Корвин спросил о другом:
– Как тебя зовут, дракон?
– Адам.
– А твою самку?
– Она – не самка. Она – женщина. Её зовут Ива.
– Что ж, Адам и Ива. Удачи вам. – Корвин развернулся хвостом к драконам, и начал разбег. Уткур, явно хотевший что-то ещё сказать на прощанье подросткам, передумал, и последовал за Корвином.
Через полчаса молчания, когда они уже потеряли из виду побережье, и внизу бушевал лишь бескрайний океан, Корвин повернул длинную шею к напарнику:
– Вот чует моя задница, что будут у нас с ними проблемы. Зря Фандор оставил их в живых. Хотя, конечно, жест для Властителя красивый – королевская милость, великодушие, справедливость. Жалость к детям, и всё такое… Подданные будут уважать.
– Согласен. И с тем и с этим. – Уткур помолчал. Всё же добавил, – Думаю, в ближайшие веков десять всё же они к нам не сунутся. Им будет не до нас. Пусть-ка попробуют побороться с Законами Матери-Природы.
Мы-то знаем, что выживает всегда наиболее приспособленный…
Так что наши потомки увидят – выживет ли их, так любящий жить стаями, Род.
– Да. Потомки увидят…
3. Обмануть обманщика.
Рассказ.
«Скорей с Неба польётся вода, или люди будут жить в Городе!..»
Присказка народности Нинту.
Ветер перекатывал по широким улицам серо-голубые шары странствующего куста.
Ромул, ехавший сразу за головным тарпоном, впереди колонны, и уже с трудом скрывающий нетерпеливое раздражение, сплюнул прямо на землю. (Тьфу ты – на песок!) Но так, чтобы это не было заметно остальным: кощунство!
Здесь, словно на легендарной «Дюне» из древней фантастической саги: даже капля воды – священна. Ну, для аборигенов. Так что слава Богу, что они едут без проводников…
Как же его достала эта пустыня!
Ничего: скоро уже можно будет слезть с раздражающе-укачивающей спины, движущейся в такт размеренной поступи.
Он невольно оглянулся: отряд экспедиции растянулся. Впрочем, винить людей в этом нельзя: так привыкли двигаться вьючные животные, автоматически выстраивавшиеся в караванную линию с очень большими интервалами.
Всё верно. Это – складывавшаяся тысячелетиями тактика выживания: если попадётся яма-ловушка жука-подпесочника, погибнет только первое животное. Остальные перегруппируются, и обойдут роковое место. Выручать угодившего в сорокаметровый колодец собрата всё равно бессмысленно: жук – уродливый хитиново-бронированный двадцатиметровый монстр, напоминающий чудовищную сколопендру с клешнями и головой скорпиона – первым делом откусывает жертве голову.
Или, если на первом тарпоне сдуру ехал какой-нибудь юдорец, или человек – головы.
Правда здесь, на открытых всем ветрам улицах Города, опасаться ям жуков, или засад варанов Локолоко, не надо. Улицы, занесённые песком за неисчислимые века до половины высоты зданий, вымощены камнем. А глубина слоя наносов не более трёх метров.
Наконец они без приключений проехали окраины с их хаотично разбросанными невысокими домами, больше похожими на подготовленные к обороне квадратные бункеры: настолько приземистой и неказистой была так называемая «архитектура». Просто монолитные, как бы вросшие корнями (Если б таковые имелись у строений!) параллелепипеды. Со скруглёнными углами и щербатыми стенами. Сточенными за мириады лет неумолимыми песчинками до такого состояния, что признать в оплывших коробках построенные людьми дома нет почти никакой возможности: просто пирамидки с чуть наклонёнными вовнутрь стенами, и с плоской, ровной, словно спиленной гигантской пилой, крышей. На которую, разумеется, нанесён слой вездесущего песка…
На подобии улицы, обозначившейся более-менее явно через примерно километр после окраины, можно было бы свободно промаршировать взводу. Причём – растянувшись в шеренгу. Да ещё с приличным интервалом между бойцами.
Ромул снова хмыкнул: похоже, строители или проектировщики, если таковые всё же имелись, обожали масштаб и монументальность. Не их вина, что всё теперь сточено и изъедено до гротеска, и почти занесено толстым слоем мелкого бледно-жёлтого песка. Слепящего глаза миллионами бликов под чертовски ярким солнцем Юдоры.
Песок хрустел на зубах, набивался в щели одежды, проникал между седлом и комбинезоном, заставляя постоянно ёрзать, и щуриться даже в солнцезащитных очках с гермотубусом. А без этого тубуса из сверхмягкого резилона зрение на Юдоре очень быстро превращалось из источника информации в беспрерывную досадливую маету с протиранием моргающих и слезящихся глаз. Которые затем нужно промывать. И закапывать.
Аборигенам легче: у них глаза во время бодрствования автоматически прикрываются костными щитками со столь часто и густо расположенными щетинками псевдо-ресниц, что даже непонятно: как им удаётся сквозь такую завесу хоть что-то разглядеть. Да и вообще – юдорцы превосходно приспособлены к местным условиям: жаре под сорок в тени, постоянному ветру, и полному отсутствию воды на поверхности. Чешуйки, как у рыб, не дают жидкости слишком интенсивно испаряться из организма, а пальцы передних лапок отлично приспособлены к самой тонкой работе.
Не иначе, как происхождение аборигены ведут от ящериц-сцинков. (Как земляне называли местных чрезвычайно шустрых мелких варанчиков с чуть заметным на общем серо-коричневом фоне тускло-бордовым ромбическим рисунком на спине – за весьма большое сходство с обитающими в пустынях родной планеты.) Или мантикор.
Последние от ящериц отличались тем, что лапок насчитывалось двенадцать, а голова напоминала птичью: на её конце имелся клюв. Помогающий разбивать вдребезги крепкие кремнистые панцири песчаных улиток. Похоже, заменявшим и мантикорам и ящеркам и пищу и воду. Откуда достают, и вообще – нуждаются ли в воде местные животные, учёные ещё точно не выяснили. Разве что, как кусты странствующего куста, впитывали конденсирующуюся на холодном теле предрассветную влагу, порами кожи…
Ну, за время вынужденного безделья на корабле, пока «усваивались» и «прививались» все те прививки, и инъекции разной медицинской хрени, что должна была предохранить людей от местных болячек, а аборигенов – от болячек землян, Ромул, разумеется, изучал. Архивные материалы. И кое-что более-менее уразумел. В частности, что «промежуточным» хищникам «пищевой цепочки» – мантикорам и сцинкам – хватает воды, что они получают из улиток.
А вот улитки, похоже, и правда – как-то научились улавливать и накоплять в организме влагу, конденсируя её прямо из воздуха. Жаль только, для человека они ни в каком – ни варёном, ни жареном – виде не съедобны. Потому что даже самый голодный и нетребовательный идиот не сможет съесть нечто, вкусом напоминающее губку, пропитанную мочой…
А вот местные разрозненные кочевые племена улиток точно не трогают. Воду добывают из глубоких колодцев в горах. А непосредственно в пустыне, покрывающей до девяноста процентов поверхности планеты – либо копая шахты до водоносного слоя в сорока метрах от поверхности, либо – из растений. Достающих корнями, как и земные пустынные растения вроде верблюжьей колючки, до грунтовых вод.
Ромула это поразило. Особенно, когда он в первый раз увидал, как коренастый, и напоминающий больше моток колючей проволоки на ножке, с растрёпанными лоскутками-листьями, куст Гиризии, двое аборигенов деловито обвернули полупрозрачным мешком из сшитых шкур мантикор. После чего осталось только герметично стянуть складки у основания шнуром из сухожилий. И через десяток минут из выходной трубочки закапала вода… (Тёплая, но – пресная, он даже попробовал её. Вода как вода – соли только маловато.) Пришлось тогда сказать вождю клана Хок, из племени Нинту, Мооганде Ни-ва:
– Уважаемый Вождь! Я поражён! Примите мои заверения в полном восхищении. Тем, как хорошо ваш народ смог приспособиться к пустыне!
На что сморщенный и слегка уже сгорбленный юдорец ответил:
– Я слышал, в вашем мире вода так же доступна, как у нас – песок. Поэтому ваши тела и мозги и устроены совсем по-другому… А живи вы здесь – и вам пришлось бы стать как мы!
Ромул мысленно содрогнулся: выглядеть, как вставшая на ноги помесь комодского варана и богомола… Бр-р-р!..
С другой стороны, старик прав: пришлось бы. Если б захотели выжить.
Но то, что выжить здесь – подлинное искусство и наука, он понял окончательно, когда ровно через сорок три минуты плёнку с куста сняли: «Погибнет!». А верно. Здесь сохранять водоносную флору в живом состоянии – жизненная необходимость.
А выменять чистую воду на тарпонов – роскошь.
Поистине, способам и приёмам выживания аборигенов можно удивляться бесконечно. Правда, вот попробовать некоторые, особо специфические, самому… Бр-р!
Ни за какие деньги он не согласится «откладывать» и закапывать на полметра под поверхность, экскременты в виде капсулы в кожистой оболочке!.. Или – спать с тарпоном в обнимку, игнорируя чёртовых, до дрожи напоминающих земных, вшей.
Ни за какие деньги он не согласится «откладывать» и закапывать на полметра под поверхность, экскременты в виде капсулы в кожистой оболочке!.. Или – спать с тарпоном в обнимку, игнорируя чёртовых, до дрожи напоминающих земных, вшей.
Не прошло и десяти минут после неспешного следования по «улице», как они добрались до «малой кольцевой». Так назвали этот широкий, и идущий по кругу вокруг центрального комплекса крупных зданий (вероятней всего – дворца правителя, и вилл приближённой знати) бульвар, ещё те, первые исследователи. На поверхность не спускавшиеся, но тщательно изучившие снимки: полученные с орбиты, а затем – и с беспилотников. Качеством и разрешением намного превосходящие те, что могла бы сделать их экспедиция с помощью устаревшего и чертовски тяжёлого оборудования Университета.
Эти снимки-картограммы единственного сохранившегося на Юдоре Города Ромул и сам изучал куда как тщательно. После чего в который раз обратился к капитану.
Ромулу невольно вспомнился последний, несколько нервный, диалог с капитаном Стэном Гаррисом:
– Послушайте, капитан, сэр! Вы же отлично понимаете сами: в Городе несколько тысячелетий никого нет! То есть, опустив челнок хотя бы рядом с окраинами, вы никому не навредите! А экспедиция сможет не заморачиваться с переходом через пустыню и наймом животных для перевозки чёртова оборудования!
– Конечно, я понимаю, доктор Болтон. – на лице капитана как всегда застыла самоуверенная невозмутимость и ощущение превосходства над суетливыми некомпетентными штатскими, не давшими себе труда изучить параграфы «Великих Бумажек», регламентирующих поведение экипажей кораблей Флота в подобных случаях:
– А ещё я понимаю, что у меня в основной и вспомогательный компьютеры встроено три чёрных ящика. И ещё один – в навигационном блоке челнока. И когда состоится очередная инспекция, «уважаемая» Комиссия, состоящая обычно из педантичных сухопутных крыс и прожжённых бюрократов, изучив полётные данные, запросто может лишить меня и мой экипаж лицензии. Ткнув мне в нос нарушением пункта Космоустава за номером восемь дробь шестьдесят четыре. О том, что к сооружениям, признанным памятниками древней архитектуры, я не должен подлетать ближе, чем на десять миль.
– Но вы же лучше меня знаете, понимаете – что это – никакой не Город!
Снимки и сканирование чётко показывают: все эти «дома» и «дворцы» – не более, чем игра природы! Продукт, так сказать, ветровой эрозии, возникший без помощи людей. Или, там, других разумных рас. Попросту – каприз ветров и песка, выточивших как бы дома в коренном подстилающем песчанике!
– Ничего этого я не знаю, док. Насколько мне известно, именно вы и ваша экспедиция и едете туда, чтобы это доказать. Окончательно и однозначно.
А вот если докажете – так уж и быть: заберу вас прямо с центральной площади.
Но! Не раньше, чем поступит официальное подтверждение от моего Руководства.
Формалист …ренов!..
Впрочем, Ромул на капитана уже не сердился. Как и на тех чиновников-перестраховщиков из Министерства, что составляли своды Правил и параграфы Уставов. Он понимал, что бюрократы не сами всё придумали, и не с потолка брали цифры – им их давали как раз специалисты: эксперты-археологи и ксеноэкологи, трясущиеся за драгоценные ксеноморфные «крупицы прошлого», словно скупец над золотой монетой.
И ненарушенной следами земного горючего, «девственной», экологией…
Да и то сказать: чёртовых остатков следов цивилизаций на кислородных планетах находилось пока катастрофически мало. Словно населявшие их расы специально, назло археологам, социологам и ксеноисторикам, старались всё соорудить и построить так, чтоб разрушилось и превратилось в оплывшие руины из отдельно торчащих обожжённых кирпичей, каменных блоков, глины и песка, как можно быстрее. Заставляя людей тщетно гадать – что это было? И для чего служило?..
Однозначно обычно удавалось ответить лишь на вопрос – «когда?» Потому что радиоуглеродный метод датировки до сих пор не подводит.
Ромул, как доктор исторических наук, профессор, «член» «почётный член», и «лауреат» всего, чего положено, разумеется, тесно соприкасался с коллегами в этой области. Но пока изучение пяти более-менее сохранившихся на трёх планетах городов, двух посёлков, и пещеры, ничем выдающимся науку не обогатило. Если не считать сотни рисунков животных и аборигенов в стиле примитивистов-абстракционистов, да десятка фигурок-идолов в виде… Хрен его знает чего.
Так что пришлось им нанимать (За немалые, кстати, деньги, и канистры с водой!) тарпонов во временном Лагере племени Ургара, расположенном в дневном переходе от Города, и управлять животными самостоятельно. Потому что ни один абориген-кочевник приближаться к Городу ближе, чем на десять миль, (Тут они словно сговорились с земными чиновниками!) категорически не соглашался: «Табу!» Впрочем, на местном диалекте это звучит куда цветистей: «Унородо!».
Хорошо, что управлять невозмутимыми, словно буддист в момент углублённого самосозерцания, животными, не сложней, чем лошадьми: тарпон повинуется всего четырём командам: «Встать! Лечь! Вперёд! Стоп!». Повороты налево-направо выполняются путём нажатия коленом на шею… А головной тарпон, тот, что без человека, периодически оглядываясь, сам подстраивается к изменениям курса колонны. Отлично, чёрт его задери.
Если б ещё можно было чуть прибавить ходу! Но – нет. Шаг животных отработан веками и поколениями, и неизменен, как неизменен проклятущий, вечно дующий, куда бы ты ни ехал, в лицо, ветер.
– Стоп! – окрик остановил и переднего тарпона, и животное, на котором он сидел.
– Приехали! – его зычный голос разнёсся беспрепятственно, и, как он знал, слышен на расстоянии до километра. Долго тренировал его! Читая лекции чёртовым студентам.
Ромул осмотрелся ещё раз, чтобы уж точно убедиться, что они в центре большой, как она обозначена на картах-фотограммах, дворцовой площади, затем повернулся назад, и проорал своим, – Разбиваем Лагерь здесь!
Он спрыгнул с опустившегося по его команде на колени, а затем и на брюхо, животного: если прыгать с полной высоты горба тарпона, можно запросто, несмотря на окружающий мягкий песок, и ногу сломать! Тарпон остался невозмутимо лежать, Ромул двинулся назад, к остальным людям.
Док Шрайвер справлялся с животным неплохо: уже уложил доставшегося ему старичка, и сейчас кряхтел рядом с ним, вращая туловищем, и ладонями разминая поясницу.
Младший ассистент кафедры прикладной ксеноистории, Микки Стоянов, слезать не торопился: морща нос, что-то высматривал в окружающем пространстве.
Лаборанты Колин Пауэлл и Пьер Фуркад уже начали разгружать палатки, бочки с водой, и тюки с провизией и приборами – на их долю досталось по два животных, шедших, как везущие самое ценное, и, по выражению дока Шрайвера, «чертовски нужное экспедиционное д…мо», в поводу сзади.
– Капрал Маслов! – Ромул обращался к невозмутимому коренастому капралу, приданному экспедиции по приказу флотского руководства Администрации Юдоры, – Я попрошу вас, как главного по безопасности, осмотреть периметр, и заодно подыскать какой-нибудь… Угол, куда намело шаров странствующей травы. Чтоб туда можно было потом отвести животных.
– Есть, сэр! – в голосе не чувствовалось особого рвения. Впрочем, и открытого неподчинения гражданскому начальству кадровый профи никогда не выказывал. Всегда отвечал коротко, когда к нему обращались. Если не обращались, помалкивал, хитро щурясь в крошечные усики. Или это параллельные белёсые шрамы, пересекающие рот, придавали ему этакое… себе-на-уме! – выражение?.. Да и вообще: более сдержанного – как в общем, так и в отношении к археологии в частности – собеседника, Ромул ещё не встречал.
Подозрительный тип. Как почему-то сразу посчитал Ромул, просто приставленный «бдить», чтоб экспедиция не утаила, если чего полезного для Армии или Флота найдёт. Возможно, у него есть и «независимые» средства связи, помимо штатного передатчика экспедиции – для отправки регулярных «докладов» начальству.
Не столько «охранник», сколько стукач, словом.
Однако возразить что-либо против включения капрала в состав экспедиции Ромулу не удалось – «у начальников головы большие, вот им и виднее, что и как нужно делать!»
Ладно – раз так, пусть «босс по безопасности» хотя бы пользу приносит.
Капрал отправился налегке (если не считать пистолета в кобуре, и универсальной винтовки в руках) «осматривать территорию», остальные дружно стали помогать Колину и Пьеру устанавливать самонадувающиеся палатки, и закреплять их тросами, чтоб не сдул слегка ослабленный окружающими строениями неугомонный ветер, сейчас, заполдень, и так немного поутихший.
Когда установили палатку-столовую (она же – зал для общих собраний), Ромул лично внёс дополнения в «меблировку»: повесил на стену полученную с беспилотника огромную картограмму с планом Города. Раскрашенную и надписанную лично им.