В дверь постучали. Стук в дверь — проявление вежливости, к которой Марта не привыкла, — смягчил ее, и она любезно ответила:
— Войдите.
Вошла миссис Ганн, рослая женщина, грузная и рыхлая. У нее были выцветшие рыжеватые волосы, блеклые, но красивые голубые глаза, вид усталый и добродушный.
— Я с удовольствием побеседовала с вашей мамой, — сказала она. — Глядя на вас, я удивлялась: такая молодая и совсем одна. — Марта тем временем усиленно обдумывала, как бы повежливее сказать хозяйке, что она собирается съехать, но что миссис Ганн тут абсолютно ни при чем — просто так нужно, а миссис Ганн продолжала болтать, и у Марты не хватало мужества перебить ее. — Ваша мама говорила, что вы совсем ничего не едите, и просила последить за вами. Я сказала, что вы питаетесь на стороне, но я все сделаю, что от меня зависит.
— В этом не будет необходимости, миссис ван Ренс… — Марта спохватилась и, помолчав немного, смущенно добавила: — Я хочу сказать — миссис Ганн. Я ем как лошадь.
Миссис Ганн удовлетворенно кивнула.
— Судя по всему, у вас есть голова на плечах. Я и вашей маме сказала, что девушки в наше время пошли очень здравомыслящие. Моя Рози целых два года встречалась с мальчиками до замужества, и мне ни разу не пришлось на нее голос повысить. Все дело в том, чтобы мужчина помнил свое место; надо с самого начата показать ему, что задаром тут ничего не получишь. — Марта хотела было съязвить, но миссис Ганн подошла и поцеловала ее, и девушка сразу растаяла. — Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь ко мне. Я знаю, молодежь не любит, когда к ней пристают. Но вы смотрите на меня, как на свою маму.
— Благодарю вас, миссис ван Р… миссис Ганн, — от всей души сказала Марта, и миссис Ганн вышла.
Марта осмотрелась вокруг с такой неприязнью, точно все здесь было чем-то заражено. Она заглянула в ящики: все вещи были уложены так, как нравилось ее матери, об этом говорила каждая складочка, каждый сгиб. Но ведь за комнату заплачено до конца месяца, подумала Марта, и ей не по средствам плюнуть на все и переехать. Она выбросила вещи на пол и снова уложила их по своему вкусу, хотя посторонний глаз не заметил бы никакой разницы; затем она передвинула кровать на то место, где, как ей казалось, та раньше стояла, — но Марта не отличалась наблюдательностью и потому не помнила точно, где же все-таки стояла кровать. Когда со всем этим было покончено, Марта почувствовала, что очень устала, и, хотя было еще рано, разделась и подошла к окну: мимо дома проносились машины, и свет их фар скользил золотыми бликами и полосками по ней и по цветам в саду, которые вдруг яркими пятнами выступали из тьмы. За садиком и улицей виднелись черные силуэты деревьев, выступавшие на темном ночном небе. Там был парк. А за ним — город, который представлялся Марте таким же средоточием всяческих увеселений, каким, судя по книжкам, были Лондон и Нью-Йорк. Она мечтала о той минуте, когда ей предложат приобщиться к удовольствиям этого города, а сама невольно сравнивала силуэты вырисовывавшихся перед нею деревьев с очертаниями зарослей у себя на ферме; и ей начало казаться, что поля фермы как бы вытянулись в ночи, словно длинная призрачная рука, и на руке этой, на широкой ладони, стоит она, Марта, совсем крохотная фигурка, и из этого надежного укрытия смотрит на свою будущую жизнь. А утром, когда она проснулась и увидела залитый теплым солнечным светом кокосовый мат на полу, то еще сквозь сон с удивлением подумала: что это случилось с бочкой водовоза? Наверно, тормоза отказали, оттого она так и громыхает. Марта села в постели, и мало-помалу до ее сознания дошло, что она не у себя дома: мозг подсказал ей, что это вовсе не водовоз, а фургон, развозящий продукты, и уши у нее сразу заныли, как бы протестуя против непривычного шума.
В конторе она всю первую половину дня старалась «не зевать», наблюдая, как работают другие служащие. А после завтрака мистер Макс Коэн принес ей документ и велел перепечатать. Марта так волновалась, что три раза начинала сначала, и, когда мистер Коэн пришел за ним, у нее было напечатано лишь: «Меморандум соглашения о продаже» — вкривь и вкось наверху листа. Он нетерпеливо заверил ее, что ничего страшного нет, пусть она не торопится, но Марта вся сжалась. Пальцы у нее дрожали и были точно налиты свинцом, в голове стоял туман. Перепечатать две страницы, написанные его убористым мелким почерком, — чисто и аккуратно, чтобы было приятно посмотреть, казалось ей в ту минуту непосильной задачей. Мистер Макс так и ушел домой, не подойдя больше к ее столу; а она, выбросив в корзину для бумаг с десяток испорченных листов, решила прийти на следующее утро пораньше и сделать работу до появления остальных.
Уже выходя из комнаты, миссис Басс спросила ее:
— А у вас есть диплом?
Марта ответила, что нет, она училась печатать дома. Миссис Басс ничего не сказала, а лишь рассеянно кивнула, глаза ее в эту минуту были всецело заняты созерцанием элегантной жены мистера Джаспера Коэна.
Марта вышла из конторы, чувствуя себя до того униженной, что ничего не видела перед собой. Она смертельно ненавидела закон и все, что с ним связано. И она сказала себе: «Не буду я всю жизнь печатать эту идиотскую тарабарщину».
Она стояла на углу — в сумочке у нее лежали деньги мистера Джаспера Коэна, или, вернее, то, что от них осталось, — и с завистью наблюдала за беззаботной толпой молодых людей и девушек, входивших в «Отель Макфата». Постояв немного, Марта пересекла улицу и вошла в редакцию газеты «Замбези ньюс». Она решила повидать мистера Спэра, старого журналиста, который знал ее, когда она была «еще ребенком». Иными словами — года четыре назад, когда она во время каникул гостила месяц у него в доме. Она пробыла в редакции не больше получаса и вышла оттуда растерянная, с пылающими щеками. То, что произошло, было так неприятно, что не хотелось даже вспоминать. Но ей следовало запомнить — и запомнить крепко, что она — человек без специальности. И только тут она наконец поняла, какое огромное одолжение сделал ей мистер Коэн. А потому на следующее утро она уже совсем в другом настроении сидела в конторе за своим столом. Она, конечно, «не зевала», но смотреть, как работают другие, у нее просто не было времени: еще задолго до того, как был перепечатан первый документ, на столе ее лежало уже несколько других, и не успела она оглянуться, как настал обеденный перерыв. Слишком уж она была неопытна. Напрасно она старалась уверить себя, что документы, которые вышли из ее машинки, аккуратно сколотые и скрепленные зеленой полоской бумаги — в точности такой же, какой скрепляла свои безукоризненные, изысканно отпечатанные документы миссис Басс, — были выполнены удовлетворительно. На лице мистера Макса Коэна не отразилось ничего, когда он взял их, слегка кивнув головой, но потом Марта увидела, что миссис Басс перепечатывает их. Больше ей уже ничего не давали. Целый день она протомилась без дела за рабочим столом, мучительно сознавая свою никчемность; ей бы очень хотелось убежать, и в то же время ее не оставляла мысль о том, что будет дальше.
— Нечего расстраиваться из-за таких пустяков, — успокоительно заметила пухленькая блондиночка мисс Мейзи Гейл, сидевшая рядом с Мартой. — Делай то, что можешь, и все. Я всегда так поступаю.
Марта почувствовала себя оскорбленной и ответила натянутой улыбкой. Затем ее позвали к мистеру Джасперу Коэну, и она вошла в его кабинет с сильно бьющимся сердцем.
Урод спокойно ждал в своем кресле. Марте показалось, что лицо его было бледнее обычного, а толстые, лиловато-коричневые губы несколько раз пошевелились, прежде чем произнести первое слово. Наконец он взял себя в руки. Распрямил в кресле свое неуклюжее тело, взял толстыми опухшими пальцами карандаш и мягко сказал:
— Мисс Квест, мы, видимо, ошиблись, поручив вам так скоро эту работу и потребовав от вас квалифицированного ее выполнения. Но мне казалось, вы говорили, что учились печатать.
— Да, я считала, что умею печатать, — уныло пробормотала Марта. И тут же почувствовала, что позволяет себе такой тон опять-таки потому, что родственники хозяина — ее друзья.
— Ну ничего, это дело поправимое. Самой вам научиться было, конечно, нелегко, а потому я вот что хочу вам предложить. Вы поступите в Политехнический институт и несколько месяцев позанимаетесь там стенографией и машинописью. А это время будете помогать мисс Гейл. Вам ведь все равно надо научиться подшивать бумаги, так что это не будет потерей времени — рано или поздно все пригодится.
Марта с радостью согласилась, но про себя отметила, что он считает работу в помощь мисс Гейл чем-то ниже ее достоинства. Она была удивлена и польщена: все девушки, работавшие в конторе, казались Марте неизмеримо выше ее, они были такие уверенные в себе, такие опытные, она видела их как бы сквозь увеличительное стекло. А кроме того, Марта поняла, что мистер Коэн хочет преподать ей урок — правда, очень мягко и тактично — и она должна внимательно выслушать его.
Марта с радостью согласилась, но про себя отметила, что он считает работу в помощь мисс Гейл чем-то ниже ее достоинства. Она была удивлена и польщена: все девушки, работавшие в конторе, казались Марте неизмеримо выше ее, они были такие уверенные в себе, такие опытные, она видела их как бы сквозь увеличительное стекло. А кроме того, Марта поняла, что мистер Коэн хочет преподать ей урок — правда, очень мягко и тактично — и она должна внимательно выслушать его.
— Видите ли, мисс Квест, вы ведь еще очень молоды — надеюсь, вы не обидитесь на мои слова? Девушка вы, безусловно, неглупая и… если уж позволите говорить прямо — вы же не собираетесь завтра выходить замуж, не так ли? — Он улыбнулся с неуверенным видом человека, который пытается говорить шутливо, но шутливый тон дается ему с трудом. Марта тотчас рассмеялась, и он благодарно стал вторить ей. — Нет, конечно нет. Когда человеку восемнадцать лет, можно не торопиться. Не следует выходить замуж слишком рано. Правда, у нас в стране ранние браки, кажется, входят в обычай — впрочем, это не мое дело. Так вот: многие девушки работают в конторе только для того, чтобы скоротать время до замужества, ничего дурного, конечно, в этом нет, — поспешил он заверить Марту. — Но я, вернее, мы придерживаемся на этот счет, пожалуй, несколько необычных взглядов: мы не считаем, что замужние женщины — плохие работники. Некоторые фирмы увольняют женщин, как только те выходят замуж. Ну а у нас, как вы, вероятно, заметили, все старшие секретари — замужем.
Еще одно унижение, подумала Марта: ей следовало все это подмечать, а она не подметила.
— Я — вернее, мы полагаем, что, если девушка иной раз повеселится, это вовсе не значит, что она должна плохо работать, но я рекомендовал бы вам не брать пример с некоторых девушек — о, это, безусловно, ценные работники, и мы, конечно, не могли бы без них обойтись, но они, по-видимому, считают, что раз они когда-нибудь выйдут замуж, то больше с них уже и спрашивать нечего.
Марта быстро взглянула на него — в его голосе прозвучала обида, но это, конечно, никак не могло относиться к ней. Мистер Коэн снова переменил положение своего неуклюжего тела, повертел в руках карандаш, хотел было что-то сказать, но передумал и вдруг заявил:
— Вот, по-моему, и все. Надеюсь, вы извините меня за то, что я все это вам выложил. Я убежден, мы убеждены… короче говоря, вы, несомненно, способная девушка, мисс Квест, и я надеюсь, что вы приложите к делу ваши способности: ведь хорошие секретари — большая редкость. Не правда ли, удивительно: это в наше-то время, когда большинство женщин готовятся к секретарской работе! — Он помолчал, подумал и сказал: — Надеюсь, вы не считаете профессию секретаря никудышной?
Марта заверила его, что хочет стать хорошим секретарем, хотя в глубине души была возмущена: да она способна на гораздо большее! Она поблагодарила мистера Коэна, вернулась к своему столу и уселась за него. Работы для нее по-прежнему не было. Сначала она ждала, чтобы кто-нибудь сказал ей, что делать, но потом ее вдруг осенило, что она сама должна позаботиться о себе. Тогда она подошла к миссис Басс и стала расспрашивать ее о Политехническом институте. Лицо миссис Басс прояснилось и выразило явное облегчение, показавшееся Марте оскорбительным. Она взяла со стола листок бумаги, на котором было напечатано расписание занятий, и разразилась следующей тирадой, делая паузу после каждой фразы, чтобы Марта имела время выразить согласие с ее доводами:
— Я рада, что вы не лишены здравого смысла… Вы не хотите походить на этих девиц, которые сидят тут, не спуская глаз с часов, и только и ждут, когда пробьет половина пятого и за ними придут их дружки, а потом пляшут всю ночь и на следующий день являются на работу без сил и только зевают… У нас уйма работы — уж можете мне поверить — для тех, кто хочет заниматься делом. — И устремив свои небесно-голубые глаза на Марту, она заметила: — Когда у вас такой замечательный хозяин, как мистер Коэн, разве не хочется всю душу вложить в работу? — Марта сказала, что да, конечно. Но разговор на этом не кончился. — Я пошла работать с пятнадцати лет, все время работала в Англии — я только два года назад приехала сюда, — а в Англии девушке, чтобы прожить, надо очень хорошо работать, это не то что здесь, где можно выйти замуж, стоит только захотеть. Так вот, за всю свою трудовую жизнь я ни разу не встречала такого человека, как мистер Коэн. — Марта сказала, что да, конечно, но миссис Басс не отставала: — У него сердце такое же большое, как он сам.
Тут уж Марта от всей души сказала «да» — и была отпущена с миром.
Вот теперь Марта поняла — но лишь после того, как ее ткнули носом, — какое разделение существует между всеми этими женщинами, сидящими в конторе. Когда мисс Гейл, перегнувшись к ней, прошептала, точно школьница: «Ну что, легко отделались?» — Марта холодно ответила: «Я буду учиться в Политехническом». И мисс Гейл, пожав плечами, с равнодушным видом отвернулась, как бы показывая, что ее ничуть не трогает такое предательство. А Марта с завистью и восхищением перевела взгляд с той группы, к которой она была причислена, на четырех секретарей и двух бухгалтеров, сидевших рядышком над толстыми книгами; она решила добиться высокой квалификации, и глаза ее приняли укоризненное выражение, когда она снова посмотрела на довольную собой и всем окружающим мисс Гейл.
Эти девушки, к которым принадлежала мисс Гейл, отличались от остальных не столько молодостью или привлекательностью, сколько каким-то снисходительным выражением лица — они словно делали кому-то одолжение, выполняя свои обязанности, которые они вовсе не считали обязательными.
После работы Марта отправилась в Политехнический институт, который находился на той же Фаундерс-стрит, всего в каких-нибудь ста ярдах от конторы. Низкое бурое здание — когда-то в нем, должно быть, сдавались меблированные комнаты — сейчас так и кишело людьми, вход в него был положительно забаррикадирован велосипедами. Марта, которая ничего не умела делать наполовину, записалась на ежедневные вечерние занятия и отправилась домой через парк, по белевшим среди темных деревьев дорожкам; она уже видела себя на месте миссис Басс. Видение это было столь же ярким и радужным, как и те, которые она рисовала себе раньше, мечтая о том, что станет художницей, или балериной, или оперной певицей, — подобно большинству современной молодежи ее возраста, она в воображении перепробовала уже все профессии.
Когда Марта подошла к дому, ей на минуту показалось, что она заблудилась, ибо сквозь легкие занавески на застекленной двери она увидела незнакомый силуэт. Наконец она нерешительно вошла: посреди ее комнаты стоял какой-то молодой человек.
— Вы Марта Квест? Моя мама получила письмо от вашей матушки и…
Он умолк и внимательно оглядел Марту: он был с ней холодно-вежлив, и тон его как бы говорил: «Я только выполняю данное мне поручение».
На вид ему было лет двадцать. Марта до сих пор видела лишь выросших на открытом воздухе деревенских крепышей да братьев Коэн — единственных студентов, притом будущих, с которыми ей приходилось встречаться, не считая ее брата, тоже студента, но не по призванию, а силою обстоятельств, и Донаван Андерсон показался ей человеком совершенно необычным. Это был высокий, широкоплечий и красивый малый в хорошо сшитом летнем костюме; на пальце у него блестело массивное золотое кольцо с печаткой. Марта не отличалась особой наблюдательностью, но широкие плечи означали в ее представлении мужественную внешность, и она оглядела Донавана, невольно ища в нем соответствующие черты; однако рубашка у него на груди, под синим галстуком, западала, тогда как на Билли или на ее брате она вздымалась бы горой, а под рукавами ощущались бы крепкие мускулы. Переведя взгляд вверх от впалой груди молодого человека, она увидела загорелое лицо с правильными чертами — довольно крупный нос, квадратный подбородок, высокий лоб — и несоответствующее всему этому выражение слабости.
Он сказал любезно:
— Мы с нетерпением ждали прелестную девушку, выросшую среди сельских просторов: до нас дошел слух, что вы прекрасная спортсменка и охотница.
Услышав это «до нас», Марта в изумлении уставилась на него, а потом со смехом заверила, что терпеть не может спорт, точно признание в любви к спорту заранее обязывало ее быть ловкой и грациозной.
— Вот это приятное открытие, потому что сам я — комнатное растение, а тут я был бы обязан изобретать для вас всякие подвижные развлечения.
Марта ядовито заметила, что ее удивляет, почему это он был бы обязан, на что юноша любезно рассмеялся и сказал:
— Ну, в таком случае я поведу вас в кино, а потом вы заедете к нам, чтобы познакомиться с мамой. Этого очень хотят обе наши мамы.
Марта сказала, что она с удовольствием принимает его приглашение, и они договорились встретиться завтра вечером, а это означало, что ей придется пропустить первый урок по стенографии. Затем они сообщили друг другу, что отныне он будет называть ее Мэтти, а она его — Дон. Мама, сказал Донаван, зовет его Донни, но такие уж эти мамы, ничего с ними не поделаешь. Он весьма галантно пожал руку Марты, попросив завтра не опаздывать, потому что единственное, чего он терпеть не может, это ждать девушек, и ушел. Марта бродила по комнате, чуть не задыхаясь от восторженного волнения: она уже представляла себе Донавана в роли возлюбленного и какая это будет необыкновенная, романтическая любовь — совсем как в книгах. Но надо еще дожить до завтрашнего вечера; Марта сгорала от нетерпения, но в ту самую минуту, когда она решила лечь спать, чтобы как можно больше времени провести в забытьи, к ней постучали, и миссис Ганн заботливо осведомилась, не хочет ли Марта поужинать. Марта отказалась, и только потому, что миссис Ганн сказала это заботливым тоном, сразу заставившим Марту ощетиниться. А ведь она питалась почти одним воздухом с тех пор, как переехала в город: у нее было слишком мало денег, чтобы «транжирить их на еду». Иными словами, она еще была в том периоде своей жизни, когда мысли неотступно возвращаются к вопросу о еде — и не потому, что хочешь чего-нибудь съесть, а потому, что думаешь, как бы не съесть. Вспомнив, что надо все же подкрепить свои силы, Марта тотчас представляла себе, как это отразится на ее фигуре, и затем нервным жестом проводила рукой по бедрам, точно хотела снять лишний жир. В этот вечер, прежде чем лечь в постель, она выгладила платье, которое решила надеть завтра. Какой-то инстинкт, о существовании которого она и не подозревала, подсказал ей, какое из ее платьев понравилось бы Донавану, и этот же инстинкт заставил ее с чувством удовлетворения провести рукой по бедрам и ногам. За последние два года она так похудела, что тазовые кости выступали под кожей, — какая радость! И сейчас, укладываясь спать, она дала себе обет ни в коем случае не полнеть.