– Никуда не уходи.
Эллисон садится на низкий кожаный диван. Милая квартирка – такая яркая, солнечная и современная. Интересно, это его жилище? Она еще не думала о том, где Уиллем мог бы жить. Вообще не думала, что он мог бы где-нибудь постоянно обитать. Когда она познакомилась с ним, все его пожитки умещались в одном рюкзаке.
На кухне, за приготовлением чая и кофе, Уиллем пытается собраться с мыслями. (Он смотрит на чайник – как говорит старая пословица, но тот кипеть отказывается.) Уиллем прочесывает шкафы в поисках того прекрасного чая, который его дядя Дэниэл приберегал для своей будущей жены Фабиолы, у которой скоро родится ребенок и с которой он сейчас уехал в Бразилию. Уиллем заваривает кофе – растворимый, потому что так быстрее. Все равно уже слишком много времени ушло на то, чтобы просто вскипятить воду.
Он ставит чашки на поднос и возвращается в гостиную. Эллисон сидит на диване. Свои летние сандалии она сняла и аккуратно поставила под журнальный столик. (Ее босые ступни… При их виде у Уиллема учащенно бьется сердце. Все из-за Эллисон, как если бы она сидела перед ним, совершенно обнаженная.)
Уиллем ставит поднос на журнальный столик и садится на диван, на противоположной стороне от Эллисон.
– Надеюсь, ты любишь чай с ромашкой, – замечает он, – Просто это все, что есть у дяди.
– Хорошо, – отвечает Эллисон. Потом уточняеет: – Дяди?
– Дэниэла. Это его квартира. Я живу здесь, пока он в Бразилии.
Эллисон очень хочется сказать Уиллему, что, она думала, он живет в Утрехте. Именно там затерялись его следы. Или так ей казалось, пока она случайно не услышала прошлой ночью, что в Вонделпарке будут давать «Как вам это понравится» – и каким-то шестым чувством не угадала, что там будет играть Уиллем.
Случайности. Ничего, кроме случайностей. Уиллем пытается объяснить ей, подбирая слова так, чтобы не показаться полным идиотом:
– Дядя Дэниэл когда-то жил здесь вместе с моим отцом, Брамом. Когда они были молоды. Потом, пока дядя путешествовал, папа встретил юную и красивую девушку, с которой они провели вместе лишь день. Даже не целый день, а всего пару часов. Год спустя она возникла на пороге. И постучала в дверь.
«Как только что постучала ты», думает Уиллем, но не говорит этого вслух. Он не хочет показаться гостье совсем уж психом.
– Это была твоя мама, – произносит Эллисон.
– Да. Моя мать. Она сейчас в Индии.
Уиллем думает о Яэль. Ему не терпится рассказать матери об Эллисон. Несколько секунд он наслаждается этой мыслью – что готов поведать маме о чем-то очень-очень важном. А затем он снова начинает наслаждаться видом Эллисон и ее босых ступней. Уиллем никогда не думал, что может прийти в восторг от одних только ступней, но, похоже, свои представления на этот счет пора пересмотреть.
Эллисон вспоминает, как Уиллем впервые рассказал ей о своих родителях. Это было во время их разговора? – ссоры? спора? – о любви. Уиллем случайно испачкал ей запястье пастой «Нутелла» и тут же ее слизал. Эллисон попросила его назвать любых людей, которым удалось не только влюбиться, но и стать одним целым. Яэль и Брам, ответил тогда Уиллем.
– Яэль и Брам, – произносит Эллисон: чтобы вспомнить их имена, ей не требуется ни секунды.
Она еще помнит, каким печальным был Уиллем прошлым летом. И тут же осознает, как, может быть, понимала уже тогда, что Брама больше нет. Но это не значит, что умерла и их с Яэль любовь.
Яэль и Брам. У Уиллема что-то екает в груди. Он был прав. Эта девушка так хорошо его знает. Знала с самого начала.
Он смотрит на нее. Она смотрит на него.
– Я же говорила, что помню, – произносит Эллисон.
Ночью, перед тем как он поцеловал ее, она сказала, что помнит их день в Париже. И что будет помнить его еще долго.
Уиллем ничего подобного не обещал. Но он может чувствовать вкус, трогать, слышать и вдыхать аромат каждой детали того дня, проведенного ими вместе.
– И я помню, – говорит он.
Нужно так много сказать, затолкать в крошечные песочные часы все пески Вселенной. Или заставить их просыпаться как можно медленнее.
Телефон Уиллема все звонит и звонит. Он старается не обращать на него внимания, пока вдруг не вспоминает, что, как раз перед тем, как открыть дверь Эллисон, он обещал набрать Линусу.
– О, черт.
Уиллем поднимает со стола мобильный. Пять пропущенных.
Эллисон выглядит удивленной, но Уиллем говорит:
– Мне нужно позвонить.
Эллисон думает, что сейчас Уиллем уйдет в другую комнату, но он не уходит, а садится рядом.
Он говорит на голландском, так что Эллисон не понимает, о чем идет речь. Да и по его лицу, на котором застыла странная полуулыбка, догадаться об этом сложно. Уиллем пожимает плечами. Эллисон не понимает, хорошие ли новости.
Уиллем отключает телефон.
– Я дублер в пьесе. Орландо. Снова Шекспир. Как вам это понравится, – вздыхает он.
– Дублер? – удивляется Эллисон. – Я думала, ты и есть Орландо.
Был вчера. И сегодня. Так решили Петра и Линус. На следующей неделе Йерун, актер, которого Уиллем заменяет, вернется – его лодыжка зажила – и сыграет заключительные спектакли. Когда сегодняшнее представление закончится, Уиллем больше не понадобится, ни как актер, ни как дублер. Но есть еще время (до 19:00), и вечером он поднимется на сцену в роли Орландо. Уиллем собирается объяснить это все Эллисон, но вдруг останавливается.
– Ты знала об этом? – спрашивает он.
Эллисон отвечает:
– Я видела тебя там, на сцене.
Уиллема эти признания не сильно удивляют – разве он не чувствовал ее присутствия? Разве не произносил реплики так, словно говорил с ней одной? Но прошлый год дал ему так много ложных надежд… И, памятуя о ее письме, о котором рассказал ему Тор, Уиллем решил, что, должно быть, выдумал Эллисон. Может, и выдумал. Может быть, он так сильно постарался, что спроецировал ее прямо сюда, в дядину квартиру, где она сейчас сидит, закинув ноги ему на колени.
Как это случилось? Он смутно помнит, как взял ее за лодыжки и перекинул ее ноги через свои, небрежно, словно одеяло. Но как-то уж чересчур смутно… Все это похоже на сон и одновременно так реально. Так может сделать каждый: положить себе на колени ноги Эллисон.
– Ты потрясающе играл, – говорит Эллисон. – Восхитительно. Ты словно был Орландо.
Уиллем всегда чувствовал свою душевную близость с Орландо, скорбящим молодым человеком, влюбленным в девушку, которая появилась и исчезла, словно дым. Но потом вернулась. (И Эллисон вернулась.)
– Я всегда считала тебя прекрасным актером, – продолжает Эллисон. – Даже в прошлом году, когда мы впервые встретились, но в этом спектакле ты превзошел себя.
Когда они впервые столкнулись, Уиллем играл в «Двенадцатой ночи» с Уиллом в роли Себастьяна. Уиллем и Эллисон не обменялись тогда даже словом, но в конце пьесы он бросил ей монету. Это был всего лишь легкий флирт… Уиллем и подумать не мог, что все так обернется.
– Этот год меня многому научил, – признается он.
Когда Эллисон улыбается, Уиллем вспоминает, как выглядит восход солнца. Один луч, еще один, а потом ярчайшая вспышка. Восход солнца – одна из тех вещей, которую можно наблюдать всю свою жизнь, и каждый раз восхищаться ею снова. Может быть, поэтому улыбка Эллисон кажется Уиллему такой знакомой. Ведь он видел много восходов.
Нет, не поэтому.
Эллисон тем временем вспоминает обо всем, связанном с Уиллемом. Почему именно он? Все, что она сама или другие ей говорили, – безумное увлечение, романтичный воздух Парижа, хорошая актерская игра или зов плоти, – больше не выдерживает никакой критики. Ведь она помнит все детали, и так ясно, и так по-новому. Ничего из этого не может быть причиной. Даже сам Уиллем не может быть причиной. Дело в Эллисон. В том, какой она может быть с ним.
В тот день все казалось ей таким особенным: она могла быть честной, смелой, может быть, даже немного глупой. В последние несколько недель, которые Эллисон одна провела в Европе, она замечательно всему этому научилась. Теперь она прекрасно знает эту новую себя.
– И меня этот год многому научил, – заключает Эллисон.
Они рассказывают друг другу, что с ними произошло за последнее время. Что-то они оба уже знают. Например, что у Уиллема было сотрясение мозга. Эллисон угадала, что его избили скинхеды; а она тогда сбежала обратно в Лондон. В тот день они так и не успели узнать настоящие имена, полные имена друг друга, не обменялись даже электронной почтой. Теперь они это исправляют. (Уиллем Шило Де Руитер. Эллисон Ли Хили.) Эллисон рассказывает Уиллему о письме, которое она написала ему в марте прошлого года, когда наконец позволила себе подумать, что, возможно, не случилось ничего дурного, и, скорее всего, Уиллем все еще ищет ее.
Уиллем же признался Эллисон, что узнал о существовании письма лишь в прошлом месяце. Он пытался его найти и только вчера узнал, что в нем.
– Как это возможно? – спрашивает Эллисон. – Мне вернули письмо обратно четыре дня назад.
– Тебе вернули письмо? – изумляется Уиллем. – Когда?
– Когда я пришла в твой дом. В твой старый дом в Утрехте.
В Утрехте Уиллем жил у своего приятеля Бруджа: там он провел жуткие несколько дней, пытаясь излечиться не только от побоев, но и от всего остального.
– Как ты узнала адрес? – спрашивает он. – Что дом на улице Блумстрат в Утрехте.
Когда они с Эллисон познакомились, Уиллем там не жил и не давал ей никаких своих контактных данных. И очень об этом впоследствии жалел.
Эллисон начинает смущаться, что так долго искала его. Она жалеет не о потраченных усилиях, а о том, как это кажется нелепо со стороны. Ей становится неловко, и она пытается убрать ноги с колен Уиллема. Но тот ей не позволяет. Кладет на них руку. И этот маленький жест дает Эллисон достаточно мужества, чтобы все ему рассказать. О том, как она прочесывала Париж. Как выслеживала Селин. Как поехала в больницу Сен-Луи. Про доктора Робине и его доброе сердце. Про адрес в Утрехте. Про письмо.
– Я сохранила письмо. Оно у меня в рюкзаке, – произносит Эллисон.
Она наклоняется, вытаскивает помятый конверт и протягивает его Уиллему. На конверте множество адресов. Дом Тора в Лидсе, квартира Уилла Гэриллы (интересно, как она вообще откопала этот адрес?), бывший плавучий дом Уиллема в Амстердаме, который уже давно продан, и, наконец, Блумстрат.
– Можешь прочитать его, если хочешь, – предлагает Эллисон.
– Зачем? – встревоженно спрашивает Уиллем. Он не хочет читать его не потому, что не видит смысла, а из-за другой причины. Тор уже переслал ему по почте содержание этого письма… Но вот смелости прочитать его перед Эллисон ему откровенно недостает.
Девушка берет конверт, разворачивает письмо и протягивает его Уиллему.
Дорогой Уиллем!
Я стараюсь забыть тебя и тот день, который мы провели в Париже, вот уже девять месяцев, но, как видишь, получается не особо. Я, наверное, в первую очередь хочу узнать следующее: ты просто ушел? Если да, то все нормально. Ну, то есть не нормально, но если ты скажешь правду, я переживу. А если не ушел, то я и не знаю, что сказать. Разве только что мне жаль, что я сама ушла.
Я не представляю, как ты отреагируешь на это письмо (это же как призрак из прошлого). Но независимо от того, что тогда было, я надеюсь, что у тебя все в порядке.
Совсем не то, что думал Уиллем. И версия Тора тоже ошибочная. Уиллему требуется пара секунд, чтобы прийти в себя, и когда он собирается с мыслями, то обращается в равной степени к той, прежней Эллисон, что написала письмо, и к той, что сейчас сидит рядом.
– Я не уехал, – говорит он. – Рад, что ты про меня не забыла. И все было совсем не в порядке.
– Теперь я в курсе, – отвечает Эллисон. – Думаю, что где-то в глубине души я знала все уже тогда, но мне не хватило мужества в это поверить. В тот момент мне казалось, что все хорошо, но это было совсем не так. А вот теперь все хорошо.
Уиллем складывает письмо, осторожно, словно реликвию.
– И у меня не хватило мужества…
Он возвращает письмо Эллисон. Та качает головой и тихо произносит:
– Я писала его для тебя.
Уиллем точно знает, куда положить это письмо. Рядом с фото, на котором он запечатлен вместе с родителями в день своего восемнадцатилетия. Туда, где лежат фото дедушки и его сестры Ольги, о существовании которой он, как и о существовании письма Эллисон, узнал лишь совсем недавно. Это письмо должно занять место среди важных вещей, которые Уиллем считал утерянными и которые теперь нашлись.
– Я до сих пор не понимаю, – говорит Уиллем. – Я был на Блумстрат в прошлом месяце, но никакого письма мне не передали.
– Странно, – признает Эллисон. – Саския и Анамик не говорили, что ты приходил.
– Кто? – переспрашивает Уиллем.
– Они там живут.
– А-а-а. Ну, мы не виделись. Я открыл своим ключом.
Эллисон смеется:
– Теперь понятно. Вы ведь незнакомы, хотя они знают про тебя. И еще…
Она делает паузу, а затем заставляет себя закончить:
– Ана-Лусия.
– Ана-Лусия? – спрашивает Уиллем. Он не вспоминал об этой девушке с самой их ссоры перед прошлым Рождеством. – Что с ней?
– Мы виделись, – отвечает Эллисон.
– Ты встретилась с Аной-Лусией?!
Эллисон вспоминает, как та сильно разозлилась. Кто-то из ее колледжа рассказывал, что Уиллем изменял Ане-Лусии с какой-то француженкой. Когда она услышала об этом, казалось, в голове Эллисон подтвердилось все плохое, что она подозревала в нем.
– И как все прошло? – спрашивает Уиллем.
– Мы не подрались, если ты об этом.
Уиллем морщится.
– Кажется, она была тебе не очень-то рада, – говорит он.
– Кстати, я не поняла, почему. Мы ведь даже незнакомы.
– Виделись. Один раз.
Эллисон качает головой:
– Нет. Я бы вспомнила.
– В Париже. В Латинском квартале.
Перед глазами Эллисон проносится ворох открыток, которые она просматривала в тот день, пока Уиллем разговаривал с какими-то «знакомыми». Неужели там была и Ана-Лусия?
– Но с чего ей меня ненавидеть? – спрашивает Эллисон, вспоминая, как ревновала его к любой девушке, которой Уиллем, казалось, был увлечен. Но ревность тут ни при чем. Ана-Лусия прямо-таки выбросила Эллисон из своей комнаты в общежитии.
– Потому что она застала меня за покупкой билетов на самолет – я собирался тебя искать, – честно отвечает Уиллем.
Билеты на самолет? Искать меня? Эллисон пытается переварить новую информацию. Но она по-прежнему не имеет смысла. Уиллем уехал в Испанию, чтобы встретиться с француженкой, с которой изменял Ане-Лусии. Эллисон подозревала, что это та самая Селин, хотя Селин сказала, что не виделась с Уиллемом с тех пор, как встретила их с Эллисон в Париже. Почему-то в тот раз Эллисон ей поверила.
И вдруг она понимает. Ревность заставляет людей видеть все в неправильном свете. Она ревновала к Селин и так насчет нее ошибалась. Но ведь сама Эллисон и была той Селин для Аны-Лусии.
Никакой француженки не было. Была американка, которую он встретил во Франции.
– То есть в Испанию ты не ездил? – задает очередной вопрос Эллисон.
– Испания? – переспрашивает Уиллем. – Нет, я поехал в Мексику.
Чем больше вопросов проясняется, тем больше появляется новых. Но Уиллему нужно идти – у него встреча с Петрой и Линусом. Однако расставаться друг с другом они не хотят. Им так хочется побыть вдвоем, поговорить еще немного.
Уиллему хотелось бы взять Эллисон с собой, спрятать ее в карман. Но сейчас ему предстоит встретиться с Петрой, его капризным режиссером, которая, он знает, пришла в ярость после вчерашнего спектакля: Уиллем не прислушался к ее указаниям, не сыграл роль так, как она хотела, так, как играл Йерун. Уиллем поступил так, как предложила его подруга Кейт. Он сыграл по-своему, нашел собственного Орландо и открыл себя заново. Это был самый волнующий момент в его жизни. Ну, до того как сегодня утром в дверь постучала Эллисон.
И как бы он ни хотел подольше побыть со своей любимой, Уиллем знает, что хвастаться ею перед Петрой было бы неразумно. А вот с Кейт познакомить Эллисон ему прямо-таки не терпится. Сегодня вечером он познакомит ее с ней. И с Бруджем. И с Уиллом, и с Хенком, и с Макс. Всеми, кто помог им встретиться.
– У меня проблемы с режиссером, – поясняет Уиллем. – Будет лучше, если мы увидимся позже.
Между ним и Эллисон повисает нечто странное, невысказанное. Из-за «увидимся позже» все так и произошло. Из-за того, что Уиллему пришлось ненадолго отлучиться. Тогда-то и случилась катастрофа. И прежде чем они нашли друг друга снова, прошел целый год.
Они оба, кажется, понимают важность момента. Но знают, что сейчас ситуация совсем другая. И как будто чтобы доказать это, Уиллем вынимает из своей связки ключей один и дает его Эллисон. Та смотрит на ключ на своей ладони. И Уиллем тоже.
Год назад я бродяжничал, а теперь у меня есть жилье, и вот ключ, думает Уиллем.
Год назад мы даже имена друг друга не знали, а теперь он дал мне ключ, думает Эллисон.
(Уиллем случайно замечает родинку на запястье Эллисон, и его наполняет желание прикоснуться к ней губами. Глядя на ее ноги и родинку на запястье, Уиллем с трудом заставляет себя сдвинуться с места.)
(Эллисон смотрит на зигзагообразный шрам на ступне Уиллема – левой ступне – и вспоминает, что хотела узнать, от чего он. А еще она желала узнать дату его рождения, любимый вкус мороженого и десять тысяч других вещей, на которые у нее явно не хватит времени.)
Уиллем говорит Эллисон, чтобы та чувствовала себя как дома. Она может поесть – на кухне есть немного еды. Может пользоваться компьютером. В квартире есть вай-фай. Может выйти в «Скайп». Отдохнуть: комната Уиллема – с желтыми стенами. Ему нравится представлять Эллисон у себя в квартире.