Сигуранцев побагровел, налился дурной кровью.
– Это русские – рак?
Я сказал успокаивающе:
– Имеет право на существование и такая точка зрения. Но если мы уж решили, что России надо дать шанс… неважно, честный он или не совсем, то мы говорим о другом.
Сигуранцев вскипел:
– Как это о другом? Он же оскорбил весь русский народ!
– Он сказал от имени русского интеллигента, – объяснил я. – А кто еще оскорблял русских так последовательно, как не русская интеллигенция?.. Русская интеллигенция встает хоть при звуках юсовского гимна, хоть сингапурского, но, когда исполняют наш гимн, гнусно ухмыляется и острит по поводу не таких слов, как придумали бы они.
Они замолчали, смотрели с недоумением, как Каганов и Убийло. Сигуранцев проговорил холодно:
– Почистим. Почистим и этих… говорунов. Спасибо, Дмитрий Дмитриевич, что вы решились.
Я безнадежно махнул рукой:
– Но вы представляете, что скажут? Вот, гад, не хочет уходить на покой, цепляется за власть!.. До того не хочет расставаться с ней, что готов всю страну угробить, Конституцию отменил, себя в наполеоны произвел…
Громов сдвинул плечами, я ждал, что возразит, начнет успокаивать, но он сказал неожиданно:
– Скажут. Конечно же, скажут. А чего еще ожидали?.. И не только демократы скажут, но всякие человечишки, что и в крестовых походах видят только экономические мотивы, а в подвиге Александра Матросова – скользкий лед. Ну и что? Всем не смогут угодить даже демократы. Пусть говорят. Но есть люди, их меньше, но они – лучшие, кто скажет, что наконец-то у кого-то хватило ума понять, что мир меняется, надо меняться с ним, а если ты президент, то еще и чуточку опережать эти изменения, дабы уберечь страну от шока. Конституция нам дана не богами и не Богом, ее писали люди, не очень умные, кстати. К тому же растерянные, угодливые, постоянно оглядывающиеся на Запад, где несколько другие условия… Ее не только можно изменять, приостанавливать, можно и вовсе отменять, если есть другие пути, получше. Нельзя отменять только ту Конституцию, что дана Богом или, если вы материалист, то биологическими законами выживания вида. А вид наш под угрозой, целый вид, а не только русская нация!
Я огрызнулся:
– Да знаю я про вид! Я про свою шкуру думаю. Сколько человек от меня отвернется?
Он наконец-то возразил:
– А вам не важнее, что вас начнет не только любить, но и уважать ваш учитель? Я говорю о Карелине?
Я спросил устало:
– И это знаете?
– О президенте надо знать все, – ответил он.
Теперь Громов ежедневно докладывал о подготовке к операции. За неделю удалось подобрать два десантных полка, которые не заражены общечеловеческими ценностями, а кавказцев ненавидят. Я смотрел на бодро докладывающего Громова, спросил проникновенно:
– Лев Николаевич, в чем трудности?
Он покосился на присутствующих в моем кабинете Сигуранцева, Босенко и Каганова, спросил настороженно:
– Какие трудности? Я говорю, что людей уже подобрали…
– На это потребовалась неделя? – спросил я. – Да сейчас в кого ни ткни – все ненавидят кавказцев. Боятся и ненавидят! Редко-редко встретишь такого, кто к ним дружелюбен. Даже старушки, что чешут языки у подъезда, готовы взять автоматы и пойти их стрелять всех от мала до велика!
– Ну, старушки, – сказал он все так же настороженно, – не самые лучшие десантники. Вы, господин президент, не представляете, что это не так просто повыдергивать отдельных солдат из их частей, сформировать новые, экипировать, подготовить к новой операции. Сейчас создан особый лагерь, куда свозим участников… операции. Там и живут без права выезда за ворота, телефонных звонков.
– Уже знают?
– О чем?
– Что им предстоит?
– Боже упаси! – ответил он с негодованием. – Эту задачу поставят перед ними командиры уже в десантных самолетах. На высоте десяти тысяч метров.
– А командиры?
– Получат запечатанные конверты перед самым взлетом. Хуже другое…
– Что? – спросил я, сердце тревожно сжалось. – Понимаю, без неожиданностей не обойдется…
– Увы, потому я и стягиваю под видом воинских маневров туда бронетанковые части. Правда, маневры должны состояться не скоро, но я распространил слух, что у нас плохо с дизельным топливом, потому надо прибыть на места заранее. В смысле, чтобы успеть заранее заполнить баки… Конечно, военные спецы за кордоном поднимут на смех, там всегда злорадствуют, но хорошо смеется тот…
– …кто стреляет последним, – бухнул Сигуранцев.
– Кто смеется после президента, – поправил Забайкалец с двусмысленной усмешечкой.
– Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь, – сказал Громов, глядя намекающе на Босенко. Подумал, добавил: – Но мне чей-то хочется дать такому каплю никотина.
– Хорошо смеется не тот, кто смеется последним, – возразил Сигуранцев, – а тот, кто закусывает бужениной.
– Хорошо смеется тот, – пробормотал Громов, – у кого не занят рот. Это значит, что хорошо смеется тот, кто смеется без последствий! На этой оптимистичной ноте, как я понял, мы и закончили?
– Да, – сказал я, – но завтра я жду еще более оптимистичное. Ну, вы поняли!
Глава 8
Я торопил начало операции, сердце сжималось в нехорошем предчувствии. Насчет утечки информации не беспокоюсь, знает только Громов, а он понимает, что спрошу с него, но сами кобызы, похоже, догадались, что и визит мой был неспроста и что я мог увидеть больше, чем они мне показывали.
К Рязанской области необычайный интерес вдруг проявили туристические фирмы. Одна за другой начали прибывать группы, что интересовались бытом кобызов, всюду ходили и ездили, фотографировали, завязывали контакты с местной администрацией соседних сел с русским населением. Еще больше приезжало индивидуальных туристов на своих автомобилях. Почти всегда это оказывались крепкие молодые мужчины, Громов охарактеризовал их как инструкторов, прошедших не одну горячую точку, а теперь передающих опыт. Большинство, естественно, смуглые и черноволосые, выходцы с Востока, но около пятой части явно дикие гуси с Запада, попадались даже явные скандинавы, хоть сейчас надевай им рогатые шлемы и с топорами в руках отправляй грабить побережье Франции.
Несколько турецких фирм организовали доставку кобызским поселенцам, так их называют на Западе, строительную технику: бульдозеры, трактора, мини-краны, бетономешалки…
Сигуранцев хмурился, просматривая видеозаписи, как огромные караваны в полсотни тяжелых трейлеров идут через границу, но документы в порядке, беглый осмотр оружия не обнаруживает, а на тщательный нет ни времени, ни людей. Задерживать же неделями на таможне просто непристойно: крик в зарубежных СМИ обходится дороже.
Сегодня Карашахин с его подачи аккуратно положил передо мной на стол пачку листов. Лицо оставалось серое, непроницаемое.
– Своими словами, – потребовал я. – Если заинтересуют, просмотрю.
– Бетономешалки и бульдозеры, – сказал он, – а теперь еще и цемент.
– А цемент тоже из Турции?
– Нет, закупили в соседней области. Целый эшелон. Перегрузили в машины, за ночь спешно доставили в кобызский анклав. Это подается как пример трудолюбия кобызов, что работают даже в выходные, пока русские пьют да мордами в грязь, но есть данные, что уже спешно начинают сооружать бетонные укрепления.
– Бункеры? – спросил я.
– И бункеры тоже. Перехвачены две большие партии с оружием. Направлялись в Тульскую и Липецкую области, там контроль ослаблен.
– То есть практически его нет?
– Дмитрий Дмитриевич, сами знаете, что у нас с кадрами. Многие ушли в бизнес, охрану банков, частных фирм, в телохранители. А кое-кто и пошел инструкторами…
Я сказал суховато:
– Надеюсь, не к кобызам.
– Это не исключено, – возразил он.
Я вскинул брови. Он пояснил:
– После того краха, что обрушили демократы на мою страну, очень многие испытали такую горечь, что жизнь стала не мила… Ценность коммунизма ушла, а на смену ничто не пришло.
– Надо поторопиться с началом, – сказал я нервно. – Что-то у меня нехорошее ощущение… Как будто опаздываем на шажок.
Он сказал сочувствующе:
– Вы и так приняли очень быстрое решение. Удивительно быстрое… для демократа.
Я поморщился:
– Всего лишь рациональное. Уже есть печальный опыт, когда пытались то уговорами, то силами милиции, то малыми отрядами. Любой хирург постарается сделать операцию на раннем этапе, пока метастазы не пошли по всему телу.
– Это хирург, а политик начнет лечить медитацией, гаданием, травами, бросанием сапога через голову в полнолуние, хождением к бабке-шептухе, астрологу, потомственной ведьме… Эх, доживем ли до чистого светлого времени, когда всю эту мразь – в газовые камеры?
Я скользил взглядом по строкам, колонкам цифр.
– Что говорят по изъятому оружию?
– Говорят, что оружие есть во всех регионах России. Отвечают все одинаково, даже одинаковыми словами.
– Но здесь, – заметил я, – изъято оружия намного больше, чем в любом другом регионе.
– Ссылаются, опять же одинаковыми словами, что они раньше страшились за свои жизни, так как в Узбекистане их притесняли. Но в России, как они увидели, им ничего не грозит, так что сами собирались отнести оружие в ближайшее отделение милиции. Кроме того, как о смягчающем обстоятельстве говорят о своих обычаях. Мол, у них оружие – элемент одежды. Как кинжалы у грузин.
– У грузин только к национальному костюму, – заметил я. – Не к европейским, в которых ходят вся Грузия. А уж обвешаться автоматами…
– Изъяты не только автоматы, – сказал Карашахин холодно. – Настораживает большое количество стингеров и противотанковых. Так что высадку рекомендую произвести ночью. И как можно более массовую. В один заход.
– Да-да, – сказал я торопливо. – Не надо это русское, что, мол, долго запрягаем, а потом… потом обычно вообще не выезжаем.
За первые две недели, отпущенные правительству для выработки предложений «по кобызам», Громов только-только успел подтянуть бронетехнику, зато Сигуранцев и Босенко подготовили с десяток мобильных групп, набивших руку на антитеррористических операциях. Основная проблема не в том, чтобы отыскать и дать задание, а чтобы вывести из-под внимания всяких любознательных, а такую большую группу спрятать непросто.
Я чувствовал, как язва ширится, захватывая уже не только желудок, но и кишки, печень, селезенку и все, что внутри. Вдобавок постоянная тяжесть, будто в брюхе раковая опухоль с тяжелый танк размером, все тело покрылось сыпью, я чесался, как шелудивый пес, Чазова избегаю, все равно ничего хорошего не скажет, надо успеть, надо успеть…
Две недели истекли, Громов уже три дня на Рязанщине, Сигуранцев как паук торопливо сплетает паутину по всему кобызскому конклаву, жалуется, что зацепиться просто невозможно: все неподкупные, спаянные, преданные, чужаков не любят и не доверяют. Я приезжаю в Кремль рано, однако они с Карашахиным уже там, похоже, иногда и ночуют, не покидая кабинетов.
Сегодня ко мне ненадолго заглянули Громов и Сигуранцев, мы обменялись рукопожатиями, оба отказались даже от кофе, спешат, Сигуранцев доложил:
– Господин президент, вы угадали, что…
– Я тебе гадалка? – прервал я. – Я не угадываю. Кто угадывает, пусть даже удачно, того надо из правительства сраной метлой. По сраному месту.
– Простите, господин президент, я хотел сказать, что вы очень точно просчитали дальнейшие события. Сразу три группировки, экстремистские, правда, потребовали полной автономии анклава кобызов с принятием собственной Конституции, своих законов, прямых выходов на Запад и Восток, а не через Москву. Кстати, первые деятели пока подпольного Кобызстана…
Карашахин, он присутствовал, добавил с кривой усмешкой:
– Великого Кобызстана!
Сигуранцев сказал очень серьезно:
– Полагаете, смешно?.. Величие определяется не размерами территории или количеством крылатых ракет. Но дело не в этом. Первые деятели этого будущего государства уже активно ищут на Западе сторонников, устанавливают связи.
– А на Востоке?
– Что на Востоке? Вы такой наивный? С Востока мощная финансовая подпитка, уже поступает оружие, строительная техника.
– Да, нынешний губернатор, наивный дурак, решил, что ему все это предложили за невинные голубые глаза и за баню с голыми бабами. Еще и хвастается, что о соседях по областям за границей и не слышали, хоть те и крупнее, а ему король Саудовской Аравии самолично поздравление с днем рождения прислал.
– Как насчет наркотиков? – спросил Карашахин.
– Пока нет. Во всяком случае, не замечено. Ислам, что уж там… Не пьют, не курят, не наркоманят, работают с утра до вечера – пример для русских соседей, чьи жены смотрят на кобызов с тоскливой завистью. Словом, есть данные, что еще пять группировок, пока более умеренных, не сегодня завтра присоединятся к требованиям автономии мест, населенных преимущественно кобызами.
– Как с переброской войск?
– Маневры начинаем завтра. Громов сейчас летит на место, надо проверить расстановку групп «Сосна» и «Вяз».
Это Карашахина не интересовало, а я спросил:
– А что случилось с прежним делением на красных и белых? То бишь голубых и зеленых?
– Господин президент, когда это начиналось, тогда еще не знали, что голубые – это пидоры сраные, а зеленые – пингвинозащитники. Да и вообще с цветовой гаммой стремно: красные и белые – сами понимаете, коричневые – фашисты, желтые – китайцы, а фиолетовые – так лучше уж сразу мудаками назвать. Про синих и оранжевых анекдоты ходят вовсю…
– Ладно, твои наготове?
– Подтянутся к окончанию маневров. Нечего светиться зря. Среди иностранных корреспондентов почти все работают на разведку своих стран. У них глаз наметан, могут что-то заметить. Если позволите, я не буду присутствовать на сегодняшнем заседании? От нас троих, я имею в виду силовиков, будет Сигуранцев, а я лучше буду с головой в разработке этой операции. Обязательно вылезет что-то неучтенное… а надо, чтобы его было как можно меньше.
– Хорошо, – согласился я, – хотя мне будет недоставать вашей поддержки.
Громов сдержанно улыбнулся:
– Вы даже не представляете, как удивительно услышать такое от демократа!
Они отбыли, а я через полчаса вылез из кресла, разминая спину, слегка отодвинул штору. Внизу к подъезду подкатывают черные мерсы, Бээмвэ, только Новодворский прибыл на родной волге, это его козырь в борьбе за голоса отечественных производителей. Телохранители резво распахивали дверцы, больше похожие на вышколенных лакеев. Правители страны, на ходу обмениваясь рукопожатиями, неспешно поднимаются по белоснежным ступенькам.
Я вышел на балкон, внизу прошел Новодворский, выглядит расплюснутым, как раздавленный помидор, догнал Павлов, я услышал его бойкую скороговорку:
– Великий Уинстон Черчилль сказал, что демократия – скверный способ управления, но все остальные – еще хуже!
Он красиво развернулся всем дородным телом, взял Новодворского под руку и повел в сторону буфета. Карашахин вздохнул им вслед:
– Господи, если бы всех попугаев, повторяющих эту фразу, собрать да отправить в Англию!
Каганов обронил лениво:
– А в Англии зачем идиоты? Это было сказано для внешнего употребления. Черчилль был мастером дезы. Не забыли, он получил Нобелевскую по… литературе? Вот если бы этих попугаев отправить прямо к Черчиллю… Туда, где он сейчас…
– В смысле, в ад?
– Да, в самый большой котел.
Я поинтересовался у Карашахина:
– Вы подготовили материалы по демографии?
Он кивнул:
– Я собрал и распределил по рубрикам массу материала, вы ведь не сказали, что именно вам нужно. Но вкратце… если брать по народонаселению, то весь мир состоит из Китая, Индии и Запада. Это девять десятых всего человечества, остальное – исламский мир, но о нем разговор особый. Китай сейчас ограничивает рождаемость, но вы понимаете, что стоит власти снизить драконовы меры, как китайцы расплодятся по всей поверхности планеты, заселят горы и дно океанов. В противоположность Китаю Запад, в том числе и Россия, просто не знают, как стимулировать рождаемость.
– Увы, – ответил я.
– Вы знаете, что население России в следующем году снизится еще на шесть миллионов человек? Причем в трудоспособной части – втрое! Работать будет просто некому. Для сравнения: в начале двадцатого века в России жил каждый десятый человек планеты, в СССР – каждый двадцатый, сегодня – каждый семидесятый, а еще через двадцать лет – будет каждый двухсотый.
Я поинтересовался:
– А что с исламским миром? Насколько я понимаю, вы его выделили в отдельный файл?
Карашахин кивнул, лицо озабоченное, время от времени бросал встревоженные взгляды на Каганова. Тот кашлянул, сказал очень вежливо, предельно вежливо:
– Господин президент, совершенно не случайно, а после более тесного взаимодействия с господином Сигуранцевым у меня есть некоторые интересные данные. К примеру, одни страны лопаются от перенаселения, другие жестко ограничивают рождаемость, третьи избыток рождаемости очень умело и энергично сбрасывают в другие страны. Ежегодно несколько миллионов мусульман правдами и неправдами, законно и незаконно внедряются на территорию стран Европы, там приживаются, создают замкнутые анклавы. У меня есть, как я уже сказал, интересные… ну просто интереснейшие данные! Я просил бы принять меня через два-три дня абсолютно приватно…
Наши взгляды встретились, я ощутил нехороший холодок вдоль спины.
– Хорошо, – ответил я негромко. – Жду ваши… наработки.
Каганов слегка поклонился, отступил и неслышно удалился. Мне показалось, что он старается не встречаться с остальными членами правительства.
Карашахин проводил его задумчивым взглядом.
– Ну и фортели выкидывает министр финансов, – заметил он. – Что это с ним?