рук и сама, без всякой брезгливости, сделала несколько глотков из нее. – Завтра сюда привезут мои вещи.
Коньяк сделал свое дело, Левину стало весело.
– Ошибаетесь, – сказал он. – Завтра я начинаю здесь ремонт. И ваши вещи мне очень помешают.
– То есть вы не вымететесь отсюда немедленно, прямо сейчас?! – Коньяк добрался до ее зеленых глаз, взгляд их слегка поплыл, зрачки расширились, и Левин отчетливо рассмотрел в них свое отражение.
– Нет, не выметусь, – твердо сказал он.
– То есть вы будете торчать здесь, пока все не выяснится?!
– Буду.
– Боюсь, я вас убью.
– Боюсь, сперва я.
– Какая бы афера не крылась за всем этим, квартиру я вам не отдам.
– Могу сказать то же самое, мадам.
Она вышла с гордой спиной, шибанув дверью так, что зазвенели оконные стекла.
Левин поднял с пола шубу и брезгливо, двумя пальцами удерживая за воротник, повесил на гвоздь, торчавший в стене. Он не любил беспорядка. А еще он ненавидел горькие духи, и потому, чтобы перебить аромат, исходивший от шубы, понюхал лимон.
Квартирка была на Арбате…
Дина прорыдала всю ночь.
Этот мужлан, с габаритами Депардье и породистым лицом дипломата, храпел, как бульдог с деформированной носоглоткой.
Только с ней могла приключиться такая история.
Только она со своей «везучестью» могла купить квартиру у мошенников, при том что на рынке недвижимости все давно устаканилось и полно надежных, проверенных посредников.
Агентство «Юпитер» ей порекомендовала мама. Маму она перестала слушаться, едва достигнув сознательного возраста, но тут отчего-то послушалась.
И вот получила.
Он будет здесь делать ремонт и храпеть за стенкой…
Она – вить гнездо и рыдать по ночам.
Ну не дура ли?!
Дина взяла мобильник и набрала номер матери.
Матушка ответила быстро и таким резвым голосом, будто посреди ночи занималась гимнастикой.
– Ну, спасибо тебе, – прорыдала Дина в трубку.
– За что, дочуня?! – Мама всегда иронически относилась к своему статусу родительницы и придумывала самые нелепые производные от слова «дочь».
Дина приложила мобильник к стене, которая вибрировала от раскатистого храпа.
– Ну, как тебе? – наконец поинтересовалась она у матери.
– Музыкально, – одобрила мать. – Большой кобелина?
– Немаленький.
– Красивый?
– Депардье в очочках.
– Что за порода такая?
– Английская. Русского разведения.
– Дорого отдала?
– Все, мама! Все, что у меня осталось после развода со Стасом!
– Ну, ничего, донька. На алиментных щенках отобьешь свои деньги обратно!
– Каких щенках, мама?! Мою квартиру в агентстве, которое ты посоветовала, продали дважды! Мне и какому-то… мудаку, который только что вернулся из Англии! Мы вынуждены ночевать вместе! Это он храпит за стеной!
– Какой ужас, – невыразительно ужаснулась мать. – Но он хотя бы одинок, этот иностранец? Без жены и детей? А на рожу не очень страшный?!
– Мама, о чем ты?
– О твоей неустроенности, донюня. Может, пусть живет очкастенький? Будет кому ремонт сделать…
– Мама! – взвыла в отчаянии Дина. – Мне предстоят суды, допросы, разбирательства, а может, даже – потеря квартиры и денег, и все по твоей вине! А ты…
– Досечка! Ну при чем тут я?! Подумаешь, агентство посоветовала! У него реклама красивая в газете была. Ты же меня все равно никогда в жизни не слушалась!
Дина нажала отбой и уткнулась носом в подушку. Искать сочувствия у мамаши было бессмысленно. Она жила в каком-то своем непонятном мирке, своими немыслимыми понятиями. Она все переворачивала с ног на голову, в белом усматривала розовое, в черном – непременно голубое. Они с матерью всегда были настолько разными, что даже за чаем через пятнадцать минут ссорились. Проживание под одной крышей грозило нервным срывом обеим.
Дина вздохнула, закрыла глаза и стала считать верблюдов.
На тридцатом воображаемом белом верблюде она всегда засыпала. На этот раз она досчитала всего до пятнадцатого верблюда. Заснула, несмотря на храп за стеной и душившие ее слезы.
После разговоров с мамой Дина легко и с большой охотой отключалась от действительности.
Левин не сомкнул глаз до утра.
Мало того, что мадам заняла единственный в доме матрас и спать пришлось на полу, подсунув под голову скрученное пальто, так она еще вздумала храпеть, как пьяный сапожник.
Вот уж не думал он, что такое тщедушное тельце – «ни рыба ни мясо» – может издавать такой противный, вибрирующий храп.
…Клэр спала тихо и сладко, как новорожденный ребенок. У нее было легкое дыхание, нежная розовая кожа на щеках и трепещущие во сне ресницы. Он любил смотреть и слушать, как спала Клэр. Любил ощущать ее юную близость, ее фантастическое присутствие рядом, от которого счастье захватывало его, не давая дышать и думать.
Английская сказка обернулась московским кошмаром.
От храпа за стеной к вискам подбиралась пульсирующая боль, грозящая перерасти в жестокий приступ мигрени.
Левин встал и ударил кулаком в стенку.
Храп на мгновение прекратился, но потом возобновился с новой силой.
Левин лег и натянул пальто на голову, надеясь заглушить звуки.
Конечно, можно уехать к Титову, но это означало бы стопроцентную капитуляцию перед Диной Алексеевной Алексеевой, а капитуляции не хотелось.
Только он мог вляпаться в такую историю!
Титов предлагал ему услуги знакомой риелторши, но Левин отчего-то воспользовался рекомендацией матери, хотя никогда в жизни не прислушивался к ее советам и старался все делать в точности наоборот.
Он выхватил из кармана мобильный.
– Мама!
Она сердито молчала, давая понять, что спит.
– Мама, проснись, мне нужно срочно поговорить с тобой!
– О чем? – сонно спросила мама.
– О «Юпитере»!
– Я мало что знаю о звездах, сынок.
– Об агентстве недвижимости, мама! Ты посоветовала мне обратиться в него, когда я собрался покупать квартиру в Москве!
– Я такое советовала?
– Да! Ты говорила, что агентство «Юпитер» крупная и надежная фирма!
– Я это говорила?!
– Ты издеваешься надо мной?!
– Ты так орешь, будто в этом агентстве рота афроамериканских солдат лишила тебя невинности.
– Так и есть. Меня отымели, как последнего лоха. Мою квартиру продали дважды! Я ночую с какой-то… русалкой, которая считает себя тут хозяйкой!
– Она симпатичная?
– Что?!
– Она симпатичная, эта твоя русалка? Может, оставить ее, чтобы варила супы, убирала квартиру, стирала носки и виляла хвостом, когда ты будешь вечером возвращаться с работы?
– Мама, я могу лишиться квартиры и денег, а ты… ты…
Он нажал на отбой. Разговоры с мамой доводили его до бешенства. Мама умела валять дурака почище обкуренного подростка. Он чувствовал себя рядом с ней старым, серьезным и мудрым. Наверное, поэтому о проживании с ней под одной крышей никогда не шло и речи.
Умыться она не смогла, потому что ванная была занята уже сорок минут.
Туалет соответственно тоже, потому что прелесть планировки состояла в совмещенных удобствах.
Дина со злостью пнула ногой дверь. Потом поколотила в нее кулаками.
Никакого ответа, только плеск воды и тихое пение на безупречном английском.
– Козел! – не сдержалась она и пошла в свою комнату краситься, так как время уже поджимало, – нужно было успеть заскочить на работу, а потом нестись в чертов «Юпитер» восстанавливать справедливость.
На кухне выяснилось, что Депардье позавтракал ее курицей.
В ярости Дина собрала с подоконника кости и сунула их в карман черного кашемирового пальто, висевшего на двери. Туда же засунула ополовиненную бутылку коньяка. Лимон Дина выбросила в распахнутую форточку, а шоколадку… шоколадку быстро съела, потому что заходить в кафе времени не было, а в желудке уже сосало.
Он появился на кухне свежий, бодрый, без очков и с голым торсом. Брюки были подвернуты, и эта небрежность делала его образ не таким напыщенным и высокомерным.
Дина громко фыркнула и понеслась в туалет, потому что пользоваться платным сортиром в городе, имея собственную квартиру, было бы унизительно и несправедливо. К тому же терпежу уже не хватало.
– С облегченьицем! – хамовато усмехнулся он, когда Дина вернулась на кухню. – Там, кстати, слив плохо работает, нужно ручку сильнее дергать.
– Вот и дергайте то, что у вас плохо работает, а у меня слив отличный, – огрызнулась она, стараясь не смотреть на него. На нем уже был легкий светлый свитер, и очочки заняли свое место на тонкой, породистой переносице.
– Вы испортили мне пальто, – нахмурился Левин, выгребая из кармана куриные кости. – Теперь карман жирный и воняет. Зачем вы это сделали? Господи… какое свинство! – Мусорного ведра не оказалось, и Левин, брезгливо держа в руке кости, огляделся, куда бы их выбросить.
– Свинство – это жрать чужие продукты, – отрезала Дина, снимая с гвоздя на стене свою шубу.
– Вы хотите сказать, мадам, что я съел вашу поганую курицу? – Он уставился на нее в упор поверх тонкой оправы.
– А вы хотите сказать, что с утра ничего не ели? – Тут Дина увидела, что бутылка «Вдовы Клико» пуста. – И не пили?! – заорала она, схватив бутылку и потрясая ей в воздухе.
– Нет!!! – Левин отшвырнул кости в угол, выхватил у нее бутылку и с размаху отправил к костям. Не разбившись, бутылка шумно покатилась по полу и вернулась к его ногам. – Я ничего не ел и не пил! Мне противно даже прикасаться к вашим вещам!
– Может, и храпели ночью не вы? – прищурившись, тихо спросила она.
– Это вы храпели, мадам! Вы! Я не спал ни секунды!
– Я?! Храпела?! А вы не спали?!! – Дина захлебнулась, подавилась своим возмущением и вдруг поняла: если немедленно не остынет, не придет в себя, это плохо кончится: разрывом сердца, истерическим припадком или хуже того – помешательством.
– Так, – одевая шубу сказала она, – так… господин Как Вас Там… Не знаю, как вы, а я прямо сейчас иду… Куда нужно идти в таких случаях?! В отдел по борьбе с бандитизмом? Или с экономическими преступлениями?! Или это мошенничество, и нужно топать уголовный розыск?!
– Я не знаю, куда нужно топать в этой стране в таких случаях, – сказал Левин вдруг с жутким акцентом и вытер пот с холеного лба. – Не знаю…
– В этой стране! – раздраженно передразнила Дина его ломкое произношение. – Тоже мне иностранец! Скажите, зачем вы врете, что не ели мои продукты? Зачем говорите, что я храпела? Хотите обидеть меня? Запугать?! Не выйдет! Это в вашей сраной Англии привидений больше, чем нормальных людей, а у нас на Арбате…
– Господи, хоть бы эту квартиру второй раз продали не вам… – пробормотал Левин.
Дина поняла, что истерический припадок близок, разрыв сердца не за горами, а помешательство уже практически наступило. Она сглотнула, поборов подступившие слезы, не попадая крючками в петли, попыталась застегнуть шубу, но, не справившись с этой простой задачей, выскочила за дверь, хлопнув ею изо всех сил.
– Я вернусь! – из подъезда закричала она. – Еще как вернусь! Это моя квартира!!
В подъезде воняло кошками. Дина разрыдалась. Подхватив норковые полы, она сбежала с лестницы и помчалась к метро.
Левин схватился за голову и подошел к окну.
Внизу, на подтаявшем снегу, ярким пятном желтел многострадальный лимон.
Пожалуй, первое, чем стоит сейчас заняться, это заказать мебель, посуду, шторы, ковры, – что там еще нужно, чтобы застолбить территорию?..
Или здесь все это по телефону не заказывают, и нужно самому бегать по магазинам?
Левин сорвал с двери пальто и надел его.
Он не отдаст квартиру, чего бы это ему ни стоило, какая бы чудовищная авантюра за всем этим ни стояла. Заплатит двойную цену мошенникам, милиции суду, – кому угодно, лишь бы именно эта квартира досталась ему. Пусть дамочка бегает по инстанциям. За это время он обживет территорию так, что его можно будет вынести отсюда только с квадратными метрами.
Неожиданно Левину стало весело. Может, судьба специально подкинула ему нестандартную ситуацию, чтобы отвлечь от личной трагедии?
Надо же, и курицу кто-то съел, и храпел неизвестно кто!
– Йес!! – сказал Левин и сделал тинейджерский жест рукой, означавший, что все получилось. – Йес! Йес!
Не застегиваясь и стараясь ненароком не сунуть руку в жирный карман, он вышел из квартиры, закрыл дверь и, насвистывая, сбежал по лестнице вниз. Сейчас он объедет все магазины, купит все, что нужно для дома, и даже немного больше. По инстанциям пусть носится мадам, а он расслабится и получит удовольствие.
Ведь квартирка-то была на Арбате.
С привидениями…
Глава 2 Заговор
– Здравствуй, милая!
– Привет, дорогая!
– Дуська-то у тебя?!
– Сейчас ковер выбьет и к тебе побежит!
– Отлично, а то у меня гора грязной посуды. Как прошла ночь?
– Нескучно. Гадала на картах.
– Почему не на кофейной гуще?
– На кофейной гуще гадают только старые перечницы.
– А ты у нас, конечно же, юная фея!
– Во всяком случае, до кофейной гущи пока еще не дожила.
– Ладно, не злись. Что говорят твои карты?
– Дело может закончиться тюрьмой.
– Тюрьмо-о-ой?! Что, так и говорят?!
– Не дословно, конечно, но наше благое дело завершится казенным домом. Так утверждают карты.
– Ну, милая моя, казенный дом – понятие растяжимое. Это может быть супермаркет, кинотеатр, фитнес-клуб, поликлиника, клуб ветеранов, сауна, загс, наконец!
– Ох, Верочка, страшно мне! А ну как все откроется раньше времени?! На нары в моем возрасте… стыдно и несолидно.
– Ты же у нас юная фея! Тебе всегда «…до» и ни на секунду «после…»!
– Верунь, вот что ты всегда умела, так это утешить!
– Ладно, Кларка, не дрейфь! Кто нас посадит? Мы две милые, добропорядочные старушки. Подумаешь, пошутили.
– Сейчас поругаемся! Я не старушка. Мне место в метро не уступают, и я не хожу в дурацкие ветеранские клубы!
– Ну хорошо, мы две добропорядочные, милые дамы.
– Вот так-то. Верунь, мне кажется, они друг другу совсем не понравились.
– Это хорошо.
– Почему?
– Настоящие чувства замешиваются на противоречиях. Все, что случается нахрапом и по мгновенной обоюдной симпатии, – очень недолговечно и оправданно только в животном мире.
– Ой, не знаю… Мне очень страшно. Они начинают ненавидеть друг друга!
– Мы это исправим.
– Как?
– Пускаем в ход запасной вариант Б!
– Ой! Это нужно хорошенько обдумать. Приезжай ко мне в восемь вечера, все обмозгуем. Угощу тебя «Щечками королевы», заодно и поговорим.
– Чем ты меня угостишь?
– Дуська сделала обалденное блюдо по моему рецепту! Берешь черную икру, фаршируешь ею помидоры, а сверху украшаешь зеленью и тертым сыром.
– Давай-ка лучше ты ко мне приезжай на диетические хлебцы с зеленым чаем. В твоем рационе слишком много черной икры, ты суешь ее везде по поводу и без повода. А в нашем возрасте, пардон… в моем возрасте, пора считать сахар и холестерин. Так что давай ко мне!
– А как же «Щечки»?
– Скорми их Дуське. Приедешь?
– Да! Но «Щечки» Дуське? Это как-то несправедливо…
– Ладно, привози их моему коту. Бай, милая!
– Бай-бай, дорогая!
Весна зарождалась в недрах хмурой московской зимы исподволь, незаметно, но очень настойчиво. Еще было очень холодно, по-прежнему продолжались короткие дни и длинные ночи, но вдруг иногда, в полдень, выглядывало шальное солнце и начинало жарить совсем по-летнему. И тогда снег плавился под ногами, капель барабанила по металлическим подоконникам, с крыш валились сосульки величиной с французский батон. Прохожие стаскивали шапки, расстегивали верхние пуговицы шуб и пальто, и глаза у них становились весенними – блестящими и немного блудливыми.
Все ждали обновления и любви. Даже старушки на лавочках и бездомные больные собаки.
Цветочницы хищно высматривали среди мужского населения своих жертв, норовя всучить им втридорога увядающие букеты. До Восьмого марта оставалось чуть меньше двух недель, и город истерично готовился к празднику.
Евдокия остановилась у цветочного ларька и, прикрывшись от солнца рукой в вязаной варежке, придирчиво осмотрела витрину.
Цветочница, не узрев в ней серьезного покупателя, продолжила лузгать семечки и листать какой-то журнал.
– Добрая женщина, у меня десять детей, муж-алкоголик и мать-инвалид, мне никогда не купить цветов! А так хочется праздника, ведь весна, солнце светит, птички поют… Может быть, у вас завалялся никудышный, вялый букетик, который нельзя продать? И вы отдадите мне его просто так, задаром, добрая женщина?! У меня десять детей, муж-инвалид и мать-алкоголик, мне никто никогда не дарил цветов! Купить их я себе не могу позволить, а так хочется, так хочется иметь хоть какой-нибудь завалящий букетик! – Евдокия протараторила текст, стараясь заглянуть продавщице в глаза.