После недолгого молчания, когда говорил только вентилятор, Ваироа шевельнулся в кресле и негромко спросил:
- Если ты так мало веришь в свое дело, почему же служишь ему так преданно?
- Это самая веселая игра в нашем городе, - возликовал Микли, - и закончится она пышным фейерверком. А почему ты служишь своей цели?
- Потому что не сомневаюсь: ты прав; если вы победите, ничего другого нам ждать не придется, все будет, как ты сказал.
- Какая тебе разница?
- В моей природе быть наблюдателем. - Маурай помолчал, а потом деловито добавил:
- Мы с тобой рождены, чтобы убивать друг друга: я - тебя, а ты - меня. И посему мы можем быть более откровенны между собой, чем с кем бы то ни было на Земле.
3.
И снова виноделы сотворили свое смиренное чудо, Чтобы соединить вас с годом, давно миновавшим, Унесенным порывом осеннего ветра.
В нем память о пламенеющих виноградниках, Ясная, как твой дух, которому в путь уходить, И судьба уносит его навсегда. Но куда - Так быстро, и рано, и так нежданно?
Так пригубим же лето, что дремлет внутри чаши, Вспомним солнцем позолоченного сокола, Что замер в небе, крылатый, как наши сердца, И музыка, музыка без конца.
Вином обновленный, я твой любовник навеки.
***
Плик закончил эту песню перебором аккордов и отложил гитару. Левая рука его потянулась к стакану, правая легла на грудь молодой женщины, сидевшей возле него. Он улыбнулся и чмокнул ее в щеку.
Аплодисменты запорхали по залу. После обеда столовую переоборудовали в таверну, названную "Каблук сапога". Никто не знал, как это вышло, но всякий знал почему: с незапамятных времен у северо-западных инженеров была поговорка - "инструкции напечатаны у тебя под каблуком". (Бар представлял собой стойку, на которой выстроились бутылки, и рядом бочонок с пивом; клиенты обслуживали себя самостоятельно, бросая деньги в кувшин по принципу - кто сколько может. Свет причудливых ламп сменил флуоресцентные панели, создавая ощущение праздника в романтических сумрачных уголках. Свежий запах сосны помогал изгнать запах горелого жира, табака, марихуаны и гашиша. Лишь кучка питухов сидела еще на скамейках в столь поздний час.) В неделю каждому предоставляется один выходной - в разные дни, но не все пользовались ими, как и отпусками: главным был Орион.
- Для кого ты сочинил эту песню? - спросила молодая женщина. Прежде, когда в комнате было полно народу, Плик сопровождал свои номера посвящениями, зачастую достаточно откровенными.
- Для тебя, милочка, для тебя... для кого же еще? - мурлыкал он, отпив огнедышащего местного виски.
Лисба Ямамура свела брови, пригубив шерри.
- Мм-м, в таком случае ты зачем-то назвал меня Лозой и утверждал, что мы знакомы с незапамятных времен.
- Поэтическое преувеличение, - соврал Плик.
Крепкая девица с пикантным, чуть азиатским лицом... живая и смышленая, работала в технической библиотеке. Она искоса глянула на него.
- Выдумываешь ты все. А по-моему, это ты написал для другой женщины, там в Юропе, и просто перевел на англиш, пока мыл тарелки.
Днем Плик работал на кухне, где не хватало рук, а вечерами пел - ради выпивки и чаевых; здесь он преуспевал, поскольку развлечений было немного.
- Нет, что ты, - возразил он. - Не буду спорить, основу произведения я задумал там, пользуясь некоторыми литературными мотивами, но, повстречав даму, достойную чувств...
- Ладно... - улыбнулась она, - Буду вежливой: считай, что я верю тебе... очаровательный негодник. - Губы его скользнули по благоуханным иссиня-черным волосам. - К тому же ты иностранец. Это волнует. Мы здесь живем в такой изоляции...
- Так ты завтра не работаешь?
- Нет, у меня выходной.
- Я тоже. Можно бы и развлечься. А ты не торопишься? Мне так одиноко.
- А твои друзья...
- О, мои сотрудники и соседи по холостяцкой секции - народ добрый, внимательный, но, откровенно говоря, чужды мне; к тому же все они мужчины. Иерн и Роника приглашают меня к себе выпить и поболтать, но не часто. Почти все время они заняты делами и друг другом. Ваироа же... после освобождения Ваироа наблюдает.
- А капитан Карст? Я слыхала...
Плик скривился:
- Зачем я ему? Этот кот всегда найдет себе более жирную мышь.
Лисба чуть отодвинулась от него.
- Кого ты имеешь в виду? Маурая?
Икнув, тот выпил.
- Нет, псов, бегущих по его следу. Он должен перехитрить их, успеть забежать к ним в конуру и загрызть их щенков. А мыши - это мы, простые люди, беспомощные и несчастные, миллионноликие. Более того, когда загорится наш мир, он свернется клубком и, согревшись у огня, примется мурлыкать.
- Мне не нравится твоя речь. - Она отодвинулась подальше.
- Прошу прощения. - Он выговаривал слова подчеркнуто точно. - Быть может, я что-то сказал не так. Слишком много выпил. А давай не будем допивать и...
- Э, нет, подожди, мистер! - Она выпрямилась и яростно взглянула на него. Те, кто еще оставался в зале, не могли слышать их негромкие голоса; все разговаривали, не обращая ни на кого внимания. Уединение, редкое в комплексе Орион, ценилось в Союзе. - Я хочу понять, о чем это ты... Микли Карст для нас вроде героя; ты ведь не знаешь всего, что он сделал ради проекта. Если же он для тебя плох, значит, плохи и все мы.
А я в этом сомневаюсь.
- Я тоже, я тоже, - торопливо сказал Плик. - Не будем обсуждать его геройство. Вы делаете это из самых честных побуждений, намереваясь облагодетельствовать весь мир. Ты довольна?
- Э, нет. - Ноздри девушки расширились. Даже в сумраке ему показалось, что она побледнела. - Ты хочешь сказать, что мои коллеги и я подобны слепым глупцам, служащим делу, способному повлечь за собой новый Судный День? Это симптомы той же самой истерии, что въелась в плоть и кровь маураев... Я думала о тебе лучше. На самом деле.
Плик ощетинился.
- Все дело в том, - рявкнул он, - что каждый "Орион" способен погубить несколько городов. Кто будет контролировать командиров кораблей... и сколько времени они будут летать? А потом навезут радиоактивных материалов из космоса, настроят термоядерных реакторов на Земле, запустят на полный ход ту самую биотехнику, пользуясь которой создали бедного Ваироа. Вы освобождаете демона - вы и ваш народ. Демона энергии.
- Силу не обязательно использовать во зло.
Плик качнул головой, выпил и сел.
- Эти слова почти что бессмысленный шум, моя дорогая, В самом лучшем случае - неуместный. Мы никогда не используем силу. Это она использует нас, потребляет нас, даже после того как исчезнут вызвавшие ее причины. Сила существует ради себя самой, она - собственный бог. Ты полагаешь, что Орион сделает вас свободными. Быть может, так и будет, но только на время. А потом, потом...
Лисба поднялась.
- Доброй ночи, - отрезала она.
Он схватил ее за запястье.
- Подожди, пожалуйста! Я не хотел тебя обидеть. Знаешь что! вскрикнул он. - Это не я говорю, а спиртное.
- Вот что скажу тебе: я устала слушать его. Спокойной ночи! - сказала и ушла.
Плик поглядел ей вслед, перевел взгляд на захмелевшую компанию.
Изобразил приятную улыбку и громко объявил:
- Она не может усомниться в собственной правоте, как и все вы. Так что все мысли лучше держать при себе.
Он поднял бокал...
4.
Самым жестоким врагом беглеца стал туман: здесь не так уж и холодно даже в разгар зимы. Острова укрывали его от сильного ветра. Дожди редко бывали сильными, хотя без них не проходило ни дня. Несколько раз тонкой пеленой выпадал снег, таявший едва ли не в воздухе, Тераи шел и в такую погоду, и лишь закат заставлял его искать убежище.
Но потом спустились облака, полные прохладной мороси. Они поглотили мир, спрятали его за серой бесформенной пеленою, лишили Тераи утренних и закатных часов, сократив и без того недолгий день. Слепой, ничего не видящий в нескольких метрах перед собой, он не мог наметить свой путь через высоты и глубины, что лежали впереди. Оставалось брести вперед наудачу, держась поближе к воде, чтобы слышать шум волн; иначе он мог заблудиться. Но низкие облака глушили прибой, искажали, путали направление. Однако истинным кошмаром была влага, пропитавшая одежду его, саму плоть до мозга костей, куда не мог забраться ветер: сырость заставляла его кашлять, дрожать, вспоминая о южных морях - о далеком несбыточном сне.
Он не мог остановиться и подождать на месте, пока облака разойдутся.
Это могло бы стоить ему слишком дорого. В удачные дни, по своей оценке, Тераи одолевал километров по тридцать, но такие победы были редки. Часто местность замедляла движение. Необходимость заставляла его останавливаться, готовиться к ночлегу, вырывать из дебрей все необходимое для жизни, и опытными руками, вооруженными орудиями каменного века, придавать кускам ее нужную форму. Есть на небе туман или нет - он должен идти вперед.
Берег протянулся полоской вдоль подножия гор, корни их, погружаясь в воду, вновь и вновь долбили ровный пляж, невысокие гряды приходилось перелезать... на смену им приходили фиорды, которые следовало обходить, и реки - их он переплывал или переходил вброд. У Тераи не было другого пути. Взяв к востоку в поисках легкой дороги, он скоро бы заблудился, тем более что небо оставалось постоянно завещанным облачной пеленой. В предгорьях его могла погубить первая же метель, если лавина, падение или медведь гризли не расправились бы с ним до того. Здесь же вода направляла его путь, а лесистые склоны поддерживали его жизнь: оленей в это время года хватало. Он надеялся наткнуться на поселок или рыбацкую лодку и попросить помощи. В пути, потратив изрядное количество времени, Тераи придумал историю, которую расскажет, если встретит людей. Повесть сия должна быть надежной и... столь же дикой, как и его внешность. Истощенный, обветренный, покрытый шрамами, босой, грязный, облаченный в мокрую шерсть и сырые шкуры, сшитые вместе сухожилиями - одежду он менял, когда она грубела, а не когда разила запашком - с дорожным посохом в руке, грубым кисетом на груди, полным камней - чтобы бросать и резать ими, с запасов пищи в грубом плетеном мешке за спиной, он способен потрясти самого ничтожного из дикарей, населяющих эту глушь.
Берег протянулся полоской вдоль подножия гор, корни их, погружаясь в воду, вновь и вновь долбили ровный пляж, невысокие гряды приходилось перелезать... на смену им приходили фиорды, которые следовало обходить, и реки - их он переплывал или переходил вброд. У Тераи не было другого пути. Взяв к востоку в поисках легкой дороги, он скоро бы заблудился, тем более что небо оставалось постоянно завещанным облачной пеленой. В предгорьях его могла погубить первая же метель, если лавина, падение или медведь гризли не расправились бы с ним до того. Здесь же вода направляла его путь, а лесистые склоны поддерживали его жизнь: оленей в это время года хватало. Он надеялся наткнуться на поселок или рыбацкую лодку и попросить помощи. В пути, потратив изрядное количество времени, Тераи придумал историю, которую расскажет, если встретит людей. Повесть сия должна быть надежной и... столь же дикой, как и его внешность. Истощенный, обветренный, покрытый шрамами, босой, грязный, облаченный в мокрую шерсть и сырые шкуры, сшитые вместе сухожилиями - одежду он менял, когда она грубела, а не когда разила запашком - с дорожным посохом в руке, грубым кисетом на груди, полным камней - чтобы бросать и резать ими, с запасов пищи в грубом плетеном мешке за спиной, он способен потрясти самого ничтожного из дикарей, населяющих эту глушь.
Впрочем, он-то дикарем не был, он был мужчиной и маураем, у которого есть цель, оправдывающая любые испытания, и дом, который ждал его.
Каждый день он напоминал себе об этом, чдобы не сдаться.
Тераи Лоханнасо брел вперед под плачущими облаками...
5.
Огонь приветливо потрескивал за слюдяным оконцем в двери керамической печки. От нее исходило тепло. В трубе что-то низко жужжало, расположенный там вентилятор поглощал часть энергии поднимающегося дыма, большая часть которой поступала в теплообменник и возвращалась в дом. Свет ложился на обои, занавески, картины, мебель, ковер... отражался от оконного стекла, отвергая ночь, затаившуюся снаружи.
Пахло обедом, по гостиной плыли ароматы кофе и бренди.
- Но ты уверена, что присутствие Иерна ничего не раскроет? - спросил Том Джемис. - Ему придется встречаться с людьми в своих поездках.
Кенай - это большая деревня, здесь будут говорить прежде всего о том, что ты не представила своего жениха, но, оказавшись на юге, они смогут упомянуть его при чужих ушах.
Роника улыбнулась отчиму. Этот рослый мужчина, лысеющий и седобородый, чем-то напоминал Лауни Биркена - и сгатью, и сердцем.
- Да, об этом я должна поведать вам, - сказала она ему и своей матери.
- Можете не беспокоиться, мы соблюдаем всю необходимую осторожность.
Сам Микли Карст одобрил и нашу поездку, и ее прикрытие. Иерн - из свободной Мерики - из Корадо <Совр. Колорадо.> - его я встретила в путешествии, о котором не имею права рассказывать. Не забывайте, что в Орионе работают и несколько иностранцев. Но официально - он ученый, специалист по экологии. Зовут его Ерно Сунну Фернан, что должно объяснить все возможные его ошибки в языке. Акцент его сойдет за диалект англиша, которым пользуются возле мейканской <Совр. мексиканской.> границы, там, где чувствуется влияние испаньолского. - Она вдохнула, впитывая благоухание спиртного, запила глотком крепкого кофе. - Как вы понимаете, мы заехали ненадолго. Неужели я не могу повидать родственников и показать им своего мужа?
Иерн потянулся, взял ее руку и пожал: любовь хлынула сквозь пальцы и возвратилась обратно. На миг Вселенная вокруг него покачнулась: прошло уже больше трех месяцев, а его прикосновения по-прежнему волновали Ронику. "Мне придется стать ужасно старой и дряхлой, чтобы он потерял эту способность. Нет, скорей всего мы будем гоняться друг за другом в инвалидных колясках и похотливо кашлять, шокируя наших внуков".
- Ты у меня милая девочка, - сказала ее мать, - правда, сорванец. Аннес прежде времени поседела, но это была единственная уступка, которую она сделала времени. - Ты мне нравишься, Иерн, и, наверное, со временем будешь нравиться больше.
- Весьма польщен, мадам, - отвечал аэроген неожиданно застенчивым тоном.
- Я надеюсь, что мы с Томом получим такую возможность, - продолжила Аннес. - Но едва ли можно надеяться, пока не взошел Орион. Потом - у тебя будут дела в Юропе. Ну, не будем заранее беспокоиться. Интересно, прямо скажу, до небес. А как вам нравится за проливом?
Он ответил с восторгом:
- Просто чудесно. Все так интересно: даже конференции, отчеты и вся ерундистика, которой занимаешься большую часть времени. Но мы выйдем в космос!
Роника понимала его. Ей тоже приходилось работать на имитаторах, отлаживая системы управления.
По вполне понятным причинам Иерна готовили в пилоты. Здесь он был самым опытным летчиком. И сейчас, еще только пытаясь овладеть кораблем, который еще когда-то придется пилотировать, Иерн уже давал практические советы, помогал улучшить конструкцию, устранить недостатки. Да, их служебные обязанности переплетались, как делали они сами, оставаясь наедине. Все-таки и днем они были рядом.
"Только не в имитаторе. Там он оставлял меня и не сразу возвращался назад, выходя из кабины. Его взгляд, его душа еще долго блуждают неведомо где. Я не могу винить тебя в этом, Иерн, дорогой мой. Я могу лишь завидовать, ведь ты никогда не бываешь столь достоин любви, как в эти моменты, когда голова твоя полна звезд... А ведь они здесь - всего лишь компьютерная картинка... изображение на экране, имитирующем показания приборов и - отчасти - ощущения, дающие нам представление о том, что мы должны еще построить и совершить. Древние могли позволить огромную службу слежения и управления полетом - на просторах планеты.
Мы не в силах этого сделать. А потому - должны создать корабли, экипажи которых будут зависеть лишь от себя - и ты полетишь на них, Иерн. И я возле тебя!"
Вечера они проводили у себя. Прежде чем лечь спать, выходили наверх рука в руке, чтобы полюбоваться необыкновенно чистым небом. Здесь, на окраинах мира, темнота и звезды принадлежали им одним. Холод гладил их щеки и заставлял дыхание куриться белизной снежных вершин. Снег под ногами скрипом изгонял безмолвие. А наверху плыл и сиял Млечный путь, отражаясь в эбеновом зеркале вод. Бриллианты окружали их. И могучий, вздымался над восточным хребтом Орион - созвездие пришедшей зимы.
Глава 20.
1.
"Как же мало таких, с кем я могу говорить откровенно". Сейчас при нем было двое наперсников. Капитан Джовейн поглядел через свой стол и ощутил, насколько он одинок. С этими людьми он мог поделиться только мыслями, но не сердцем. Сердце не с кем было делить.
- И что вы думаете? - спросил он у Бергдорфа Пир Верине.
Магнат шевельнулся в кресле. Этот великий спортсмен служил офицером в итальянской кампании и весьма отличился. Дома он решительной рукой управлял семейными владениями у озера Женеве и брокерским заведением, которое основал. И все же теперь он колебался.
- Я нуждаюсь в дополнительной информации, сэр.
Маттас Олвера разразился громогласной непристойностью.
- Что еще нужно? - рявкнул он. - Свидетелей истины преследуют за Каналом. Это явное нарушение договора осуществляется прямо под носом Скайгольма - перед лазерами его. Если мы не отреагируем, кто первым примется досаждать нам с тыла? Какие из восточных варваров?
- Подожди, подожди! - Джовейн поднял ладонь. Наступило молчание, усугубляемое вечным тихим дыханием аэростата. На геанский манер он заставил себя ощутить все окружающее, творения и вещи предков, ледниковую твердость стен под ладонью. И, собравшись с силами, осадил своего ментора:
- Я уже слышал эту риторику, Маттас. Сегодня мне нужен совет.
Ученый булькнул что-то и осел в кресло, наливаясь кровью.
- Надоело слушать, как алеманов называют варварами, - добавил Пир Верине. - Некоторые из них действительно таковы, но мои соседи вновь нашли дорогу к цивилизации. У них есть крепнущий класс грамотеев... торговля, законы... амбиции, которые когда-нибудь превратят их в соперников Домена, поскольку Конфедерация племен расширяется и совершенствуется. - Он отвесил Маттасу иронический кивок. - Но в известной степени вы правы; ради наших внуков мы должны смотреть вперед и принимать меры заранее.
- Вопрос в том, какие и как, - сказал Капитан. - Мы не можем проявлять мягкотелость, иначе Домен развалится на части. Скоро я соберу своих официальных советников, обсужу с ними вопросы, издам приказы. Но сперва я хочу понять - в какую сторону лететь. Я призвал тебя, Пир, поскольку верю, что твое мнение будет объективным и независимым. "Во всяком случае ничего более разумного я не услышу, - с нелегким чувством подумал он. - Можно ли надеяться на него? Пир Верине в прошлом рисковал многим, но всегда заранее вычислив последствия и тщательно продумав предосторожности. Он счел возможным поддержать мой заговор, он был готов отречься от меня в случае неудачи. Он может предать и сейчас - если усмотрит в том выгоду".