Идти пришлось дольше, чем предполагал Хранитель — как оказалось, большая часть дома была скрыта под землей, и помещения там располагались на довольно большом расстоянии друг от друга, соединенные между собой длинными узкими коридорами, где в ряд могли пройти только два человека.
Отчаянно пытаясь взять себя в руки и сосредоточиться, Сергаал следовал за вампирами, машинально прислушиваясь к их беседе.
— Герцог, вы обещали мне возможность задать вам три вопроса, — осторожно начал Мартин.
— Задавайте, пока идем.
— Скажите, почему вы не пытаетесь перевоспитывать и обращать людей из числа охотников? Они обладают гораздо лучшими физическими и умственными качествами, нежели рабы, самые лучшие из которых недалеко ушли от животных.
— Воля, Мартин. Уж кто-кто, а вы должны это знать. Твари, которых мы содержим в городах и вольных деревнях, послушны нам, и не видят себе иной судьбы, кроме как служить высшим существам. А если кому-то из них и придет в голову идея стать чем-то большим, то он пытается заслужить право на обращение. Но такой человек заранее предан нам. В его тупую голову просто не может прийти мысль о том, что против нас можно воевать, что можно попытаться причинить нам какой-то вред. А вот охотники… Знаете, лет пятьсот назад был такой случай — один самонадеянный вампир обратил охотника. Месяц он ходил и хвастался своим учеником — а тот и вправду был несравнимо умнее, сообразительнее, ловчее и сильнее учеников других наших сородичей. А через месяц этот охотник убил его. У них слишком сильна воля, Мартин. А пока так — они опасны. Риск не оправдан.
— Я примерно понял вас. Тогда второй вопрос будет совсем на другую тему. Герцог, вы ведь знаете о нашем бедственном положении относительно рабочих?
— Вы имеете ввиду деградацию? — вампир усмехнулся. — Да, я знаю, что последнее поколение рабов уже почти не способно на какой-либо труд, требующий приложения умственных способностей. С этим можно бороться только вливанием свежей крови.
— Да, но где ее взять? — возразил исследователь. — Люди из вольных деревень, конечно, немного спасают положение, но это только отсрочка на поколение, максимум — на два. Потом начинается все то же самое. Кроме того, в последние девяносто лет снизилась рождаемость самок, что отрицательно сказалось на количестве ежегодного приплода.
Сжав кулаки так, что костяшки побелели, а из прорванных ногтями ран на ладони потекла кровь, Сергаал молча следовал за вампирами, сдерживая ярость уже из последних сил.
«Значит, „самки“? Ежегодный приплод? Деградация рабов? Твари! Уничтожу вас, всех, до единого! Права была Сигурни…»
— Мартин, показатели интеллекта жителей вольных деревень, конечно, выше, чем у городских рабов, но все же недостаточно. Я принял другое решение. У нас есть еще лет сорок. За это время мы проведем один эксперимент, и если все удастся — то мы уничтожим сразу две проблемы.
— Какие? — заинтересовался вампир.
— Во-первых, только что вами упомянутую проблему деградации до уровня, на котором КПД рабов снижается до непозволительного минимума. Во-вторых — проклятые свободные города охотников!
— Вы все же уговорили совет начать войну?
— Пока что — нет, к сожалению, — скривился герцог. — Но мне удалось заполучить одного охотника, который готов быть осеменителем в обмен на сохранение ему жизни и обеспечение всяческих материальных благ. Проще говоря, наши рабы будут его кормить, одевать, и всячески ублажать, а он за это — осеменять самок, которые будут давать гораздо более качественное потомство.
Мартин на миг задумался.
— Идея хорошая. Но как это связано с уничтожением городов охотников?
— Напрямую, — герцог позволил себе снисходительную усмешку. — Если мой эксперимент принесет плоды, то я предложу на совете устраивать специальные рейды за человеческими самцами, объяснив, что это единственный на данный момент зарекомендовавший себя метод борьбы с деградацией рабов. Рейды будут представлять собой регулярные нападения на группы охотников, с целью захвата материала для селекции. Я провел ряд экспериментов, и мне не терпится проверить результаты на практике — но я и так уверен в том, что я прав, и мой метод селекции решит проблему деградации очень надолго. Но для этого мне нужен полноценный, здоровый материал — и у совета не будет иного выхода, кроме как согласиться на рейды против охотников.
— Я все равно не понимаю, как это поможет уничтожить города, — пожал плечами Мартин.
— Я не говорил о моментальном результате. Но наши нападения разозлят охотников, а если мы еще и подкинем к стенам какого-нибудь города несколько удачных результатов моей работы — люди бросят все, соберут армию, и пойдут мстить. А дальше вы все не хуже меня понимаете. Кстати, мы уже пришли, — вампир остановился у высокой двери, запертой снаружи на тяжелый засов.
— Последний вопрос, герцог, — остановил его исследователь. — Скажите, зачем уничтожать города?
На лице повелителя Некрополя отразилось величайшее изумление. Широко распахнув глаза, он чуть склонил голову на бок, став похожим на какую-то экзотическую птицу.
— Мартин, вы серьезно об этом спрашиваете?
— Абсолютно. Нам незачем стирать с лица земли свободных охотников. Они сокращают наше население ровно настолько, насколько это необходимо — гибнут самые слабые и бестолковые из новообращенных, следовательно, охотники играют роль естественного отбора, каковой необходим в особенности для расы существ практически бессмертных. Это первое. Второе: в этой войне мы неизбежно потеряем слишком много своих. Гораздо больше, чем можем себе позволить — если Рэйкорн узнает о происходящем, то нам не придется долго ждать полноценного удара с их стороны. Наше герцогство превосходит их численностью населения, но в магии мы, увы, уступаем — и вы это знаете куда лучше меня. И, наконец, третье: не забывайте о том, что если мы слишком сильно надавим на людей, то они могут не выдержать иначе, чем вы предполагаете, и попробуют бежать с острова. А куда они могут бежать? Только на Рэйкорн, до материка им не добраться. Там же их примут с распростертыми объятиями, и тогда-то отступники ударят по нам незамедлительно. Поэтому я…
— Ваши речи, господин советник, дают повод заподозрить вас в измене, — прошипел герцог, обрывая Мартина на полуслове.
На повелителя Некрополя было страшно смотреть. Его глаза пылали алым, клыки удлинились, и двумя белыми кинжалами ярко выделялись на фоне красных губ, ногти тоже увеличились, превращаясь в оружие. Пальцы вампира сжались на рукояти висевшего на поясе ножа, и Сергаалу на миг показалось, что по запястью герцога ядовитыми змейками пробегают едва различимые молнии.
Мартин отступил на шаг, и склонился в низком поклоне, черные перья волос соскользнули, обнажая шею — вампир демонстрировал покорность и верность, предоставляя собеседнику возможность убить его, если тот сочтет это необходимым.
— Я всего лишь ученый, мой повелитель, — негромко проговорил он через несколько секунд, когда стало ясно, что сейчас карающего удара все же не последует. — И я привык размышлять логически. Все мои слова — просто выводы, которые я могу сделать из имеющихся фактов.
— Вам более трехсот лет, Мартин, но вы поразительно глупы в некоторых вопросах, — высокомерно процедил герцог, выпуская рукоять кинжала, и принимая прежний невозмутимый вид. — Как вы можете не понимать таких очевидных вещей, которые ясны даже самым молодым из обращенных?
Советник склонился еще ниже, пряча взгляд. А повелитель Некрополя тем временем продолжал:
— Мы, вампиры, — высшая разумная раса в этом мире. Люди — это скот, Мартин. Их предназначение — обеспечивать наше существование. Люди — это пища, рабочая сила, и материал для размножения, не больше и не меньше. Они слабы, глупы, и беспомощны, они нужны только для того, чтобы могли быть мы! Единственное, что они могут противопоставить нам — это свое количество, ведь благодаря своей фантастической способности плодиться они заполонили собой весь мир. Наши предки, при всем моем уважении, были слишком слабы и мягкотелы, позволив им это, и теперь наш долг — исправить ошибку, вернув власть себе. Свободные города — оскорбление нашей расе, ибо жители этих городов позволяют себе думать, что они стоят выше нас, хотя их истинное место — загон для скота, каковым они и являются. Больше того, существование охотников является оскорблением для нас еще и потому, что они называют себя охотниками! Вслушайтесь, как это звучит — охотник на вампиров! Словно бы мы — их добыча, хотя на самом деле все обстоит с точностью наоборот! Понимаете, о чем я?
— Да, мой повелитель, — покорно согласился Мартин. Вот только в его голосе не звучало ни малейшей уверенности.
— Все ваши доводы — они, безусловно, логичны. Но не более того! Логика не имеет права на существование, если логика идет вразрез с законом нашей расы. А закон гласит: вампиры, и только вампиры — высшие существа. Все остальное — пища и рабы.
— Конечно, мой повелитель.
— Я рад, что вы все же можете это понять, Мартин. А теперь — давайте все же пойдем. Возможно, мы как-нибудь продолжим этот разговор, но в более располагающей ситуации, — герцог распахнул дверь, и первым же вошел.
Похоже, либо этот конкретный вампир, либо же раса в целом, питали необъяснимое отвращение к углам — коридоры, по которым шли сюда герцог, советник, и Сергаал, извивались змеями, ни разу не поворачивая резко, зала, в которой проходило обращение, имела круглую форму, эта же комната была овальной. Стены, затянутые небесно-синим шелком, полное отсутствие мебели, и бурые пятна на высланном сосновыми досками полу.
А у стены, прикованная цепями, скорчилась хрупкая фигурка. Девушка была полностью обнажена, по спине рассыпались перепутанные светлые волосы, а в светло-зеленых, почти прозрачных глазах стояла лютая ненависть — и ни капли страха, хотя и стены, и пол, и потолок здесь были буквально пропитаны им — тягучим и липким, будто хорошо сваренный джем.
Волчонок отшатнулся, глядя в глаза охотнице.
— Что ж, Райтир, прошу — твой первый настоящий ужин, — насмешливо бросил герцог, отступая в сторону.
Сергаал медленно сделал несколько шагов по направлению к жертве, выпуская сдерживаемую все это время бешеную ярость на свободу.
Словно бы дремавший сотни лет вулкан внезапно проснулся, и сразу же начал извергаться. В черных глазах Хранителя плеснулось безумие, он зарычал, и вскинул руки, просто расплескивая вокруг себя уничтожающую все живое волну чистой энергии.
Аланир устало зевнул, плеснул в стакан еще немного вина. Молодой вампир ненавидел, когда ему выпадали эти дежурства — скучные, однообразные, и, на его взгляд, совершенно бессмысленные. Ну зачем, скажите на милость, надо сидеть весь день в этой потайной комнатушке в стволе векового дерева, где и пошевелиться-то почти невозможно, и сквозь особым образом защищенное от проникновения солнечных лучей стекло осматривать окрестности — не появятся ли охотники? Полный бред и бессмысленная трата времени! Как будто этим животным хватит глупости, смелости и наглости явиться в город вампиров! Нет, они способны только ползать по кустам и нападать толпой на тех, кто и вампиром-то стал по недоразумению, на слабаков и бездарных тупиц!
На эти дежурства стремились только старшие вампиры, в чьи обязанности это не входило, но и они не слишком часто приходили «посмотреть на потерянное солнце» — во-первых, одного раза в год вполне хватало, чтобы вспомнить и понять, что не так уж и много потеряно, а во-вторых, слишком часто проявляемое желание вновь ощутить свое человеческое прошлое не поощрялось, более того — могли и в нелояльности герцогу, объявившему солнце не просто злом, а воплощением враждебного божества, заподозрить.
Но Аланир не был старшим вампиром и по солнцу соскучиться не успел — больше того, искренне посмеивался над глупой и даже опасной сентиментальностью некоторых сородичей, кому перевалило за сотню. Он эти дежурства терпеть не мог, да и отсыпаться потом приходилось не меньше суток — хотя стекла и были затянуты защитной пленкой, но она спасала не полностью, лучи солнца не обжигали, но энергии уходила масса. И спасибо, что каждому дежурному хотя бы полагалась лишняя порция крови — а то совсем печально было бы…
Увы, сам Аланир был слишком молод, чтобы иметь возможность возражать, и когда учитель отправлял его на дежурство — приходилось подчиняться. И вот сейчас вампир допивал уже вторую бутылку вина, тоскливо считая часы и минуты, оставшиеся до захода солнца, и, следовательно, до окончания его мучений в тесной сторожке.
Стакан опустел. Аланир встал, потянулся, отбросив с лица длинные пряди челки, и бросил очередной скучающий взгляд в окно. Дежурить оставалось еще порядочно… а точнее, от рассвета прошло всего два часа, и впереди была еще немалая часть утра, и весь день. Грустно вздохнув, вампир хотел было уже сесть обратно на неудобный стул, и налить еще немного вина, но что-то, отмеченное краем сознания, и выбивающееся из обычной картины города, привлекло его внимание, и Аланир вгляделся чуть пристальнее.
Город дрожал. Дрожали дома и деревья, дрожали загоны для пищи и помещения мастерских, дрожали стены Арены и выложенные каменной плиткой дороги, дрожала сама земля! И эпицентром этой дрожи был почти ничем не примечательный дом возле центральной площади.
Он был таким же, как и большинство домов в городе. Довольно высокий, увенчанный красивой башенкой с кованой фигурой на шпиле. Вот эта-то башенка и дрожала сильнее всего.
На миг небо словно бы затянуло черной тканью — матовой и непроглядной. В следующую секунду башенка раскололась надвое, и из образовавшегося провала хлынул ослепительно белый, яростный свет, острым клинком вонзившийся в бархатные небеса. Покров сорвало бешеным порывом ветра, белый свет воссоединился со своим отцом — светом солнечным, и вместе они обратились в безжалостное оружие, противостоять которому не могло ничто и никто…
Плети света, извиваясь, рушили здания и деревья, змеями соскальзывали, струясь, на нижние этажи, и вытаскивали на улицу визжащих от ужаса и боли вампиров. Только несколько кровососов попытались дать какой-то отпор этой жуткой магии, сотканной из самого солнца, но бесполезно — белоснежные острия плетей пронзали их тела и возносили к небу, прямо к яркому и безжалостному светилу, обращающему бывших хозяев жизни и смерти в прах.
Аланиру впервые за время его существования в качестве вампира стало по-настоящему страшно. На миг болезненно сжалось сердце, и тут же отпустило, когда с шеи будто бы сорвали охватывавшую ее уже несколько лет удавку. Это означало только одно — вампир, обративший его, мертв. Но Аланир не испытал радости от ощущения собственной свободы, он уже понял, каково ее настоящее имя.
Эта свобода сегодня была дарована всем жителям города вампиров, начиная от лорда и его приближенных, и заканчивая животными — свобода не пощадила никого. Ни кровососов, ни кандидатов, ни рабов, ни пищу, никого… Этой свободы каждому хватило сполна, она нашла любого, как бы тот ни прятался, и приняла его в себя.
Свобода, чье имя — смерть.
Аланир понял это за миг до того, как белая плеть проникла сквозь плоть дерева, не причинив ему вреда, и вонзилась в его сердце, отпуская на волю несчастного мальчишку Ала из вольной деревни, который пошел в кандидаты, чтобы защитить сестру.
За секунду до смерти Ал улыбнулся. Он знал, что скоро увидит и маму, и малышку Руту и даже отца, которого, разумеется, не знал, а все преступления вампира Аланира останутся здесь в этом ослепительном свете, и в нем же сгорят, визжа и дергаясь от невыносимой боли. Ал даже не ненавидел Аланира, хотя и не простил его — первое, что сделал Аланир в качестве вампира, это выпил кровь малышки Руты, потому что Ал оказался слишком слаб, чтобы противостоять воле учителя…
Улыбнувшись на прощание ласковому солнцу, Ал ушел — его ждали мать и сестра. А город остался лежать в руинах, хороня под собой четверых выживших — охотницу на вампиров, девчонку-рабыню, вампира, и еще нечто, которому ни город, ни что-либо в этом мире, не знали имени…
На развалины, совсем недавно бывшие городом, опустила свои бархатистые темные крылья ночь. Яркая, почти полная луна укоризненно взирала с небес на руины, в ее неверном, слабом свете можно было различить хрупкую человеческую фигурку, яростно расшвыривающую в стороны камни. Отбросив в сторону очередную глыбу, человек на несколько секунд замер — а потом вдруг рухнул на колени, прижав ладони к лицу.
Кейтан плакал неумело, судорожно — но это приносило хоть какое-то облегчение. Он понимал, что шансов нет, что кузину вместе с Сергаалом завалило так давно, что даже если он и откопает их, то они уже наверняка мертвы, но все еще на что-то надеялся. Молодой охотник твердо решил, что пока не найдет их тела, он не уйдет отсюда — если даже они и мертвы, то заслужили лучшей участи, нежели истлеть в окружении праха проклятых кровососов. Он должен хотя бы похоронить их так, как полагается.
Как же проклинал себя юноша за то, что отпустил Сигурни вместе с Мирити на разведку, хотя Черный Клинок и велел ждать его возвращения! Ведь чувствовал, что что-то не то, ведь замечал странный блеск в глазах товарища, когда тот смотрел на Сигурни, почему же допустил?
И как же Кейтан ненавидел себя за трусость, за то, что не бросился на помощь, когда Мирити, чуть замедлив шаг, оказался за спиной Сиг и с силой ударил ее рукоятью кинжала по голове! Но рядом мгновенно оказались двое вампиров, которым Мирити быстро что-то сказал — и те пропустили его, прихватив с собой тело охотницы. Они обращались с ним отнюдь не как с пленником, и из этого следовал только один вывод — перебежчик!
Такое случалось, хотя и довольно редко. Кое-кто из охотников, не желавший всю жизнь сражаться за право прожить следующий день свободным, уходил на сторону вампиров. Говорят, там они долго не жили, кровососы получали от перебежчиков все, что хотели, а потом легко пускали их на еду — но почему-то находились все новые и новые предатели. Вот теперь оказалось, что Мирити, бок о бок с которым и сражались, и в дозоре стояли, и на охоту ходили — один из таких предателей. Хуже того, он отдал проклятым тварям Сигурни!