- Из-за этих трупов? - с показной наивностью задал вопрос замполит, словно кума могло замучить что-то другое.
- Из-за них...
- И есть успехи? - повторил свой вопрос Васин но уже с более конкретным содержанием.
- Мне удалось выяснить, что определенный контингент осужденных обладает сведениями о секретных проходах в стенах монастырских зданий. И для защиты этой тайны они пойдут на все.
- Контингент уже определенный? - полюбопытствовал полковник, играя словами.
- Определенный, но пока неизвестный. - поправился Игнат Федорович.
- Так значит ходы-таки существуют... - задумчиво проговорил Александр Павлович.
- А вам что-то об этом известно?
- Так, слухи, не более...
- Для меня... В смысле, сейчас мне пригодится что угодно. Даже слух. продолжал настаивать Лакшин.
- Что ж... Слух такой... - полковник пожевал губами, вспоминая подробности, - Его рассказывал мне полковник Рудаков. Вы его не застали, ушел на пенсию. Так он рассказывал, что когда в начале пятидесятых проводили электропроводку, сантехкоммуникации, замуровывали четвертый этаж, там, в окнах, все равно иногда горел свет. Тогда тоже грешили на призраков, но в одну прекрасную ночь они подготовились и накрыли тех, кто там собирался. И знаете, кто это был? Те самые зеки, которые работали в строительной бригаде! И, что самое интересное, ни один из них не пожелал объяснить как он попал на замурованный этаж. Причем методы убеждения, вы понимаете о чем я говорю, были не чета нынешним. А, может, просто возиться не захотели?..
Охранники тогда простучали все стены, но ничего не нашли. Никаких тайников. Ну не ломать же все в поисках непонятно чего? Окна, впрочем, с той поры забрали кирпичом. Так что даже если там кто-то и бывает - этого уже не увидишь.
- Это очень интересно. - искренне обрадовался Игнат Федорович. - Тогда можно попытаться вычислить того кто рассказал Гладышеву о тех ходах...
- И как же? - вопросительно наклонил голову полковник.
- Найти тех, кто сидел здесь в пятидесятых.
- Не думаю, что такие найдутся... - недоверчиво скривил губы Васин. - Но все равно, желаю успехов. Да, кстати, а тот блатной?..
- Самоубийство. - веско отрезал Лакшин. - Есть свидетели. Никто его под ножницы не засовывал. Все сам.
- Хорошо хоть этого без проблем можно списать... А с остальными ты все же поторопись...
Игнату Федоровичу очень хотелось сдерзить, ответить что он и так весь в мыле, но, сдержавшись, вспомнив, что основное в его работе это спокойствие, майор вежливо улыбнулся и расплывчато пообещал:
- Сделаю все, что в моих силах.
Полковник показался оперативнику удовлетворенным.
Послышались бравурные звуки музыки и записанный на пленку голос майора Семенова сообщил, что пора строиться на зарядку. Мероприятие это было обязательным для присутствия зеков, но необязательным для исполнения. Сонные зычки вяло махали руками, с трудом поднимали ноги, наклонялись, как скованные радикулитом. И лишь единицы добросовестно выполняли комплекс упражнений.
Быстрым шагом кум прошел в штаб. Там, в нарядной, уже работали нарядчик зоны, плотный седой бурят Тагир Цыренпилов по кличке Монгол и его помощники, Стас и Бухгалтер.
- О! Начальство пожаловало! - широко улыбнулся нарядчик, завидев входящего Лакшина. - Опять работу подкинет.
- Да ты шаман. - констатировал Игнат Федорович.
- Моя не шаман, моя умный. - постучал себя по голове Монгол, старательно коверкая слова. - Зачем еще сюда начальству ходить? Давать Тагиру новый работа.
- Кончай балагурить. - оборвал нарядчика Лакшин. - Настроение у меня не то. Мог бы и сам понять, если такой умный.
- Какое задание? - уже на чистейшем русском языке спросил зек.
- Найди мне всех, кто родился до сорокового года и имеет несколько ходок. Желательно уже побывал здесь в пятидесятые годы.
- Такие сведения только в личных делах... Да и то вряд ли...
- Ладно, вторую часть отбросим. - согласился кум. - Когда?
- Через час.
- Годится. Список сразу ко мне. Если я отлучусь - дождись и отдай из рук в руки.
Тагир кивнул и Игнат Федорович направился в восьмой отряд. Котел, с красными воспаленными от бессонной ночи глазами, как раз пил утренний чифир. Его шныри выглядели не лучше. Едва Лакшин открыл дверь в каптерку, завхоз вскочил, не выпуская из руки стакан с заваркой. Шмасть и Пепел тоже встали, но гораздо медленнее.
- Чаевничайте, чаевничайте, - с улыбкой позволил кум. - Не стесняйтесь.
- Доброе утро, гражданин майор. - выдавил из себя Исаков.
- По вам не видно, что оно доброе.
- Так всю ночь шмонали. - устало проговорил Шмасть. - А нам еще до полуночи вкалывать.
- Ничего, не переработаетесь. - успокоил зеков начальник оперчасти. - А вот на работу сегодня отряд не выводить. После столовки - сразу обратно. Если Умывайко что-нибудь на этот счет возразит - посылайте ко мне. Постановление понятно?
- Да, гражданин майор. - за всех ответил Котел.
Удовлетворенный таким ответом, Игнат Федорович отправился на вахту. Там, разыскав слегка сонных прапорщиков которые производили обыск, Лакшин потребовал выдать все отобранное у зеков. Макитра вынес майору толстую стопку тетрадей и отдельных листов.
- Вы что, всю бумагу отмели? - поразился Игнат Федорович.
- Ну да. - прапорщик почесал голову. - А вы разве не так приказали?
Спорить с вертухаем было бессмысленно и майор, забрав пачку бумаг, пошел сортировать находки. Как кум и предполагал, ничего ценного среди отобранных записей не нашлось. Большая часть бумаг оказалась девственно пустой. Прапора явно перестарались, отбирая даже мелкие клочки. Зато из тех, что были покрыты какими-то надписями, нашлись около десятка незаконченных писем, три доноса без подписи, два десятка подписанных тетрадей с математическими примерами, заданиями по русскому языку, записями по плотницкому делу, продукт получения зеками обязательного среднего специального образования, тетрадь с блатными стихами и песнями, среди которых затесалась есенинское "Ты жива еще моя старушка...". Несколько бумажек содержали записи каких-то карточных сессий. На клочках бумаги обнаруживались записки. Чаще всего от зеков одной смены к другой. Типа: "Куцый, верни кропаль." или "Браконьер, кто загадил мой станок в твою смену?" Но ничего, что имело бы касательство к убийствам там не было, как не нашлось и дневника Гладышева.
Пока Игнат Федорович занимался бумажной работой, которую, к сожалению, не мог поручить никому другому, прошел завтрак. Нарядчик принес список из восемнадцати позиций, но Лакшину пока было недосуг изучать и его и он, захватив блокнот, заспешил в восьмой отряд.
Секция была полна народа. Около сотни человек маялись без дела.
- Граждане осужденные, - обратился к зекам оперативник, когда шныри пригнали всех из дальняка и тех, кто курил на улице, - я вынужден обратиться к вам с необычной просьбой.
Вы знаете, что убили двух ваших товарищей. Именно убили. Блатные заявляют, что никаких косяков за убитыми не числилось. Так что мочканули их по беспределу.
Игнат Федорович был вынужден сделать такое вступление и перейти при этом на зековскую феню. Обычными словами объяснить сложившуюся ситуацию было бы возможно, но на это ушло бы куда больше времени.
- И сейчас, чтобы наказать виновных в гибели ваших друзей, я вынужден обратиться к вам за помощью.
Весь отряд набыченно молчал, не зная как относиться к словам кума.
- Поделитесь, если видели, с кем общались Гладышев и Сапрунов. Здесь ли, на промзоне, все равно. Администрации просто необходимо знать их связи, чтобы найти беспредельщиков.
Наступил самый ответственный момент. И, как всегда, сыграл закон подлости. Лакшин уже видел несколько зеков, готовых помочь следствию, их прямо-таки распирало от желания что-то сказать, но общественное мнение, что помогать администрации западло, заставляло их пока что держать свои сведения при себе.
- А вот хрен тебе! - выступил вперед какой-то малолетка в черной блатной робе. - Пусть тебе твои стукачи кукуют, а здесь - все честные мужики! Им стучать впадлу!
Игнат Федорович едва не сплюнул с досады. Вот попадется такой шебутной приблатненный и все испортит.
- Ты пойдешь в ШИЗО за оскорбление администрации. - сообщил кум малолетке. Тот лишь гордо поднял подбородок.
- А вы, граждане осужденные, сейчас по одному будете проходить в кабинет начальника отряда. Каждый задержится там на одну минуту. Можете в это время молчать, или говорить, без разницы. Но через это пройдет каждый. Гарантирую, если кто-то чего-то мне скажет, другие про это не узнают. А пока подумайте, стучать это, или нет.
Стол в кабинетах отрядников располагался таким образом, что ни подсмотреть, ни подслушать что говориться за ним было невозможно. И, забросив такой шар, майор был готов половить в мутных зековских сплетнях вечно ускользающего между пальцев золотого червяка правды.
Полтора часа, пока не прошел последний пидор восьмого отряда, Игнат Федорович сидел с блокнотом в руках. Минуты, конечно, было крайне мало. Но те, кто хотел сообщить куму нечто важное, выдавали информацию коротко и сжато.
- Видел Гладышева с Мирзаняном из четвертого.
- Гладышев на промке говорил с Ивантеевым из седьмого.
- У Гладышева был знакомый из второго, Липкин.
Страницы заполнялись фамилиями, номерами отрядов, многие повторялись. Оказалось, что к покойного был достаточно обширный круг знакомств, охватывавший практически все отряды. К концу кум был уже сам не рад, что заварил эту кашу. Зеки шли непрерывным потоком. Многие напряженно молчали все отведенное им время, другие начинали жаловаться на притеснения, но общая картина вырисовалась весьма четко.
Оставался вопрос: что с ней делать? Вызывать всех по этому списку? Человек сорок? На беседы с ними уйдет несколько суток. А за это время кто-нибудь, завладев дневником убитого, вновь полезет в секретные ходы...
Не показывая, что устал, Игнат Федорович вышел из кабинета лейтенанта Умывайко и, найдя глазами Котла, распорядился:
- Выгоняй первую смену на промку!
Но утренние неприятности на этом не кончились.
Едва Лакшин поднялся в свой кабинет, как прибежал шнырь комнат свиданий, некий Бардин, и сказал, что кума срочно просят на вахту в цензорскую.
Цензурой зековских писем обычно занимались прапорщики-конвойники. Они рассортировывали письма на те, которые можно пропустить и те, которые пропускать нельзя. Выделяли из их массы доносы и заявления, которые, для простоты, чтобы не вылавливать нужного начальника, зеки так же опускали в почтовый ящик.
В цензорской прапорщик Прошмонать ни слова не говоря протянул Игнату Федоровичу стопку листов. Кум просмотрел первый. Это было заявление на имя начальника колонии. Какой-то зек из шестого отряда просил немедленно перевести его в другую зону. Мотивировка была такой: осужденный боялся за свою жизнь, ибо в колонии начался беспредел и стали убивать всех подряд. Пролистав всю кипу, оперативник вопросительно посмотрел на цензора.
- Тридцать два. - сказал Прошмонай.
- Чего тридцать два?
- Мужика ломятся с зоны. Раньше ломились по одному в неделю. А сейчас прямо вал какой-то.
- Ничего, утихомирятся. - уверенно произнес Лакшин, хотя до уверенности ему было далеко. Он и сам прекрасно знал эту статистику, и такое поистине колоссальное количество заявлений повергло кума на самом деле в тихий ужас. - Для меня есть что?
- Тоже куча.
Прапорщик передал Игнату Федоровичу пачку писем, которая действительно была раза в три толще обычной ежедневной порции доносов. На первый взгляд тут было около сотни посланий. Почти каждый десятый зек, из полутора тысяч осужденных, написал вчера куму.
- Не хило дятлы расстучались. - пошутил Лакшин и, заняв соседний пустующий кабинет, начал методично знакомиться с посланиями кумовских.
3.
Первый сон Кулина.
.
На личном досмотре бесконвойников стояли Прошмонать и Макитра. Смена эта считалась самой беспредельной. Вместо того, чтобы ограничиваться стандартным поверхностным осмотром, эти прапора обыскивали всерьез.
Бесконвойники, стоявшие в очереди перед Николаем, снимали перед вертухаями сапоги, разматывали портянки или снимали носки. Всего этого Куль не боялся. Хотя он и имел с собой столько денег, что найди кто их, и он мог бы запросто вылететь из расконвоированных и окончить срой в БУРе. Все дело было в том, что за годы службы у прапоров образовывалась стойкая привычка касающаяся шмона. Обыск производился стандартными движениями и они захватывали лишь определенные области, где могла храниться "контрабанда". Благодаря этому существовало несколько "мертвых зон", к которым ладони прапорщиков не прикасались.
- Так, осужденный Кулин...
Николаю слегка повезло. Он попал к Макитре, который вел поиск запрещенных предметов лишь чуть менее рьяно, чем его коллега.
- Колись сразу: чего несешь?
- Котлету, макароны и щи. - честно ответил Николай. - Только ты хрен их отшмонаешь...
- Надо будет - блевать заставлю. - не принял шутки Макитра, - Разувайся.
В сапогах, естественно, ничего не оказалось. Прапор провел руками по штанам Кулина, залез во все карманы, прощупал пояс спереди, за спиной. Чирканул по позвоночнику, проверил подмышки, рукава и, удовлетворившись, позволил Николаю обуваться, отвернувшись к следующему.
Деньги Акимыча остались ненайденными.
Некоторые зеки, дабы пронести такой ценный груз в зону, запаивали финашки в целлофан и ныкали в "карий глаз". Куль считал, что он не опущенный, чтобы пользоваться таким способом, и сделал в своей рабочей телогрейке несколько потайных карманов. Два на лопатках и два спереди, чуть выше и сзади настоящих карманов. Туда, по наблюдениям Николая, прапора почти никогда не заглядывали. И именно в них сегодня башли проехали в монастырь.
В отряде Куль сразу переоделся в чистое. Перекурив и дождавшись пока немного пройдет накопившаяся за день усталость, Николай дождался Семихвалова, который куда-то ускакал по своим делам, и они вместе отправились в столовку. Определенного времени для ужина у бесконвойников не было. Они могли и задержаться, и приехать раньше, чего почти никогда не бывало, разве что в пятидесятиградусный мороз, который однажды ударил прошлой зимой. Поэтому баландеры, едва завидев зеленую бирку с буквами Б/К, немедленно насыпали полную шлёнку чего-нибудь диетического с большим количеством мяса, присовокупляя к этому жестяную кружку молока.
Не обращая внимания на шнырей разных отрядов, стоящих к раздаче, Николай протиснулся между ними и застучал ладонью по пластику:
- Эй, баланда! Две порции!
Взяв миски, полные густой пшенки, поверх которой лежали здоровенные ломти вареной трески, Куль отыскал глазами свободный стол и, заняв место в центре скамьи, начал трапезу. Семихвалов присел напротив и последовал примеру семейника, запустив весло в кашу.
- Слыхал? - выковыривая черенком ложки кости из белого рыбьего мяса спросил Семихвалов, - Крапчатого на вахту сволокли. А с ним еще кучу блатных.
- И чего? - проговорил Николай с набитым ртом.
- Не врубаешься из-за чего?
- Ну?
- Базарят того мужика из восьмого отряда по приказу Крапчатого мочканули!
- А нам до этого что? - Куль продолжал наворачивать кашу, изредка поглядывая на лик, выглядывающий из спелых колосьев на стене. Николаю всегда казалось, что глаза этого святого пронизывают его насквозь, глядя с нечеловеческой укоризной, и призывают к немедленному покаянию. Николай знал за собой множество грешков и почти каждый раз бывая вечером в столовке мысленно исповедовался этому образу и просил простить его, погрязшего в разнообразных махинациях.
- Как что? - Семихвалов даже остановил движение ложки ко рту, - Крапчатый начал масть казать. Чует мое седалище - пойдут шерстяные актив резать.
- А ты и выронил из своего седалища...
- Ты еще черного бунта не видал. Как навалятся целым кагалом!..
- Будто ты его видел. - ухмыльнулся Куль.
- Видеть - не видел, а мужики базарили как это бывает.
- Вот и пусть дальше базарят.
- Умный человек в таком случае обязан соломку подстелить. - поучительно выдал Семихвалов.
- Лучше срезу - матрасовку. Или две.
- Ты как хочешь, - семейник намотал на ложку рыбью кожу и откусил добрую половину, - а я свой финарь из нычки в тумбочку перебазирую. Тебе не нужен?
Николай часто прислушивался к словам Семихвалова. Петр Захарович на воле был бухгалтером и на этом поприще развил в себе шестое чувство. Он загодя, как сам выражался, седалищем чуял очередную ревизию и загодя приводил всю документацию в порядок, оставляя, для того чтобы не вызвать подозрений, несколько мелких несоответствий.
И сейчас в словах семейника был некий резон. Убийство всегда вызывало за собой кучу неприятностей абсолютно для всех. Пока менты не отыщут того, кто это сделал, или на кого можно подлянкой повесить сто вторую, спокойной жизни можно будет не ждать. Лютовать станут и черные, и красные.
- Нужен. - согласился Куль.
- Я их в секретку, где фанера и колеса лежат, спрячу. - Семихвалов незаметно огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто, - Сам знаешь, вытащить - секундное дело.
Секретка Кулина находилась в тумбочке. Там в полке из древесно-стружечной плиты был выдолблен обширный паз, который на раз закрывался планкой. Ни один из многочисленных шмонов не выявил этого тайника и поэтому Николай с семейником на пару хранили там самое ценное, что по местным правилам считалось строго-настрого запрещенным.
Каша закончилась одновременно. Зеки залпом выдули свои порции молока и не успел Кулин вытереть образовавшиеся у него белые усы, как к нему на скамейку кто-то подсел.
- Чего-то припозднился ты сегодня. - раздался тихий голос Главбаланды.
- А, это ты, Топляк. - Николай провел тыльной стороной ладони по верхней губе и украдкой скосил глаза на фреску. - Я к тебе собирался после ужина заскочить.
Игорь перехватил взгляд Куля и усмехнулся:
- Рассматриваешь нашего судию?
- Кого? - не понял Петр.