Там, среди пастырей протекла первая юность моя. Наступило двадесятое лето жизни моей - и неизвестная тоска, стеснив грудь мою, давила сердце. Ясно чувствовал я, что не к мирной жизни пастырей судьбы богов меня назначили.
Дабы сколько-нибудь дать отраду мятущемуся духу моему, я, вооружась булавою, ходил в непроницаемые места лесные, сражался с волками и медведями - и утешался, оставаясь победителем; и так проведя пять лет, оставил я жилища пастырей, и покровенный кожею зверя, мною сраженного, вооруженный одною булавой, устремился я в путь - совершать судьбу свою.
Ее велением, блуждая чрез страны и области, я нашел себя в пределах князя Косожского. Я устремился к двору его, отличил себя на единоборствиях, - и назначен князем в его оруженосцы, доколе подвиги мои дадут мне право искать достоинства богатырского.
Двор наполнен был славными витязями и князьями стран отдаленнейших. Они стеклись ратовать за княжну Миловзору, единородную дщерь обладателя. Долго искали они руки ее и сердца, но, видя непреклонность и равнодушие княжны прекрасной, начали искать одной руки ее.
Князь предоставил выбор изволению свой дщери; и князья и витязи - одни удалялись в отчаянии, другие являлись с надеждой; но одинаковая участь ожидала их; и двор княжеский бывал или торжищем многолюдным, или пустынею дремучею.
Наконец, в великое празднество Лады, богини любви и веселия, я впервые узрел ее.
О витязь! И каменная грудь размягчилась бы, и стальное сердце забилось бы новою жизнию от взора ее!
Седьмая-на-десять весна жизни ее наступила. Подобно звезде утренней, взор ее был быстр и блистателен; подобно полной розе, цвели ее ланиты; и каждое ее движение, каждо колебание груди прелестной упоевало меня отравою.
Я вышел из храма отчаянным и впервые возроптал на богов, почто не витязь я, почто не сын обладателя великого.
Уклоняясь под тень вязов и тополов, устремлял я жадные взоры мои к девическому терему Миловзоры. Подобно истукану бесчувственному, провожал я дни от явления зари небесной до глубокой ночи; и так протекла весна на долинах Косожских.
Настали дни знойные, пылающее небо изливало утомление на всю природу, но грудь моя дышала огнями жесточайшими, и приметно иссушила корни жизни моей. Много раз видал я княжну прелестную, и каждый раз становилась жизнь моя мучительнее.
В один день, - о! когда забудешь его, душа моя? - в один день, когда я в безмолвии лежал на берегу источника и помышлял о будущей судьбе моей, решительность наполнила меня крепостию.
Доколе, вскричал я, буду томиться в бездействии? и для того ли оставил я мирную жизнь пастырей, дабы здесь погрязнуть в уничижении и истаять в убивающей меня праздности? Я должен прежде совершить подвиги великие, должен прославить имя свое в битвах и тогда - помышлять о радостях мира сего!
Восстаю и зрю пред собою престарелого Витбара, чашника княжеского.
"Куда устремился, Громобой?" - сказал он мне с приветливостью.
"Искать подвигов, достойных мужа! - отвечал я. - Бездействие погубит меня".
"Мне нужно с тобой беседовать, - вещал он, - и сей ночью, когда звезда вечерняя взойдет над сими тополами, я надеюсь здесь найти тебя. С начала утра ты можешь располагать собою".
"Я исполню твое желание", - сказал я, и он удалился; но смутное предчувствие воспламеняло кровь мою. Я ждал его с трепетом.
Воссияла звезда на небе лазуревом; природа в сладкой дремоте покоилась; не колебались листья на древах зеленых; и фиалка, кроткая красота ночи, подняв прекрасные листки свои, разливала благоухание. Одна душа моя подобилась небу, раздираемому ветрами во время бури; мысли мои колебались подобно волнам моря Варяжского, когда буйные чада грозного Посвиста [Бог ветров у древних славен. (Примеч. Нарежного.)] свирепствуют на челе его.
И вот престарелый Витбар явился, и с ним - совокупный блеск тысячи солнц не поразит так слепорожденного, коему благие небеса мгновенно откроют взоры, - и купно с ним - Миловзора!
"Громобой", - сказала она и простерла ко мне руку свою!
Толико кроток, толико животворящ был глас Перуна, бога державного, по коему первобытная нестройность стихий пришла в порядок. Таково было движение десницы его, и погруженные на дно бездны светила дня и ночи возникли и засияли на тверди небесной.
"Что повелишь, прекрасная княжна Косожская?" - ответствовал я с трепетом.
"Чувствуешь ли величие в духе твоем и крепость в мышцах твоих?"
"Вели - и я устремлюсь противу целых полчищ!"
"Сочувствие. - вещала она, - сей дар, влиянный небом нашему полу, дал познать мне вину тоски твоей. Ободрись!
Заутра искатели руки моей будут утверждать право свое силою оружия. Соединись с ними. Витбар вручит тебе доспехи богатырские. Облекись в них и, опустя наличник шлема твоего, сразись с ненавистными искателями. Если боги даруют тебе победу, тогда предстань моему родителю. Твоя храбрость и мольбы мои убедят его".
Она удалилась. Витбар поведал мне, как Светодар, князь Косожский, склонясь на мольбы своей дщери, объявил, что одна храбрость и победа над прочими даруют Миловзору ее искателю.
Я вооружился и, возлегши у дуба великого, ожидал восхода солнечного за три выстрела из лука от стен города.
Восшел Световид на небо голубое, и обрадованная природа воспела благодарные песни своему воскресителю.
Я преклонил колена и сотворил молитву.
Неизвестная мне дотоле бодрость и надежда разлились в груди моей. Я сел на коня ратного, взял копье тяжелое, меч булатный, булаву крепкую - и медленным ходом обратился к городу.
Вскоре звук трубы бранной раздался в пространствах воздушных, - и я быстрее стрелы устремился.
Уже влюбленные князья и витязи собрались на площадь пространную. Уже готовы были они метать жребий, но, узрев меня, остановились. Взорами вопрошали они друг друга:
кто сей витязь незнаемый?
"Кто ты, витязь?" - обратился ко мне Буривой, князь печенегов.
"Соперник твой в любви и оружии!" - отвечал я.
Вскоре явился князь Косожский и с ними Миловзора.
Судьбы управили жребием, и я первый стал на месте битвы кровавой и поднял копие свое.
Подобно ветру быстрому устремился ко мне повелитель мерян и Белаозера; я пустил копье, раздался звук раздробленной брони его, - восколебался он, пал, подобно юному кедру, в корне сраженному, и смертные тени окружили его.
Участь сию испытали князья Полотский и Чехский, и многие из витязей стран отдаленнейших.
Подобно туче, готовой родить громы и молнии, мрачен, как глубокая ночь осенняя, тихими шагами потек ко мне Буривой, владыка свирепых печенегов.
Как два вихря противные, текущие сразить один другого, роют землю и исторгают древа великие на пути своем, наконец встретясь, борются и, уничтожа друг друга равною силою, исчезают; пыль подъемлется к облакам, и тишина наступает - так сразились мы с Буривоем. С первых ударов копья паши сокрушились, и кони пали на землю. Я схватил меч тяжелый и поразил в грудь врага жестокого; полилася черная кровь его по брони; по меж тем, подобно удару грома, булава его обрушилась над главой моей, расторглись ремни крепкие, рассыпалась сталь блестящая, и шлем мой, сокрушенный на части, пал на землю.
С яростным ревом поднял я булаву свою, но Буривой уклонился.
"Остановись! - вскричал он, опустя на землю булаву свою. - Оружие князя Печенежского не будет поражать оруженосца на едипоборствин".
"Дерзновенный! - вещал ко мне князь Косожский. - Толпко ль твое простерто ослепление! Ты не усомнился сразиться с князьями и витязями; ты - оруженосец - за княжну Косожскую, дшерь мою единственную! Прощаю безрассудной юности твоей. Спеши оставить страны наши и воспрети себе когда-либо касаться моих пределов".
Он удалился. Все уклонились во двор его.
Долго стоял я в бесчувствии. Казалось, земля подо мною разверзлась; я устремился погрязнуть в бездну, но небе было ясно, безоблачно; земля цвела в траве злачной, цветами испещренной.
Косными шагами уклонился я из града, в коем царствовали свирепость и жестокосердие. Подобно скитающемуся привидению блуждал я по степям и дебрям; день и ночь слились для меня воедино; я проходил горы кремнистые, долины песчаные; переплывал реки быстрые, и душа моя не чувствовала бытия своего.
Так провел я осень мрачную и зиму жестокую, пока не настиг тебя, витязь, как, сражаясь с лютым исполином, лишился ты своего оруженосца. Ты принял меня с кротостью, - я никогда тебя не оставлю!"
Умолк Громобой. Долго Добрыня хранил безмолвие. Дума тяжелая носилась по челу его. Наконец, обратясь к нему с кроткою улыбкою, вещал:
"Боги наказали тебя за твое неверие. Ты ли, быв при мне столько времени, не познал меня: не познал, что первое движение моего сердца есть - наградить доблесть истинную и первое движение руки - наказать гордость неразумную. Давно бы прошло твое уныние, когда бы имел доверенность к твоему витязю. Я протекал грады и веси, страны и области, ища невинных страждущих; ты был при мне - и молчал. Может быть, ты лишал меня лучшего утешения в жизни, лишая случая столько времени исполнить должность мою. Устремимся ко двору великодушнейшего моего князя Владимира. Он обратит на тебя взоры свои, и клянусь моим именем, ты первый будешь, кого он при появлении нашем опояшет мечем витязя и возложит на грудь гривну княжескую!"
Вечер VI
Между тем как Добрыня и друг его Громобой шли путем своим в престольный град Владимиров, - Буривои, князь грозных печенегов, и Бориполк, повелитель кривичей, блуждали окрест терема прелестной княжны косожской, и черная горесть теснила буйные сердца их, и мысли их были пасмурны подобно облакам, носившимся в ночь ту по небу косожскому.
"Долго ли, - возопил Буривои, и взоры его подобно молнии засверкали во мраке ночи, - долго ли мы, князья и витязи, будем блуждать в стране чуждой, не иметь мира в душах наших и в сердцах покоя?"
"Мы соделались стыдом своих народов", - ответствовал Бориполк.
"И будто бы наказанные великим Чернобогом [Бог, мститель порочных, у древних славен. (Примеч. Нарежного.)] лишением рассудка, стремимся за привидением, всегда от нас уклоняющимся; пятое лето тлеем мы в бездействии - ни один подвиг не ознаменовал нашего существования!
Забудем же безрассудного Светодара, князя земли сей.
Забудем свирепую княжну и презренную любовь ее, и вкупе, союзными силами ратными возгремим оружием, низвергнем престарелого повелителя, и непреклонная дочь его да будет наградою - кому судьба богов бессмертных вручит ее по жребию!"
Тут князья, в знак согласия их намерений, в безмолвии подали друг другу руки и удалились в шатры свои. Возникающее солнце утреннее озарило их в пути отдаленном.
Подобно вихрям на степях, прибрежных морю Хвалынскому [Древнее имя Каспийского моря], крутились они во страны свои, дабы, собрав рать сильную, исполнить уговор свой.
Светодар возвестил Миловзоре о их отшествии, и с давнего времени прелестная впервые улыбнулась.
Прошло лето знойное и осень суровая. Засвистали ветры лютые - и снега покрыли землю Косожскую.
Печально лицо земли во время зимы свирепой. Окованная природа в каждом дыхании ветра сетует о своем обнажении. Мрачные облака, отягченные снегами и бурями, каждое мгновение грозят ниспасть на лоно земли и погребсти все земнородное. Тщетно солнце стремится расторгнуть воздушную рать эту; оно уступает и от стыда покрывается мраком. Но - среди сих непогод и ужасов, кто покоен в духе и мирен сам с собою, у того радость прозябает во взорах, и улыбка цветет на устах невинных. Таково было с прелестною княжною косожскою.
В сообществе подруг девства своего сидела она в безмолвном терему своем, и родитель часто присутствовал при невинных их забавах. Тогда Миловзора, при радостном звуке цевниц и бубнов, подобно легкокрылому Погоде [Зефир славенский], носилась плавно по помосту терема, и каждым движением, каждым взором увлекала за собою всех взоры и движения.
Или возвысив светлый, звонкий глас свой, воспевала она прелести весны благословенной, когда она манием очей своих сгонит с рамен земли льдистые оковы и повелит цветам возникнуть, древам опушиться в одежду зеленую и птицам воздушным воспеть торжество ее пришествия.
Тогда мнилось всем, что они внемлют сладкому пению певцов небесных и на грудах снега видят алую розу и белоснежную лилию.
Так прошла зима на землях косожских, и прелестный цветень [Так назывался апрель месяц. (Примечания Нарежного.)] возвратился. Благоухание разлилось в долинах; поверх гор повеяли ветры кроткие.
Среди таковых невинных увеселений двора косожского, в единый день, когда Световид совершил половинное шествие свое, узрели из чертогов княжеских пыль высокую с двух сторон столицы. Вскоре засверкали вдали копья булатные, а стальные шлемы разливали огненное сияние. Два сильные воинства представились, и вскоре белые шатры воздвиглись на холмах в виду обитателей.
Шум и -смятенный гул раздался по двору княжескому - и вскоре по всем сгогпам града великого.
"Что значит пришествие рати иноплеменной?" - восклицали граждане, и беспокойство непогод военных раскинуло мрачные крила свои поверх чертогов княжеских и хижин землепашцев, поверх селения многолюдного и храмов богов отечественных.
Престарелый Светодар призывает к себе Витбара и вещает ему:
"Иди в стан пришельцев иноплеменных, и знамя мира да возвестит в тебе вестника дружелюбия. Чего хотят от меня вожди с их воинством?"
Витбар пошел и в середине стана совокупных сил вражеских, под шатром златогканным, познал Буривоя с Бориполком.
"Чего ищете вы в стране нашей с силою ратною? - вопросил он. - Чертоги Светодара всегда были для вас отверзты; столы его отягчались яствами избранными и питьем сладким при вашем присутствии. Чего же ищете вы с воинствами и что возвещу о прибытии вашем повелителю?"
"Иди, Витбар! - рек Буривой, - возвести престарелому Светодару, что гордость его неугодна нам более, и непреклонность дщери его противна велениям небес и будет наказана. Возвести ему, что мир и война в десницах наших.
Если спокойствие дома и народа любезно сердцу Князеву, единое средство осталось продлить его, и средство сие есть:
да изыдет он в стан наш с дружиною малолюдной, лишив себя всякого оружия; да изведет с собою горделивую дщерь свою, княжну Миловзору. Я и Бориполк кинем жребий, и тогда счастливый обладатель ее обнимет в Светодаре родителя высокого, - несчастный соперник в молчании отыдет во страны свои. Се воля наша непременная! Иначе - меч и огнь, гибельи опустошение вторгнутся в стены града вашего, и всеобщее разрушение накажет и повелителя высокомерного и народ, ему повиновавшийся!"
В горестном безмолвии прибыл Витбар в чертоги князезы и робкими устами поведал изволение пришельцев ратных.
Яростью воспылали взоры Светодара, и уста его покрылись бледностью гнева и негодования.
"Ослабела сила в мышцах моих, - рек он с грозою сильною, - но дух мой цветет еще пламенем юности. Любовь народа и милость богов защитят права невинного. Не допущу врага похитить силою то, что могу только дарить другу любезному. Война кровавая, брань и поражение!"
Кончина дня и ночь целая прошли в приготовлениях к битве. Везде слышны были звуки мечей и щитов тяжелых, звон стрел смертоносных и вопль народа раздраженного.
Светодар поднял знамя брани, и юноши и мужи окружили его. Старцы взошли на степы; все ожидали появления дня, дабы ознаменовать его сечею кровавою.
Миловзора, с блестящею слезой на глазах, с стесненным сердцем сидела в безмолвном терему своем, и тяжкие вздохи ее возносились к богам, да пошлют победу ее родителю.
Уже Зимцерла раскинула багряный шатер свой по небу голубому. Уже видны стали златоблестящие власы великого Световида. Туман поднялся в долинах и, носясь в пространствах воздуха, образовал мужей великих и сильных, творящих брань совокупную.
Светодар двинулся с воинством.
Когда две тучи громоносные идут одна другой в сретение, сходятся, разливается пламень в областях небесных, и треск раздается в горах и вертепах, дубы и кедры в корнях сокрушаются, и отторженные скалы гранитные рушатся в пенящиеся волны Днепра свирепого: тако сошлись два воинства.
Раздался гром и треск; рассыпались искры от булатных мечей и стальных шлемов, кровь багряная пролилась по песку желтому.
Издали слышны были вой зверей пустынных и крики вранов плотоядных, собравшихся терзать останки мужей падших.
Долго творилась сеча свирепая, и победа была сомнительна. Но наконец вечный промысл богов небожителей! - наконец Буривой, подобно тигру, жителю степей африканских, собрав дружину крепкую, ринулся в средину воинства противного. Что могло противиться шумному движению меча его? Он идет - и гряды пораженных знаменуют сие шествие. Вскоре настигает он Светодара, и исторгает меч и знамя из рук его, и отдает дружине своей влечь пленного в шатер свой.
Узрело воинство плен своего повелителя, и бледность покрыла ланиты неустрашимых, мечи и копья опустились, и робкие предались бегству. Народ, стоявший на стенах града, узрел сие, и вопль его возвестил погибель неизбежную.
Они отверзли врата победителю, и старейшины преклонили колена пред Буривоем и Бориполком, прося пощады.
"Щажу, - вещал надменный победитель, - щажу кровь вашу, жен и детей ваших. Не крови жаждал я и не корыстей косожских - хотел наказать князя безрассудного и княжну высокомерную. Изведите ее из терема девического в княжеский стан мой. Там ждем ее, пока жребий расположит ею".
Рек и удалился. Тишина воцарилась, и робкие граждане, трепеща возобновление битв гибельных, идут во множестве в терем стенящей Миловзоры. Не взирая на ее стоны и вопли, не взирая на ее мольбы и коленопреклонения, малодушные облекают ее в одежды брачные и ведут в жертву зверям свирепым.
При узрении приближения ее к шатрам воинским, Буривой с Бориполком осклабили суровые уста свои. Воинство произнесло радостный вопль. Один злополучный ее родитель, обремененный цепями плена, стоял прикованный к дубу высокому.
Миловзора с горьким стенанием пала у ног старца злополучного.
"Княжна Косожская! - вещал Буривой: - Право войны отдает тебя в руки наши; право жребия доставит тебя единому из нас, - он будет твоим повелителем и разрешит оковы твоего родителя".