С к у р а т о в: Ну… в общем… да, правильно. Извините, это, наверное, бестактно с моей стороны.
Н а т а ш а: Ничего-ничего, не стоит извиняться. Мой юный любовник откровенно глуп, впрочем, как и все двадцатилетние мальчики.
С к у р а т о в: Так уж и все?
Н а т а ш а: Конечно, все. Возраст такой, знаете ли. Ни ума, ни жизненного опыта. К слову сказать, с сексуальным опытом там тоже небогато, у меня были мужчины и получше.
Д у х: Неужели это она меня имеет в виду? Ну спасибо, Наталья Михайловна! А вдруг не меня? Обидно, понимаешь…
Н а т а ш а: Но зато Алик очень удобен. Он возит меня туда, куда я хочу, сопровождает в тех случаях, когда даме неприлично появляться одной, носит багаж, выполняет функции секретаря, водителя и носильщика в одном лице.
С к у р а т о в: Действительно, очень удобно.
Н а т а ш а: У него нет собственного мнения, которое он пытался бы отстаивать в никому не нужных спорах со мной. Он не читает газет, не интересуется политикой и не лезет ко мне с вопросами о том, что я думаю о Чубайсе и нравится ли мне президент.
Д у х: А ты, небось, и рада, что он не спрашивает, потому что тебе и ответить-то нечего. Ты же про Чубайса знаешь только, что он рыжий. А про президента так и вовсе ничего. Про него никто ничего не знает. Если тебя ни о чем не спрашивать, так ты и за умную сойти можешь.
Н а т а ш а: У него нет амбиций и он не требует, чтобы я считалась с его неординарностью. Одним словом, у него нет всех тех недостатков, которые есть у каждого мужчины в возрасте тридцати пяти лет и старше. Алик довольно красив, это, пожалуй, единственное его бесспорное достоинство, и в обществе его появление рядом со мной создает соответствующий эффект. На него смотрят, им восхищаются, а думают в это время обо мне.
С к у р а т о в: И что же о вас думают?
Д у х: Вот-вот, что же такое о тебе думают?
Н а т а ш а: А думают примерно следующее: «В этой женщине должно быть что-то совершенно необыкновенное, если в нее влюблен такой стильный красивый и молодой парень.» Помните известную формулу о том, что короля играет свита? Так вот это как раз тот случай. Ну и потом, здоровье, милый Александр, здоровье, что тоже не последнее дело в нашем возрасте. Секс с Аликом скучен и утомителен, но полезен для здоровья.
С к у р а т о в: А он действительно в вас влюблен?
Д у х: Ну конечно, щас! Разбежался! Ой дура ты, Наташка, ой дура… Неужели у тебя ума не хватает понять, что твой Алик – обыкновенный Альфонс?
Н а т а ш а: Да вы что, молодой человек! С какой это стати ему в меня влюбляться? Влюбляться он будет потом, найдет себе что-нибудь подходящее по возрасту, уму и социальному положению, и пусть влюбляется до помрачения рассудка. А я его купила. Знаете, как покупают лекарство в аптеке. Или наняла, как нанимают секретарей или шоферов. Я его содержу, балую, делаю дорогие подарки, а он за это со мной спит. Иногда. Когда мне нужно. Правда, он, бедняжечка, этого не понимает.
С к у р а т о в: Что значит – не понимает? Чего он не понимает?
Н а т а ш а: Он думает, что я его безумно люблю. И думает, что он такой хитрый, ловкий, обвел вокруг пальца старую бабу, затащил ее в постель, показал ей небо в алмазах, а она, глупая, за это ему подарки делает и не видит, что он давно уже сел ей на шею и ножки свесил.
С к у р а т о в: Так вы что же, его не любите?
Н а т а ш а: Нет, конечно. С чего это мне его любить? Тоже мне, сокровище! Я его использую, а он использует меня. Разница между нами состоит только в том, что я правильно оцениваю ситуацию, а он – нет. Молодой еще… Что вы на меня так смотрите, Александр? Я кажусь вам циничной?
С к у р а т о в: Нет-нет… Я хотел спросить, может быть, это неделикатно, но…
Н а т а ш а: Спрашивайте, дружок, не стесняйтесь. Ну, смелее!
С к у р а т о в: А Емелина вы любили?
О л ь г а: Саша! Ты переходишь всякие границы. Разве можно так?
Д у х: Да ладно, чего там, пусть переходит, мне тоже интересно послушать.
Н а т а ш а: Ничего, пожалуйста. Емелина… Да, его я любила. Когда-то давно. Когда еще думала, что он приличный человек.
Д у х: Это как понимать прикажете? Думала, что я приличный человек… А какой же я, по-вашему? Неприличный, что ли? Вот тоже ляпнула!
С к у р а т о в: А когда разлюбили?
Н а т а ш а: О, этот день я помню хорошо! Во всех деталях.
Звонит телефон.
Д у х: Черт бы взял этих докторов, научили их в медицинских институтах людей спасать на мою голову! Сейчас как скажут, что все в порядке, придется быстренько возвращаться, а тут только самое интересное начинается. Так хочется послушать, как Наташа меня разлюбила и за что. И про тюрьму они все никак не договорят, только обещают…
О л ь г а: Алло… Да, это я… Что вы говорите?! Боже мой, боже мой… Но все-таки надежда есть? Да, я верю, что вы делаете все, что в ваших силах. Спасибо.
Ольга кладет трубку.
Д у х: Ну что там? Давай говори быстрее!
С к у р а т о в: Ну что там?
О л ь г а: Опять хуже. Никак не могут сердце запустить.
Д у х: Слава богу, пронесло! (Устраивается поудобнее) Ну так продолжайте, друзья мои, продолжайте, я вас с удовольствием слушаю.
Ольга вносит блюдо с жульеном, ставит посреди стола. Уходит на кухню за закусками.
С к у р а т о в(подвигая Наташе стул): Прошу вас. Вы собирались рассказать о том, как разлюбили Емелина.
Н а т а ш а: А откуда у вас такой трепетный интерес к моим отношениям с Емелиным?
С к у р а т о в: Когда знаешь, за что женщина разлюбила другого мужчину, это помогает избежать ошибок в отношениях с ней.
Н а т а ш а: Очень многообещающе звучит. Я надеюсь, вы не собираетесь строить отношения со мной?
С к у р а т о в: Нет-нет, что вы… То есть я хочу сказать…
Н а т а ш а: Бедный, совсем запутался. Ладно, слушайте. Это было давно, около десяти лет назад. Емелин уехал работать на полгода в Германию, какой-то контракт подписал. А я в это время заболела. Знаете, как бывает: легкое недомогание, которое все не проходит и не проходит, потом становится хуже, но терпишь еще какое-то время, потом идешь к врачу, а он говорит, что все страшно запущено и существует реальная опасность для жизни. И что у нас в стране эта болезнь не лечится, но есть прекрасные клиники за рубежом, где с этим справляются. Например, в Швейцарии или в Германии. Что на моем месте сделала бы любая нормальная женщина?
С к у р а т о в: Естественно, обратилась бы к собственному мужу. Тем более если у него есть деньги и он в данный момент находится как раз там, где есть нужная клиника.
Н а т а ш а: Правильно, молодой человек. А поскольку я в то время была именно нормальной женщиной, то я именно так и поступила. Но был один нюанс.
С к у р а т о в: Какой нюанс?
Н а т а ш а: Тогда у нас еще не было мобильных телефонов. И позвонить Емелину в любой момент я не могла. У меня не было ни одного номера телефона, по которому я могла бы его найти в Германии. Он сам мне звонил. Изредка. В первый месяц после отъезда – раз в неделю, во второй месяц – раз в две недели. А к исходу пятого месяца, когда выяснилось, что я, скорее всего, не жилец, он перестал звонить вовсе. И что я должна была предпринять?
С к у р а т о в: Вы должны были написать ему письмо. Вы же знали адрес?
Н а т а ш а: Дорогой Александр, сколько лет вы знакомы с Емелиным?
С к у р а т о в: Вы же сами знаете. Мы познакомились, когда он уже развелся с вами.
Н а т а ш а: Ну, это случилось достаточно давно, прошло много лет. Неужели за эти годы вы не поняли, что Емелин всегда делал только то, что хотел, а не то, что должен? Он никогда не оставлял мне ни адресов, ни телефонов, чтобы я не могла его найти, когда он нужен.
С к у р а т о в: Но почему?
Н а т а ш а: Чтобы я не мешала ему шляться по бабам, это же очевидно.
Д у х: Неужели догадалась? Интересно, когда? Еще тогда, когда мы были женаты, или уже потом? Задним-то умом все крепки.
Н а т а ш а: Но это я поняла только потом. А в тот момент я честно искала возможность сообщить ему о своей беде и попросить о помощи. И представьте себе, нашелся знакомый, который ехал в Германию, как раз в тот город, где якобы работал Емелин. Он согласился взять мое письмо и пообещал, что найдет фирму, где работает по контракту мой муж. Через две недели этот знакомый вернулся и сообщил, что Емелина он не застал. Фирму нашел, но выяснилось, что герр Емелин отбыл в Австрию в командировку и в Германию больше не вернется. Когда закончится контракт, он вернется в Москву прямо из Вены. Поехать за ним в Австрию мой знакомый не мог, потому что у него не было визы, и Шенгенского соглашения тогда еще не существовало. Итак, он приехал в Москву, с сожалением вернул мне мое письмо и долго извинялся за то, что не смог выполнить поручение. А мне между тем становилось все хуже и хуже.
О л ь г а: Ты знаешь, Санечка, Наташа чуть не умерла тогда. Ей делали химиотерапию, у нее все волосы вылезли, она постарела, наверное, лет на двадцать, высохла вся – ужас! Без слез смотреть на нее было невозможно.
Д у х: Ну и хорошо, что я ее такой не видел. Главное – она поправилась, вон как выглядит! Прямо супермодель.
С к у р а т о в: И что же было дальше?
Н а т а ш а: Ничего. Емелин не узнал о моей болезни. А буквально через несколько дней после возвращения моего знакомого из Германии я получила письмо, в котором Емелин рассказывал, что встретил в Германии женщину, полюбил ее всем своим сомнительного качества сердцем и просит у меня развод. Возвращаться в Россию он в ближайшее время не собирается, будет строить новую семейную жизнь на благополучной земле Западной Европы, а разводиться вместо него будет по доверенности его приятель-адвокат, которому он уже выслал соответствующие бумаги.
С к у р а т о в: И вы так спокойно уступили? Дали ему развод?
Н а т а ш а: Молодой человек, а за что мне было бороться? Если Емелин не хотел со мной жить, то он не хотел со мной жить, вот и всё. Заставлять его жить со мной силой – глупо и унизительно.
Д у х: Правильно, Наталья Михайловна, ты всегда была умницей. На твое чувство собственного достоинства я и рассчитывал, когда писал то письмо с просьбой о разводе. А за что же ты меня разлюбила? Ну я – понятно, почему тебя разлюбил, все-таки ты была старше меня на пять лет, а мне всегда нравились молоденькие и свеженькие, так что со мной вопросов нет. Но ты-то меня почему разлюбила? Чем я-то тебе был нехорош?
С к у р а т о в: Но вы ведь могли через адвоката сообщить ему, что тяжело больны, нуждаетесь в лечении за границей. Я уверен, что он не бросил бы вас, если бы знал о вашем тяжелом положении. Емелин, конечно, полный мудак, но не подонок, он бы сначала вас вылечил, поставил на ноги, а потом уж развелся бы. Мне кажется, вы к нему несправедливы.
Н а т а ш а: Лёля, он что, ничего не знает? Откуда такие странные суждения? Разве ты не рассказывала Александру, как все это произошло?
О л ь г а: Видишь ли, я не считала возможным рассказывать ему всю правду… Наташечка, дорогая моя, это все-таки такой интимный момент, я не считала себя вправе обсуждать это с кем бы то ни было. Захочешь – сама расскажешь, а я чужие тайны пересказывать не люблю.
Д у х: Ой-ой-ой, можно подумать! Откуда такое благородство? Всю жизнь была дурочкой-простушкой, тупой домохозяйкой, а тут прямо потуги на интеллигентность появились. Ну и что это там за тайны такие, которые ты с Сашкой не обсуждала?
Н а т а ш а: Ну что ж, тогда придется рассказывать. Понимаете, Александр, Емелин прекрасно знал о том, что я больна. Знал, что я умираю, что я постарела и полысела, и даже если я выживу, то останусь, вероятнее всего, глубоким инвалидом. Для него это означало, во-первых, что ему придется одному заботиться о нашей дочери, которой в ту пору было двенадцать лет, а во-вторых, что я навсегда утрачу внешнюю привлекательность. Ни в какую Австрию он не уезжал, мой знакомый легко разыскал его в Германии, передал письмо, Емелин ознакомился с содержанием, а потом стал просить этого человека о помощи. Как бы сделать так, чтобы тот его как будто не застал и письмо как будто не передавал. В общем, они договорились. Емелин пообещал ему денег, и тот согласился на это вранье.
Д у х: Ё-моё! Как она узнала? Откуда? Черт, как неприятно! А я еще жениться на ней собирался… Теперь, раз она знает правду, она хрен за меня замуж пойдет.
О л ь г а: Вполне в духе Емелина. Бедняга, могу себе представить, как он перепугался, когда прочел письмо. Если Наташа умрет – на нем останется дочка, которая ему сто лет не нужна. Придется о ней заботиться, внимание уделять, а как же поездки на курорты с любовницами? Да что поездки, даже на ночь нигде не останешься. Это же ему придется весь образ жизни менять, а не хочется. Если Наташа выживет – то останется инвалидом и уродиной, с ней разводиться будет как-то неловко, все знакомые отвернутся. Ему же всегда было важно, чтобы он в глазах окружающих выглядел чистеньким и благородненьким. Опять же тяжело больная жена – а как же развлечения с бабами? Жену ведь надолго одну не оставишь. Вот он и сообразил эту комбинацию: с одной стороны, про болезнь жены ничего не знаю, так что с меня взятки гладки, с другой стороны – новая любовь, неземная, с кем не бывает, но всегда это считается уважительной причиной.
Д у х: Фу, как нехорошо… Я-то был уверен, что все сошло гладко. А они, оказывается, все знали. Представляю, что Наташка обо мне все эти годы думала и как она меня ненавидит. Но все-таки интересно, кто меня заложил?
С к у р а т о в: Да-а-а, веселенькая история… Я ведь знал только половину.
Д у х: Которую?
Н а т а ш а: Которую?
С к у р а т о в: Лёля мне рассказывала, что Емелин бросил вас с ребенком без копейки, и вы ему этого не простили. Больше я ничего не знал.
Д у х: Ну прямо-таки, без копейки! Я что, имущество с ней делил? Я ей квартиру оставил и алименты платил, пока дочке восемнадцать не исполнилось, так что нечего на меня напраслину возводить.
Н а т а ш а: Не совсем так, молодой человек. Емелин ничего со мной не делил, но делить-то, в сущности, было и нечего. Квартира, в которой мы жили, была моей, у Емелина была другая. Машину делить было невозможно, он же хитрый, оформил на своего отца и ездил по доверенности. Гараж на мать записан. Но алименты платил исправно, что верно – то верно. Только какие это были алименты? Двадцать пять процентов от оклада по месту госудаственой службы. А его доходы от коммерческой деятельности оказались как будто и не при чем. И вот теперь представьте: мы жили на эти самые доходы от коммерческой деятельности, потому что на его государственную зарплату я могла только два раза в магазин сходить за продуктами. Весь уровень жизни у нас был рассчитан исходя из тех, коммерческих, денег. И вдруг я оказываюсь без всего этого… Больная, умирающая, с перспективой в лучшем случае инвалидности и уродства, и с несовершеннолетней дочерью на руках. Но мы отвлеклись. Вас же интересовало, в какой момент я разлюбила Емелина? Да в тот самый, когда узнала, что он прочел мое письмо и испугался. Да, я могла сопротивляться, могла настаивать на материальной помощи, не давать развода и все такое… Но зачем? Зачем мне такой муж – трус, подонок и вообще полное дерьмо?
Д у х: Это я дерьмо? Я – дерьмо?! Я – трус и подонок?! Нет, ты слышала, красавица?… Слышала, да? И что?… Мягко сказано?… Еще и хуже можно назвать?… Да ладно, что ты понимаешь в нашей жизни, тоже мне, морализаторша нашлась. Плохо, конечно, что они теперь все это знают.
О л ь г а: И тогда Наташа решила, что вернет все на круги своя. Ты только посмотри, Санечка, посмотри на нее! Она опять здорова и богата, она добилась того, чего хотела. Ой, Наташечка, я так тобой всегда восхищаюсь! Я так хочу быть похожей на тебя. Ой, я же хлеб не подала! Какая я растяпа.
Скуратов с готовностью встает.
С к у р а т о в: Я принесу. Какой порезать, белый или черный?
О л ь г а: Мне белый, пожалуйста.
С к у р а т о в: А вам, Наташа?
Н а т а ш а: Мне не нужно, я хлеб не ем. Я на диете.
Д у х: Правильно, Наталья Михайловна, хлеб вреден. А эта дурочка пусть ест, разнесет ее к сорока годам – ни в одну тряпку не влезет, всё, что я ей покупал, псу под хвост пойдет, а на новые денег не хватит. Попомнит еще Емелина, до поздно будет. Вот так-то!
Скуратов уходит на кухню, берет нож, режет хлеб.
Н а т а ш а: Лёлечка, я тебе хоть один раз давала плохой совет?
О л ь г а: Нет, а что?
Н а т а ш а: Тогда послушайся меня, не делай ставку на этого молодого козла.
О л ь г а: Но почему? Тебе не понравился Саня?
С к у р а т о в: Ах черт! Порезался…
Скуратов идет к женщинам, держа на весу окровавленный палец.
Д у х: Конечно, еще бы тебе не порезаться, у меня ножи золингеновские, это тебе не кот начхал. Над раковиной держи руку, над раковиной, чё ты мне кровью на пол-то капаешь, это же натуральный паркет! Отмывай потом за тобой… Вот правильно Наташка про тебя сказала – молодой козел. Куда ты поскакал в комнату? Сиди на кухне и не рыпайся, там на полу керамическая плитка.
О л ь г а: Ой боже мой, Санечка… (отворачивается) Я не выношу вида крови, мне сразу плохо делается. Наташа, помоги ему, там в ванной аптечка.
Н а т а ш а: Пойдемте, молодой человек, я вам сделаю перевязку.
Наташа и Скуратов уходят.
О л ь г а: Господи, Емелин, хоть бы ты уже умер наконец!