Мебельная стенка «Клипск», о-о, да!
Полочка для шляп «Хэмлиг». Да.
Снаружи мой небоскрёб казался набитым и посыпанным сверху всем этим.
Набор ватных ковров «Маммала». Работы Томаса Харилы и доступные в следующих видах: Орхидея.
Фушия.
Кобальт.
Эбеновое дерево.
Чёрный янтарь.
Яичная скорлупа или вереск.
Вся моя жизнь ушла на покупку этих вещей.
Не требующее ухода покрытие чайных столиков «Каликс».
Мои гнездовые столики «Стег».
Ты покупаешь мебель. Ты говоришь себе: «Это последний диван, который понадобился мне в жизни». Купи себе диван, и на два года ты полностью удовлетворён, не важно, что идёт не так, по крайней мере ты решил вопрос с диваном. Затем подходящий набор тарелок. Затем идеальная постель. Шторы. Плед.
А затем ты просто заперт в своём любимом гнёздышке, и вещи, которыми ты по идее должен владеть, теперь владеют тобой.
Пока я не приехал домой из аэропорта.
Швейцар вышел из тени, чтобы сказать: «тут случилась неприятность. Полиция была здесь и задавала много вопросов».
Полиция думает, что наверное это был газ. Может быть на плите погас предохранительный огонёк или конфорка осталась открытой, выпуская газ, и газ поднимался до потолка, и газ заполнил всю квартиру от пола до потолка в каждой комнате. В квартире было семнадцать тысяч квадратных футов площади и высокие потолки, так что газ медленно утекал день за днём, пока вся квартира не была заполнена. Когда комнаты заполнились до самого пола, сработал компрессор холодильника.
Детонация.
И огромные окна от пола до потолка в их алюминиевых рамах вылетели, и диваны, и лампы, и тарелки, и набор постельного белья в языках пламени, и аттестаты средней школы, и дипломы, и телефон. Всё вылетело на землю с пятнадцатого этажа в чём-то вроде солнечного протуберанца.
О-о, только не мой холодильник. Я коллекционировал подставочки с разнообразными горчицами, некоторые из минералов, некоторые в стиле английского паба. Там было четырнадцать разновидностей обезжиренных салатов и семь сортов каперса.
Я знаю, я знаю, в доме полно полуфабрикатов, и нет настоящей еды.
Швейцар высморкался и что-то смачно плюхнулось в его носовой платок со звуком, который издаёт мячик, попадая в перчатку кэтчера.
«Вы можете подняться на пянадцатый этаж, — сказал швейцар, — но всё равно никого не пускают в квартиру. Полицейский приказ». Полиция интересовалась, нет ли у меня старой подруги, которая могла хотеть чего-то подобного, и нет ли у меня врагов среди людей, имеющих доступ к динамиту.
— Оно не стоит того, чтобы подниматься, — сказал швейцар, — всё, что там осталось — это бетонная скорлупа.
Полиция не нашла следов поджога. Никто не услышал запаха газа. Швейцар приподнял одну бровь. Парень провёл всю жизнь, флиртуя с горничными и медсёстрами, работающими в больших помещениях на вершине здания, в течении дня, и ожидая в кресле в вестибюле, когда они будут уходить с работы. Три года я живу здесь, и швейцар всё ещё читает свой журнал «Эллери Квин» каждую ночь, пока я перекладываю пакеты и сумки из руки в руку, чтобы открыть входные двери и ввалиться вовнутрь.
Швейцар поднял одну бровь и сказал, что некоторые люди уезжают в далёкое путешествие и оставляют свечу, длинную, длинную свечу в огромной луже бензина. Люди с финансовыми затруднениями делают что-то в этом роде. Люди, желающие вылезти из грязи.
Я попросил разрешить мне воспользоваться телефоном в вестибюле.
— Многие молодые люди пытаются удивить мир, и покупают слишком много вещей, — сказал швейцар.
Я звонил Тайлеру.
В снимаемом Тайлером доме на Пэйпер Стрит зазвонил телефон.
О-о, Тайлер, пожалуйста, избавь меня.
И телефон зазвонил.
Швейцар прильнул к моему плечу и сказал: — Многие молодые люди просто не знают, чего они хотят.
О-о, Тайлер, пожалуйста, спаси меня.
И телефон зазвонил.
— Молодые люди, они думают, что хотят весь мир.
Избавь меня от Шведской мебели.
Избавь меня от интеллектуального искусства.
И телефон зазвонил, и Тайлер ответил.
— Если ты не знаешь, чего хочешь, — сказал швейцар, — ты в итоге останешься с тем, чего точно не хочешь.
Могу ли я никогда не быть завершённым.
Могу ли я никогда не быть содержательным.
Могу ли я никогда не быть идеальным.
Избавь меня, Тайлер, от необходимости быть идеальным и завершённым.
Мы с Тайлером договорились встретиться в баре.
Швейцар спросил номер телефона, по которому полиция сможет меня достать. Всё ещё шёл дождь. Мой «Ауди» всё ещё был припаркован на том же месте, но торшер «Дакапо» с лампой дневного света застрял в центре ветрового стекла.
Мы с Тайлером встретились и выпили море пива, и Тайлер сказал, что да, я могу пойти к нему, но прежде я должен оказать ему одну услугу.
На следующий день должен прибыть мой чемодан с джентльменским набором, шесть рубашек, шесть пар нижнего белья.
И там, пьяный, в баре, где никто нас не видит и никому до нас нет дела, я спросил Тайлера, что он хочет, чтобы я сделал.
И Тайлер сказал:
— Я хочу, чтобы ты ударил меня так сильно, как только можешь.
6
Два экрана отведено под мой ДЕМО для «Майкрософт», а я чувствую вкус крови и вынужден начать сглатывать. Мой шеф не знает материала, но он не позволит мне проводить презентацию с чёрным глазом и половиной лица, распухшей от рубцов на внутренней стороне щеки. Рубцы расходятся и я провожу по внутренней стороне щеки языком. Представьте себе спутанную рыболовную снасть на пляже. В моём воображении это чёрные шрамы на задрайке после того, как её закрепят, и я продолжаю сглатывать кровь. Шеф проводит презентацию с моей пояснительной записки, а я проигрываю слайды, так что я нахожусь на другой стороне комнаты, в темноте.
Большая часть моих губ липкая от крови, которую я всё время пытаюсь слизать, и когда включится свет, я повернусь к консультантам, Эллен, и Уолтеру, и Норберту, и Линде из «Майкрософт» и скажу: «спасибо, что вы пришли», мой рот сияет кровью и кровь взбирается по промежуткам между моими зубами.
Ты можешь проглотить примерно пинту крови перед тем, как почувствуешь себя больным.
Бойцовский клуб завтра, и я не намерен пропускать бойцовский клуб.
Перед презентацией Уолтер из «Майкрософт» выдал дежурную набриолиненную улыбку, словно рыночный инструмент, выкрашенный в цвет хорошего томатного соуса. Уолтер со своей печаткой на пальце пожимает мне руку, прикрывает рот рукой и говорит: — Не хотел бы я увидеть, как выглядит твой противник.
Первое правило бойцовского клуба: «ты не говоришь о бойцовском клубе».
Я сказал Уолтеру, что я упал.
Я сам это с собой сделал.
Перед презентацией, когда я сижу напротив моего шефа и показываю ему, какая реплика в пояснительной записке относится к какому слайду, когда я хочу включить проектор, мой шеф спрашивает: — Куда ты влазишь каждые выходные?
«Я просто не хочу умереть без нескольких шрамов», — отвечаю я. Иметь прекрасное мощное тело уже больше ничего не значит. Вы видели эти машины, настоящие созревшие вишни, прямо из демонстрационного зала 1955 года; я всегда думал, что это мусор.
Второе правило бойцовского клуба: «ты не говоришь о бойцовском клубе».
Может быть во время обеда к твоему столику подойдёт официант, и у него будут два огромных чёрных глаза гигантского панды после бойцовского клуба на прошлых выходных, когда ты видел его голову зажатой между бетонным полом и коленом двухсотфунтового громилы, раз за разом опускающего кулак в перешеек официантского носа, снова и снова, с мощным тяжёлым звуком, который ты можешь расслышать сквозь рёв, пока официант не наберёт достаточно воздуха, и не харкнет кровью, чтобы сказать: — Хватит.
Ты ничего не говоришь, потому что бойцовский клуб существует только в часы между моментом, когда бойцовский клуб открывается и моментом, когда бойцовский клуб закрывается.
Ты смотришь на пацана, работающего в копировальном центре, месяц назад ты видел этого пацана, который не может запомнить последовательность подшивки документов в папку или того, что между листами надо прокладывать многоцветную копирку, но этот пацан был богом те десять минут, когда ты видел его рубящим воздух в схватке с представителем бухгалтерии вдвое больше его, когда он приземлился на него и заставил его хромать, пока пацан не был вынужден остановиться. Это третье правило бойцовского клуба: «когда кто-нибудь говорит „Хватит“, или начинает хромать, даже если он только симулирует, бой окончен». И при любой встрече с этим пацаном ты не можешь сказать ему, как здорово он дрался.
«Только два парня на один бой». «Один бой в одно время». «Бой без рубашек и обуви». «Бой продолжается столько, сколько нужно». Это остальные правила бойцовского клуба.
Те, кем парни являются в бойцовском клубе, это не те, кто они в реальном мире. Даже если ты скажешь пацану в копировальном центре, что он хорошо дрался, ты просто не будешь разговаривать с тем же человеком.
Тот, кто я в бойцовском клубе, это не тот человек, которого знает мой шеф.
После ночи в бойцовском клубе всё в реальном мире проходит на пониженной громкости. Ничто не может выбить тебя из колеи. Твоё слово — закон, и даже если люди нарушают законы, или задают тебе вопросы, это не может выбить тебя из колеи.
В реальном мире я координатор компании по отзывам в рубашке и галстуке, сидящий в темноте со ртом, полным крови, и сменяющий слайды, пока мой шеф рассказывает «Майкрософту», как он выбрал конкретный оттенок васильково-тусклого голубого цвета для изображения.
Первый бойцовский клуб — это только я и Тайлер, пинающие друг друга.
Мне всегда было достаточно, когда я возвращался домой злой и понимающий, что моя жизнь не дотягивает до пятилетнего плана, что я могу убрать у себя в квартире или починить машину. Когда-нибудь я умер бы без единого шрама, и оставил бы действительно хорошую квартиру и машину. Действительно, по-настоящему хорошую, пока за неё не взялась бы пыль или новый владелец. Ничто не вечно. Даже Мона Лиза потихоньку разрушается. С тех пор, как открывается бойцовский клуб, я могу расшатать языком половину зубов во рту.
Может быть ответ не в самосовершенствовании.
Тайлер так и не узнал своего отца.
Может быть ответ в саморазрушении.
Мы с Тайлером всё ещё ходим вместе на бойцовский клуб. Бойцовский клуб в подвале бара, сейчас, когда бар уже закрылся в субботу ночью, и ты приходишь каждую неделю и обнаруживаешь здесь всё больше ребят.
Тайлер выходит под единственную лампу в центре чёрного бетонного подвала и он видит огоньки, играющие в темноте в сотнях пар глаз, направленных на него. И первое, что Тайлер выкрикивает, это: — Первое правило бойцовского клуба — ты не говоришь о бойцовском клубе.
— Второе правило бойцовского клуба, — выкрикивает Тайлер, — ты не говоришь о бойцовском клубе.
Что касается меня, я знал своего отца около шести лет, но я ничего не помню. Мой отец заводил новую семью в новом городе каждые шесть лет. Это было похоже не столько на семью, сколько на демократические выборы.
То, что ты видишь в бойцовском клубе — это поколение мужчин, взращённых женщинами.
Тайлер стоит под единственной лампой в полуночной темноте в подвале, забитом мужчинами, и прогоняет остальные правила: два человека на один бой, один бой одновременно, без рубашек и обуви, бой продолжается столько, сколько нужно.
— И седьмое правило, — выкрикивает Тайлер, — если это твоя первая ночь в бойцовском клубе, ты должен драться.
Бойцовский клуб — это не футбол по телевизору. Ты не смотришь на горстку незнакомых мужиков, находящихся на другой стороне земного шара, мутузящих друг друга в прямом репортаже со спутника с двухминутной задержкой, каждые десять минут — реклама пива, и небольшой перерыв для коррекции изображения. После одной ночи в бойцовском клубе просмотр футбола по телевизору напоминает просмотр порнографии вместо хорошего добротного секса.
Бойцовский клуб — реальная причина для занятий в тренажёрном зале, короткой стрижки и ухода за ногтями. Тренажёрный зал, в который ты ходишь, набит парнями, пытающимися выглядеть, как мужики, как будто быть мужиком значит выглядеть, как считает скульптор или художник-оформитель.
Как сказал Тайлер, даже суфле может выглядеть солидно.
Мой отец никогда не ходил в колледж, так что было по-настоящему важно, чтобы я учился в колледже. После окончания колледжа я позвонил ему в другой конец страны, чтобы спросить: «что дальше?» Мой отец не знал.
Когда я нашёл работу и перевалил за двадцать пять, другой конец страны, я говорю: «что дальше?» Мой отец не знал, так что он сказал: «женись».
Я просто тридцатилетний мальчик, и я не уверен, что хоть в одной женщине на свете есть тот ответ, который мне нужен.
То, что происходит в бойцовском клубе, невыразимо словами. Некоторым парням бойцовский клуб нужен каждую неделю. На этой неделе Тайлер сказал — пропускаем первых пятьдесят человек и хватит. Ни одного больше.
На прошлой неделе я вызвал парня и мы с ним попали в список дерущихся. У парня должно быть была плохая неделя, он заломил мне обе руки за голову в полном нельсоне, и лупил меня лицом о бетонный пол, пока мои зубы не стали видны сквозь дыру в щеке, и мой глаз не заплыл и не начал кровоточить, и после того, как я сказал «хватит», я увидел на полу кровавый отпечаток доброй половины моего лица.
Тайлер стоял рядом со мной и мы оба смотрели на огромное кровавое «О» моего рта, и маленькая кровавая щёлочка моего глаза смотрела с пола на нас, и Тайлер сказал: — Круто.
Я пожал парню руку и сказал:
— Хороший бой.
Парень спросил у меня:
— Как насчёт следующей недели?
Я попытался улыбнуться сквозь все свои опухлости и сказал: «посмотри на меня. Как насчёт следующего месяца?» Ты нигде не ЖИВЁШЬ так, как ты ЖИВЁШЬ в бойцовском клубе. Когда есть только ты и ещё один парень под единственной лампой посреди всего этого смотрения. Бойцовский клуб не о выигрыше или проигрыше боёв. Бойцовский клуб не о словах. Ты видишь парня, впервые пришедшего в бойцовский клуб, и его задница — это ломоть белого хлеба. Ты видишь здесь того же парня через шесть месяцев, и он кажется выточенным из дерева. Парень верит в то, что может справиться с чем угодно. В бойцовском клубе такое же хрюканье и крики, как в тренажёрном зале, но бойцовский клуб не о том, чтобы хорошо выглядеть. Здесь такое же истерическое цоканье языками, как в церкви, и когда ты просыпаешься в воскресенье утром, ты чувствуешь себя спасённым.
После моего последнего боя в бойцовском клубе парень, который со мной дрался, вымыл полы, пока я звонил в страховую компанию для оплаты визита к врачу. В больнице Тайлер сказал им, что я упал.
Иногда Тайлер говорил за меня.
Я сам это с собой сделал.
С другой стороны уже начало вставать солнце.
Ты не говоришь о бойцовском клубе, потому что за исключением пяти часов с двух до семи утра в воскресенье бойцовский клуб не существует.
Когда мы придумали бойцовский клуб, мы с Тайлером, ни один из нас раньше даже ни разу ни дрался. Если ты ни разу в жизни не дрался, тебе интересно. Насчёт ощущения боли, насчёт того, что ты можешь сделать с другим человеком. Я был первым парнем, с которым Тайлер почувствовал себя настолько безопасно, чтобы попросить, мы оба были пьяны, в баре, где никому нет дела, так что Тайлер сказал: — Я хочу, чтобы ты сделал мне одну услугу. Я хочу, чтобы ты ударил меня так сильно, как только можешь.
Я не хотел, но Тайлер объяснил мне всё это — насчёт нежелания умереть без единого шрама, насчёт усталости от просмотра профессиональных боёв, и насчёт познания чего-то нового про самого себя.
Насчёт саморазрушения.
В то время моя жизнь выглядела слишком завершённой, и может быть ты должен разрушить что-нибудь, чтобы сделать из себя что-то лучшее.
Я оглянулся и сказал: «ладно». «Ладно», — сказал я, — «но снаружи на стоянке».
И мы вышли на улицу, и я спросил Тайлера, хочет ли он это в лицо или в живот.
Тайлер сказал:
— Удиви меня.
Я сказал, что никогда никого не бил.
Тайлер сказал:
— Ну так давай, оторвись.
Я сказал: «закрой глаза».
Тайлер сказал:
— Нет.
Как каждый парень в свою первую ночь в бойцовском клубе, я поглубже вдохнул и всадил кулак наотмашь в основание челюсти Тайлера, как в любом ковбойском фильме, который вы видели, и что касается меня, мой кулак коснулся шеи Тайлера.
«Чёрт», — сказал я, — «это не считается. Я хочу ещё раз попытаться».
— Конечно, считается, — сказал Тайлер, и ударил меня, прямым, бах, прямо как мультяшная боксёрская перчатка в воскресных утренних мультфильмах, прямо в центр груди, и я упал назад на машину. Мы оба стояли там, Тайлер, потирающий шею, и я, держащий руку на груди, мы оба знали, что попали куда-то, где ещё ни разу не были и, как кот и мышонок в мультфильме, мы всё ещё были живы, и хотели посмотреть, как далеко мы можем зайти, и всё ещё остаться в живых.
Тайлер сказал:
— Круто.
Я сказал: «ударь меня ещё».
Тайлер сказал:
— Нет, ты ударь меня.
И я ударил его, по-девчачьи широко, наотмашь, прямо под ухо, и Тайлер пихнул меня, и всадил пятку своей туфли мне в живот. Что происходило потом и дальше не выражается словами, но бар закрылся и люди стали выходить и собираться вокруг нас на стоянке.
Вместо Тайлера, как я в конце концов почувствовал, я могу поднять руку на что угодно в мире, что не работает, мой пылесос, который вернули с неработающей втулкой, банк, который говорит, что у меня сто долларов перерастраты. Мою работу, где мой шеф влазит в мой компьютер и меняет все пароли в ДОСе. И Марлу Зингер, которая украла у меня группы поддержки.
Ничего не изменилось, когда закончился бойцовскиё клуб, но ничего и не имело значения.
Наш первый бой был в воскресенье ночью, а Тайлер не брился все выходные, так что костяшки пальцев у меня горели от его двухдневной щетины. Лёжа на спинах на стоянке, и смотря на единственную звезду, пробившуюся сквозь уличные огни, я спросил Тайлера, с кем бы он хотел подраться.