Рита с любопытством и надеждой посмотрела на Нину Ивановну. На вид той было лет тридцать с небольшим. Как и самой Рите. Лицо у Нины Ивановны было симпатичное, почти красивое, только немного усталое.
– Это ваша дочка? – спросила Нина Ивановна у Риты, кивнув на Лизу.
– Да. Спасибо за котенка. Я…
– Красивая у вас дочурка. И смышленая.
Рита кашлянула в кулак и приступила к делу.
– Нина Ивановна, меня сюда послал этот человек с улицы… Ну, бомж… Как же его?… – Рита сдвинула брови, припоминая. – Викентьевич, кажется… Сказал, что вы добрая, и чтобы я… сказала вам про себя.
– Вот как! Хорошо. Викентьевич – мой старый друг. И что же вы должны рассказать мне про себя?
– Да рассказывать особо нечего… Нам бы это… угол снять в городе… Денег у меня пока нет, но я работящая. Найду работу и обязательно заплачу.
Нина Ивановна молча выслушала Риту, а когда та закончила, спросила, кивнув подбородком на ее припухшее от побоев лицо:
– Это у вас откуда?
Рита открыла рот для ответа, но Лиза ее опередила.
– Это ее папа побил, – с готовностью сообщила она. – За то, что мама не давала ему все деньги пропить. Только он все равно пропил.
Лешка дернул ее за руку.
– Это наше личное дело, – угрюмо проговорил он. – Нельзя всем про это рассказывать.
Нина Ивановна улыбнулась.
– Ты прав, – сказала она. – Я не буду лезть в ваши личные дела. Но я могу попробовать вам помочь. Ведь могу?
Лешка отвел глаза, но ничего не сказал. Нина Ивановна перевела взгляд на Риту.
– Тут рядом есть кафе с игровой комнатой. Давайте отведем туда детей, а сами побеседуем за чашкой кофе.
6
– Три с половиной года назад мы с мужем потеряли сына. – Рита перевела дух, изо всех сил стараясь не заплакать. – Его звали Сашенька, и ему было шесть лет.
– Боже! – тихо проговорила Нина Ивановна. Она положила руку на предплечье Риты и легонько сжала его пальцами. – Я тебе сочувствую. Очень. Прости, что напомнила.
– Я сама стараюсь его не забывать. Мне кажется, если я перестану его вспоминать – я его предам.
Нина Ивановна помолчала, искоса поглядывая на Риту.
– Но ведь тяжело так, наверное, – сказала она после паузы. – Все время помнить…
– Да, – сказала Рита. – Нелегко.
Она помолчала, отпила кофе, после чего продолжила свой невеселый рассказ.
– Муж запил. Ну, то есть, он и раньше это дело любил. Но после Сашеньки вообще с катушек слетел. Первое время он еще работал – слесарем в сервисе, а потом и работу забросил. Так, подрабатывал там-сям, но уже через пень-колоду. Остальное время пил со своими дружками-бухариками. «Жигуленок» пропил, «копейку». Румынский гарнитур с трельяжем, еще много чего. Денег вообще почти не стало, пришлось мне на три работы устроиться, чтобы деток и алконавта этого тянуть. А недели две назад повадились к нему какие-то дельцы. Квартиру предлагали им продать. И втемяшил Колька себе в башку, что квартира нам не нужна, что можем у деда с бабкой пожить в Красноярском крае. А где там жить? У них избенка кособокая – спальня да кухня. Да сарай-развалюшка. – Рита снова сделала паузу, чтобы перевести дух. – Ну, а вчера прихожу с детями домой – а он сидит, пьет, – продолжила Рита. – Продажу квартиры нашей обмывает. А они – которые с ним – говорят, что нам через два дня надо съехать. Я в крик – что? как? куда съехать? А Колька меня поколотил да и храпеть завалился.
– То есть… он все-таки продал вашу квартиру?
Рита махнула рукой.
– Да какое там «продал», – с досадой сказала она. – Облапошили его. Считай, за так отдал. А я, как в себя пришла, вспомнила, что меня подруга Алька в город звала. Я деньги у Кольки забрала, детей разбудила – и на автобус. Да тут еще хуже стало.
– Хуже?
– Алька померла. В ее квартире теперь племянница со своих хахалем живет. А вдобавок у меня еще все деньги украли.
– Украли?
– Угу. Тыщ тридцать там было. Цыганка мне на ладони гадала, да пока я слушала, все и сперла. Ума не приложу, как она сумела. – Рита вздохнула. – Не надо было мне деньги в карман сумки класть. Надо было в одежку спрятать. Но чего уж теперь говорить…
Они помолчали.
– Значит, так, – сказала Нина Ивановна после паузы. – Я сейчас живу одна, муж уехал в рабочую командировку на три недели. Комнатка у меня для тебя и твоих детей найдется. Поживешь, пообвыкнешься…
– Так это… – Рита чуть покраснела. – У меня денег-то почти нет. Чем платить буду?
Нина Ивановна улыбнулась:
– Устроишься на работу – отдашь.
– Вот спасибочки! – обрадовалась Рита. Но тут же насторожилась: – А сколько?
– Да не бойся, много не возьму, – по-доброму усмехнулась Нина Ивановна. – Получишь зарплату – дашь столько, сколько захочешь.
– А если сбегу? Да еще обворую вас?
– Тогда я заявлю на тебя в полицию. Но надеюсь, что до этого не дойдет. Да ладно, не напрягайся, я пошутила. Все будет хорошо. Может, со временем найдешь себе комнату в общаге. Или устроишься на работу с предоставлением жилья.
Рита смотрела на Нину Ивановну с сомнением.
– Почему вы мне помогаете? – спросила она, глядя ей в глаза. – Только по-честному.
Нина Ивановна помедлила пару секунд, а затем нехотя проговорила:
– Пятнадцать лет назад я поссорилась с родителями и ушла из дома. Занималась черт знает чем, впуталась в одну нехорошую историю… В общем, если бы одна добрая женщина не подобрала меня и не отвела к себе домой – меня бы сейчас здесь не было. И вообще бы не было. Нигде. А теперь зови детей и пойдем!
Нина Ивановна поднялась из-за стола.
7
Нина Ивановна открыла дверь, включила в прихожей свет и посторонилась, впуская Риту и ее детей в квартиру.
– Ну, вот мы и дома, – с улыбкой сказала она. – Проходите и располагайтесь!
Рита подтолкнула вперед детей, потом вошла сама. Лизка с Лешкой тут же завертели головами, с восхищением глядя на красивую люстру, на вешалку из оленьих рогов, на красивые картинки, развешанные на стенах.
– Четкая у вас квартира, – вежливо похвалила Рита.
– Четкая? – не поняла Нина Ивановна.
– Крутая, – пояснил Лешка.
– Клевая, – нашла нужным добавить Лиза.
Нина Ивановна засмеялась.
– Спасибо за комплимент. Разувайтесь, вешайте куртки и проходите в гостиную!
В гостиной оказалось еще красивее и как-то совсем уж необычно и непривычно для Риты. На стенах – ни одного ковра. Мебели необычно мало: только диван, два кресла, несколько толстых полок с какими-то бесполезными статуэтками. Перед диваном – маленький столик, словно нарочно обшарпанный, а напротив дивана, на стене, огромный черный экран телевизора. Рита такие только в сериалах видела.
И ни тебе комодов, ни тебе серванта, да и ковер под ногами какой-то скучный, без узоров.
– Садитесь, где удобнее, – сказала Нина Ивановна. – А я пойду сделаю чай. Да соображу что-нибудь перекусить.
– Можно я вам помогу? – робко спросила Рита.
Нина Ивановна улыбнулась:
– Конечно. Только зови меня просто Нина. Да, и давай на «ты». Я на работе от этого «выканья» устаю. Договорились?
– Договорились, – сказала Рита.
…На кухне работа нашлась для обеих женщин. Рита нарезала сыр для бутербродов, а Нина заваривала какой-то особенный чай, отвечая на вопросы Риты.
– А муж у вас есть?
– Есть. Гражданский.
– Это как?
– Живем вместе, но не расписаны.
– А где он сейчас?
– В Рейкьявике.
– А это что? – не поняла Рита.
– Рейкьявик-то? – Нина Ивановна улыбнулась. – Город, конечно.
– Далеко от нашего?
– От нашего города?
– Да.
– Очень! Это в Исландии. Знаешь такую страну?
– Конечно. – Рита чуть покраснела и тихо проговорила: – Это… рядом с Америкой, да?
Нина Ивановна засмеялась:
– Не совсем. Но неважно. Знаешь, у меня и у самой в школе по географии был трояк.
Рита закончила с сыром и принялась нарезать ветчину.
– И чем ваш муж там занимается? – спросила она у Нины.
– Он писатель. Только пока не очень известный.
– Вот оно как. Писатель! Повезло вам. – Рита вздохнула. – А мой – просто алкаш.
– Да, – задумчиво проговорила Нина Ивановна, разливая чай по фарфоровым чашкам. – Алкоголь разрушил немало семей.
– А ваш-то не пьет? – поинтересовалась Рита.
– Ну, иногда случается. Любит красное сухое вино. Испанское, итальянское.
– Вы за ним приглядывайте, – назидательно сказала Рита. – С «сухарика»-то все и начинается. Сперва стакан-другой «Арбатского», потом портвешок, а там и до беленькой недалеко. Мой тоже со слабенького начинал. Сперва «Тещин погребок» пил, а потом сам не заметил как на «Дзедулину пляшку» перешел. Знаете такую?
– Э… да. – Нина Ивановна неуверенно улыбнулась. – Слышала.
– Ну, вот, – кивнула Рита, сооружая бутерброды с сыром и ветчиной. – Ну, а с «пляшки» уже перескочил на водяру. У мужиков это быстро.
– Ты его, наверное, ненавидишь?
Рита прервала свое занятие, задумалась, потом покачала головой и сказала:
Рита прервала свое занятие, задумалась, потом покачала головой и сказала:
– Да нет. Как ненавидеть-то? Одиннадцать лет вместе. Плохой был, да свой.
Нина Ивановна понимающе кивнула, хоть было видно, что она не совсем понимает чувства Риты и уж точно их не принимает.
– Ладно, – сказала Нина Ивановна, – теперь ставь тарелки на поднос. Будем пить чай в гостиной.
– Может, не надо? – нахмурилась Рита. – У вас там ковер такой красивый, а мои его хлебными крошками и чаем обгадят.
Но чаевничали все-таки в гостиной. Рита чувствовала себя неловко – ей было стыдно за свои манеры, за то, что дети чавкают, за то, что крошки падают на стол. И в то же время она впервые за долгое время чувствовала себя спокойной и защищенной от невзгод. Горечь из-за потерянных денег почти ушла, тоска по умершей Але тоже почти не давала о себе знать.
– Хорошо у вас тут, – сказала Рита, прихлебывая чай и оглядывая большую комнату.
Здесь не было ни привычного ковра на стене, ни приличной мебели-«стенки». В посудном шкафчике вместо тарелок и чашек были одни только бокалы – узкие, широкие, маленькие, большие, да и те не хрустальные, а из простого стекла. Но смотрелось все равно красиво. (Правда, Рита ума не могла приложить, для чего людям так много бокалов? Разве что на свадьбу, так и свадьбы же не каждый день.)
Что-то мелодично стукнуло за спиной у Риты. Она вздрогнула и завертела головой.
– Ох, матушки! Чего это? – испугалась Рита.
– Что? – не поняла Нина Ивановна.
– Да вот стучит-то!
– А, это. – Нина Ивановна улыбнулась. – Часы. Они отбивают каждый час.
Рита успокоилась и загляделась на часы, изображающие всадника, оседлавшего небольшую лошадку, вставшую на дыбы.
– Красивые, – похвалила Рита. – И мужчина такой важный. Настоящий командир. Дорогие, поди, часы-то?
– Не знаю. Мне от матери достались. А ей – от ее матери.
– Вот оно как. – Рита вздохнула. – Бывает же у людей.
Нина посмотрела на Лизу и Лешку.
– Дети, если вам скучно – бегите в соседнюю комнату, там есть шашки и лото.
Лешка с Лизой переглянулись. Затем соскользнули со стульев и ушли в соседнюю комнату.
– Только дверь за собой прикройте! – сказала им вслед Рита. – Чтоб не мешали людям!
Лешка обернулся, хмыкнул и плотно прикрыл за собой дверь. Рита, робко глядя на Нину Ивановну, отпила чаю.
– Что думаешь делать дальше, Рита? – мягко поинтересовалась та.
– Ну… – Рита пожала плечами. – Хочу устроиться на работу.
– А образование у тебя какое?
Рита слегка стушевалась.
– Так я это… девять классов в школе закончила. А потом еще на швею училась. Только не работала по специальности. У нас в рабпоселке почти сразу цех закрыли.
– Кем же ты тогда работала?
– Много кем. – Рита робко улыбнулась. – Уборщицей. Санитаркой. Дворы мела. Так а че – я ведь никакой черной работы не боюсь. За любую могу взяться. Когда санитаркой в больнице работала – утки за больными выносила. И туалет привокзальный мыла…
– Ладно, не продолжай. – Нина Ивановна задумалась. – Послушай, – сказала она после паузы, – я тут проходила мимо конторы, в которой когда-то работала, и видела объявление. Кажется, им требуется уборщица.
– Я могу! – тут же выпалила Рита, вся подобравшись и с надеждой глядя на Нину Ивановну, словно от той зависела вся ее жизнь.
– Еще поинтересуюсь у своего родственника, – продолжала Нина Ивановна. – Он работает управляющим в кафе. Может, им нужна посудомойка.
– Спасибо! – с чувством сказала Рита.
Нина Ивановна улыбнулась:
– Погоди благодарить. Еще ведь ничего не известно. Ты, главное, не раскисай, все образуется.
– Не буду, – пообещала Рита. – Вот только… – Она снова поникла.
– Что? – спросила Нина Ивановна.
– У меня ж детишки непристроенные. С кем их-то оставлять, когда я буду работать?
Нина Ивановна ненадолго задумалась, после чего объявила:
– Эту проблему мы решим. Моя знакомая работает директором в лицее. Уверена, она не откажется взять Лешку и Лизу. А зарегистрируем их у меня в квартире.
– Лиза еще маленькая, – неуверенно сказала Рита.
– В лицее есть нулевой класс. Как раз для шестилеток. Там очень душевные преподаватели, и твои дети будут под присмотром с утра до вечера. – Нина Ивановна посмотрела на часы. – Ну, а теперь спать. Мне завтра с утра на работу.
8
Валерий Аркадьевич Старостин, профессор-нейрофизиолог, автор двадцати научных публикаций в журнале «Сайнс», лауреат научной премии имени Кольцова – и все это в сорок шесть лет! – стоял на мосту, облокотившись на железный парапет, и смотрел на мобильный телефон, который держал в руке.
Выглядел профессор скверно. Рыжеватая бородка его была неухожена, дужка очков нелепо выгнулась, пальто было порвано на плече, а на лбу и правой скуле светлели кусочки пластыря.
Лицо профессора Старостина было задумчивым, во взгляде читалась тревога, ему явно было не по себе.
И вдруг мобильник зазвонил. От испуга Старостин вздрогнул и едва не выронил телефон из пальцев, но быстро овладел собой, глянул на дисплей («Номер не определен»), секунду помешкал, а потом поднес мобильник к уху.
– Слушаю, – сказал он в трубу.
– Здравствуйте, Валерий Аркадьевич, – услышал он знакомый ровный голос. – Где вы?
– Я? – Старостин быстро посмотрел по сторонам, затем негромко и сухо проговорил в трубку: – Я там, где вынужден быть. Из-за вас.
– Звучит не очень конкретно, – так же спокойно и сухо произнес голос. – Ну да ладно. Вы кое-что у нас забрали, Валерий Аркадьевич. И мы хотим, чтобы вы это вернули. И чем быстрее, тем лучше.
– Лучше? – Лицо Старостина исказила усмешка, похожая на болезненную гримасу. – Для кого лучше?
– Для всех. И для вас в первую очередь. Давайте встретимся и все спокойно обсудим.
Профессор облизнул пересохшие от волнения губы.
– Мне нужны гарантии, – хрипло вымолвил он.
– Гарантии?
– Да! Гарантии того, что меня не постигнет участь моих коллег по лаборатории.
– Взрыв в лаборатории был несчастным случаем. Это первое. Вы можете сами выбрать место встречи. Это второе. Со своей стороны, я лично гарантирую, что ничего страшного с вами не случится. Это третье. Есть и четвертое. Мое начальство решило увеличить размер вашего вознаграждения – в два раза.
Профессор Старостин вынул из кармана плаща платок и промокнул вспотевший лоб.
– Вы платите мне за молчание? – сипло проговорил он. – За то, чтобы я предал своих коллег, которых вы убили?
– Валерий Аркадьевич, успокойтесь. Я просто хочу вам помочь. Если вы не прислушаетесь к моим советам, то ваша жизнь превратится в ад. Одно утешение – ад этот будет длиться очень недолго.
Профессор нервно дернул щекой. Помедлил, мучительно морщась, а затем сказал:
– Я позвоню вам и сообщу о своем решении.
– Валерий Аркад…
Старостин отключил мобильник, размахнулся и яростно зашвырнул его в реку.
Затем он поднял воротник плаща, огляделся и быстро зашагал по мосту. Одутловатое лицо его было бледным, глаза запали, губы подрагивали. Перед глазами у Старостина снова пронеслась жуткая картина расправы. Вот он сидит за столом, уставленным колбами и пробирками с реактивами, настроение у него отличное, и не столько потому, что успех последнего опыта открывает ему дорогу к внушительному финансовому вознаграждению, а потому, что успех этот – доказательство его правоты, его профессиональной состоятельности, его – черт побери! – таланта.
Валерий Аркадьевич делает пометки в журнале наблюдений и закрывает его. После чего встает из-за стола и подходит к клетке с обезьянами, возле которой уже собрались его коллеги. Лаборант Зиночка Непряжская держит в руке шприц. Лаборант Митя Старовойтов подносит ей пробирку с препаратом М8МВ7.
Все уже знают, что будет дальше, потому что препарат М8МВ7 – это почти то же самое, что препарат М8МВ7, который они опробовали на обезьянах две недели назад, однако новый препарат абсолютно не вызывает отторжения и не должен вызвать никаких аллергических реакций.
Обезьянка уже лежит на железном столе, лапы ее пристегнуты пластиковыми ремешками к стальным рамам. Обезьянка находится под действием седатика, она не спит, но и не волнуется, лишь спокойно и как-то обреченно смотрит на собравшихся возле стола людей в белых халатах.
Набрав в шприц препарат, Зиночка поворачивается к профессору Старостину. В ту же секунду глаза других коллег – а это восемь пар глаз – также обращаются на него. Лица у всех радостные, ведь цель почти достигнута, работа последних полутора лет закончилась успехом. Все ждут от Валерия Аркадьевича сигнала к началу, и он, поправив пальцем очки, обводит лица коллег веселым взглядом и спрашивает:
– Ну, что? Все готовы?
– Да, – едва ли не хором отвечают ему коллеги.
И он переводит взгляд на лаборанта Непряжскую и говорит:
– Зиночка, вводите препарат.