Через короткий промежуток времени я уже знал, что груз и носильщики скрылись за могучим камнем. Махнув рукой на гигиену, я снял перчатки и стал ползать вокруг валуна, подсвечивая себе, в попытках отыскать потайную рукоятку. Холодный ветер надрывно свистел среди жестких колючих кустов, как назло усеявших склон именно в этом месте, и нахально трепал полы моего плаща. Когда мои руки, покрытые кусками глины и непонятной слизью, уже начали неметь, я наконец нащупал на уровне пояса выбоину, прикрытую толстым пластом мха, в которой компактно разместился гладкий металлический рычаг. Я с силой надавил на него, ржавый запор хрюкнул и ушел в паз, и невидимая пружина вытолкнула каменную плиту мне навстречу.
В открывшейся щели было совершенно темно, к тому же оттуда тянуло промозглой сыростью. Увы, другого пути у меня не было, поэтому я кряхтя выпрямился и негромко свистнул, призывая лошадь, между делом поедавшую и без того скудную растительность.
— Видишь ли, Матильда, — виновато молвил я и взъерошил ей холку, — я не смогу проводить тебя в стойло, так что попробуй добраться до дома сама.
Она понурила голову, я же, не затягивая сцену прощания и стараясь не думать о путешествии по мрачным катакомбам, взялся за край «двери» и оттянул его на себя. Посветив вниз, я заметил наклонную, грязную и ржавую металлическую лестницу, на которую и ступил, развернувшись лицом к выходу. Я долго не мог решиться потянуть за внутреннюю ручку и оказаться в непроглядном мраке, прислушиваясь к свисту ветра и стуку капель, затем все-таки сделал это и спустился на мокрый, покрытый мелкими лужами земляной пол.
Я направил в низкий потолок бледный пучок света и осмотрелся. Тоннель оказался шириной всего около пяти шагов, а через каждые десять-пятнадцать шагов его своды подпирали деревянные балки, когда-то просмоленные и оттого еще не окончательно прогнившие под действием постоянной сырости. По стенам струились тонкие ручейки влаги, что объяснялось близостью русла реки, и пропадали в глубоких канавках. Однако лужи тем не менее темнели повсюду, поскольку с потолка также капало. Вдаль тянулись две глубокие колеи — оно и понятно, таскать на себе мешки мало кому по вкусу.
Обнажив саблю, я твердо и по мере сил бесшумно двинулся вдоль правой стены тоннеля, едва освещая себе дорогу и прислушиваясь. Как оказалось, иногда от главного прохода отделялись вспомогательные, гораздо более узкие, куда я ни при каких обстоятельствах не стал бы забираться добровольно. Хранитель и тот вряд ли знает, где они заканчиваются и что за твари обитают в их мрачных глубинах. Один раз я заметил справа от себя, довольно близко, чьи-то красновато блеснувшие глаза, поежился и быстро миновал ответвление. Любопытство тем не менее снедало меня, и в следующий раз я все-таки направил в темноту саблю и осветил внутренность лаза. На куче обвалившейся с потолка глины в нескольких шагах от меня восседала крупная крыса и недовольно скалила зубы. Я опрометчиво подпалил ей усы, и зверек скрылся за углом, производя громкий и гулкий визг, долго метавшийся среди узких стен.
Постепенно лужи пропали, из чего я заключил, что влажный грунт остался позади и тоннель удалился от реки в сторону восточной части города. На стенах возле боковых ходов стали появляться числа, выдолбленные в глине, все из второй сотни.
Я уже начал думать, что выбрал неверную дорогу или вообще стал жертвой ложных умозаключений, когда невнятный скрип заставил меня погасить свет и замереть на месте. Бледное пятно впереди сказало мне о том, что я близок к цели, какова бы она ни была. Удвоив осторожность, я стал подкрадываться к источнику шума и спустя довольно долгое время наконец осмелился выглянуть из-за угла краешком глаза.
То, что я увидел, в общих чертах представлялось мне, когда я раздумывал над тем, как следует грамотно организовать нелегальное производство призм. Весь процесс протекал на территории размером с главную площадь столицы. Пол здесь углубили примерно на три величины человеческого роста, чтобы все агрегаты и механизмы могли свободно разместиться и обслуживаться персоналом, а потолок при этом укрепили множеством деревянных столбов. На краю откоса стояли тележки, по следам которых я двигался. Они представляли собой сносное прикрытие, и я скрепя сердце забрался под наиболее прочную с виду, стараясь не слишком испачкать полы модного плаща.
По всей территории «фабрики» в разных местах прямо с потолка свисали крупные семигранные кристаллы, но по какой-то причине светили они откровенно слабо. Огромный закопченный котел, в котором, наверное, можно было сварить обед для целого города, на треть углубили в глиняный пол, а по его периметру и под ним ярко пылало топливо. В котле пузырилась и изредка хлюпала густая вязкая жидкость — очевидно, стекло. Над варевом нависала узкая площадка, державшаяся на металлических опорах и соединенная с полом лестницей с полозьями для тачек, рядом грудой лежали мешки с компонентами — видимо, морским песком и размолотыми костями. К нижней плоскости площадки крепился шест с лопастями на конце, и они медленно крутились. При внимательном рассмотрении обнаружился еще один агрегат, скорее всего, позволяющий наклонять котел. Кучей громоздились среднего размера плоские круглые плитки, вероятно, предназначенные для шлифовки заготовок, и две стопка изложниц.
Пять или шесть человек с усилием вращали за длинные ручки массивный жернов, подобие новомодной мельницы, перемалывая какие-то грязно-серые и черные, порой желтоватые палки самых разных размеров, очень похожие на едва обгорелые кости. Еще несколько переносили сырье, один крутил рычаг механизма, перемешивая жидкое стекло. По-видимому, я застал стадию варки, поскольку ни форм, ни каких-либо приспособлений для слива готовой продукции не заметил.
Внезапный сильный удар в живот опрокинул меня на бок, сабля выпала из руки, когда я, падая, зацепился за колесо и сломал свое прикрытие.
— Интересно, кто это ко мне пожаловал, — раздался рядом чей-то хрипловатый и негромкий голос с недобрыми интонациями.
Я с трудом распрямил спину и увидел массивного неопрятного человека, густо заросшего курчавыми волосами, одетого на походный манер, но без шляпы. Его широкий приплюснутый нос скривился при виде моего аристократического одеяния, он взглянул на саблю, повертел ее в руке и нацепил себе на пояс, не выпуская из руки длинный нож. Я поднялся, кривясь от спазмов в желудке. Никакого оружия, кроме утраченного, при мне не было, а рассчитывать справиться с этакой тушей голыми руками не стоило и мечтать. О побеге я не думал, и не только потому, что незнакомец перекрыл собой жерло тоннеля.
— Кто ты такой, шпион? — буркнул он лениво.
— Бернард Холдейн, — коротко ответил я, надеясь, что он не читает газет.
— Тот самый Холдейн? — с живым интересом переспросил он. — Герцог Восточных Земель? — На его физиономии расплылась довольная усмешка. — Помню, Тан мне про тебя рассказывал. Жалко, что сейчас его здесь нет, вот бы посмеялся.
Он неожиданно шагнул ко мне и толкнул в грудь, я потерял равновесие и скатился в котловину, окончательно измазав глиной плащ и едва не расплющив медную фляжку с водой, лежавшую в кармане штанов. Некоторые из рабочих остановились и обернулись в нашу сторону, однако бородач грозно взмахнул ножом, и они возобновили свои занятия.
— А я ведь видел твою рожу в газетах, — глядя на меня сверху вниз, сказал он. — Я тебя знаю, а ты меня нет, — с сожалением добавил он. — Впрочем, смысла открывать тебе свое имя у меня нет, оно все равно тебе ничего не скажет. А вот твой папаша, наверное, испугался бы, окажись он на твоем месте. Естественно, живым бы он от меня не ушел — здесь ему не замок, дружину взять негде. Но старик помер, а ты остался и даже сам явился ко мне.
— Послушай-ка, любезный, прекрати молоть чушь, отдай мне саблю и отведи к своему хозяину, — сказал я.
Он зло сощурился.
— Хочешь легко отделаться? Здесь хозяин я, и ты ответишь мне за то, что когда-то сделал со мной Хенрик Холдейн.
Он бросил мне под ноги свой нож и достал из голенища сапога точно такой же.
— Думаешь, что поединок со мной ниже твоего достоинства герцога? — усмехнулся этот громила. — Можешь не сомневаться, когда-то и я был богатым, и пока еще никто не отнял у меня титула. Впрочем, скоро всем этим игрушкам лордов и им самим придет конец.
Он ловко съехал вниз, и мне пришлось отступить, неумело выставив перед собой непривычный в обращении мясницкий клинок. Я попытался воздействовать на его мозг и заставить прекратить размахивать ножом перед моим носом, но он, по-моему, этого даже не заметил.
— Не бойся, я не скоро тебя зарежу, — спокойно сказал он, легко вращая кистью тяжелое оружие.
Учитывая вес противника, длину его рук и мастерство владения оружием, я отчетливо понял, что у меня нет никаких шансов. Поигрывая клинком, он неуловимо быстрыми движениями заставлял меня отступать между каких-то тележек и подпорок, время от времени то в одном, то в другом месте распарывая мне одежду острым лезвием. И все же я исхитрился оцарапать ему кисть руки. Он остановился и удивленно взглянул на капельки крови на своем запястье.
Он ловко съехал вниз, и мне пришлось отступить, неумело выставив перед собой непривычный в обращении мясницкий клинок. Я попытался воздействовать на его мозг и заставить прекратить размахивать ножом перед моим носом, но он, по-моему, этого даже не заметил.
— Не бойся, я не скоро тебя зарежу, — спокойно сказал он, легко вращая кистью тяжелое оружие.
Учитывая вес противника, длину его рук и мастерство владения оружием, я отчетливо понял, что у меня нет никаких шансов. Поигрывая клинком, он неуловимо быстрыми движениями заставлял меня отступать между каких-то тележек и подпорок, время от времени то в одном, то в другом месте распарывая мне одежду острым лезвием. И все же я исхитрился оцарапать ему кисть руки. Он остановился и удивленно взглянул на капельки крови на своем запястье.
— Смотри-ка, тебе везет. Глядишь, я истеку кровью прежде, чем дотянусь до твоего горла. — Он скрипуче захохотал и в следующее мгновение нанес мне почти такую же рану. Визгливый скрип жернова, как я только что заметил, уже давно прекратился, и только гудение пламени под главным котлом нарушало тишину подземелья.
— Когда-то, давным-давно, я жил в прекрасном замке на берегу реки, у меня были жена и двое детей, — с легким придыханием, мечтательно заговорил враг, без видимых усилий работая ножом, вынуждая меня из последних сил отбивать его выпады, как я понимал, далеко не самые опасные. — Однажды мой герцог, как обычно, призвал меня с другими вассалами в свой замок… Мы собирались славно отметить обильный урожай зерна. Вино лилось рекой, менестрель пел свои песни, столы ломились от дичи. Дамы кокетничали, а кавалеры отпускали им комплименты…
Спиной я ощутил жар и изменил направление движения, чтобы не упасть в топку. Мой противник замолчал и направленными выпадами прижал меня к горячей металлической лестнице с обмазанными обожженной глиной ступенями и перилами. Спотыкаясь и выставив перед собой руку с оружием, почти ничего не видя из-за пота, заливавшего глаза, я стал карабкаться вверх.
— Я был так пьян… — Враг тоже стал задыхаться и говорил уже не так легко, как вначале. — Я дал увлечь себя этой похотливой сучке, твоей матери, в кабинет рядом с залом… Она придумала какой-то предлог и повисла у меня на шее. В это время, разумеется, появился твой папаша… Он был ревнивец, каких мало, и повсюду бегал за своей женушкой.
Я наудачу бросил в него свой нож, но он не потерял бдительности и увернулся. За ножом полетел рваный плащ — жара становилась невыносимой — но тоже не достиг цели. Собрав последние силы, я кинулся наверх, чтобы спрыгнуть с узкой, шириной в три шага площадки, нависавшей над жидким стеклом, на пол, но удар по ногам отбросил меня на ее середину. Тяжело дыша, со слипшимися от пота волосами враг стоял под тусклой призмой, закрепленной на потолке рядом с его головой. Похоже, свою куртку и пояс с саблей он успел сбросить, чтобы не мешали, пока взбирался за мной. Чтобы не изжариться на раскаленной глине, я, пошатываясь от усталости, приподнялся на корточки.
— Он отнял мой дом и сослал меня на восточную границу… туда, где зимой снегом заметает дома… а летом солнце сжигает почти весь хлеб… в забытый Хранителем поселок. — Он в очередной раз откинул с мокрого лба прядь волос и закашлялся, но я не нашел в себе сил воспользоваться передышкой. — Через год, однажды, когда я ушел… чтобы добыть для своей семьи пропитание, из степи пришли кочевники… Они разграбили жилища, мужчин убили, а женщин и детей увели с собой. Теперь тебе ясно, как я оказался заодно с Таном… за что я ненавижу весь твой род и за что ты примешь смерть. Ты не будешь одинок — все вы скоро отправитесь туда.
По-моему, большую часть своей обвинительной речи он произнес только потому, что хотел поддержать в себе жажду мщения. Во всяком случае, сильной ненависти в его голосе я не слышал, и не исключено, что я смог бы отговорить его от убийства.
— Мой отец давно умер… — прохрипел я, поднимаясь ему навстречу. Не знаю, зачем я сказал ему то, что он и так знал, но ничего лучшего мне не пришло в голову.
— Вот и встретишься с ним! — он поднял голову к призме и глухо закаркал.
В это мгновение кристалл, находившийся прямо над ним, с резким звоном лопнул, рассыпавшись в пыль. Враг с криком, переходящим в стон, выронил нож и прижал ладони к глазам. Жуткий вой вырвался из его глотки, когда пальцы наткнулись на сочащиеся кровью лицо и глазницы, он повернулся ко мне и, утробно рыча, медленно и неуверенно пошел на меня, пригнувшись и раздвинув в стороны руки. Не дойдя двух-трех шагов, он пошатнулся, ступил за край площадки и потерял равновесие. Жутко вскрикнув, враг исчез из вида, раздалось шипение и негромкий плеск, и вслед за тем я почувствовал острый, приторный запах горелого мяса.
12. Мрак
В сумраке я проковылял к лестнице, а когда спускался, сквозь полуприкрытые веки заглянул в котел. Черный остов, формой отдаленно напоминавший человека, медленно погружался в пылающую жаром стеклянную массу. На фоне гудения пламени и взволнованных возгласов людей то здесь, то там раздавались негромкие хлопки призм, с каждым разом погружая фабрику во все больший мрак, и вскоре погас последний светильник.
Упав на колени, я отыскал рядом с лестницей свою искромсанную одежду, подобрал также куртку мертвого врага и свою саблю. Со всем этим добром я отполз подальше от топки, которая освещала пятачок почвы вокруг себя красновато-багровыми бликами. Забравшись под тачку, я упал и расслабился, слушая крики рабочих. Похоже, им не было до меня никакого дела — перед ними стояла другая задача, а именно, как выбраться из катакомб, не имея источников света. Неизвестно, сколько времени я провалялся в забытье, но когда разлепил веки, огонь под котлом почти погас, и вокруг стояла поистине мертвая тишина.
Я вылез из-под тележки и с некоторым трудом перевернул ее вверх дном, чтобы использовать в качестве стола. Обожженные лицо и руки нестерпимо горели, и прикосновение к ним причиняло боль. Внезапно я понял, что ужасно хочу пить, достал фляжку и сделал несколько жадных глотков. В ней оказалось катастрофически мало воды, и опомнился я, только выпив последнюю каплю. Тряхнув пустым сосудом, я с сожалением сунул его обратно и на ощупь аккуратно извлек из внутреннего кармана плаща бумагу с печатью Хранителя и листок с картой тоннелей, разрезанный около края острым клинком врага. К счастью, моя личная призма не пострадала, я с тревогой направил ее торец на бумагу и отдал мысленный приказ. Небольшой треугольник света выбился из кристалла, заметно мерцая. В этом неверном, колеблющемся пятнышке я развернул на «столе» схему и стал сосредоточенно изучать ее, сожалея, что не сделал этого в более благоприятной обстановке.
Вскоре я уже знал, что лучше всего будет продолжить путь на север, а не возвращаться к Южному мосту. Из этой каверны вело всего два пути, следовательно, у меня была масса шансов выбрать из них правильный. Как я ни напрягался, припомнить свою извилистую дорогу от прохода до фабрики не смог, поэтому был вынужден применить так называемый «научный» метод. Надев куртку погибшего врага и приладив на законное место саблю, я пошел в первом попавшемся направлении, подсвечивая себе путь призмой. Каждый шаг поначалу давался мне с трудом, болела едва ли не каждая мышца, но постепенно я привык и перестал обращать на это внимание. Когда я удалился от топки, обожженное тело стало мерзнуть, и чужая одежда пришлась кстати.
Достигнув края котловины, я пошел вдоль него, надеясь, что до цели не слишком далеко. Вскоре склон стал достаточно покатым, и показался широкий темный зев тоннеля. Я на коленях взобрался по откосу и огляделся в поисках опрокинутой мной тележки, но ее не было. Конечно, рабочие могли зачем-либо увезти ее, но спускаться вниз и искать другой проход, чтобы проверить это предположение, было выше моих сил. Не оглядываясь, я зашагал вперед, время от времени на ходу прикрывая глаза и иногда садясь прямо на мокрую глину, чтобы перевести дух.
Скоро я вновь увидел на стенах ручейки воды и поспешил напиться и заполнить сосуд. После ледяной влаги в голове слегка прояснилось, и я подумал, что выбрал не ту дорогу — поскольку, основываясь на карте, не предполагал приблизиться к реке. Я направил блеклый лучик света под ноги и похолодел: следов от повозок не было. Стараясь не порвать порезанную схему катакомб, я расстелил ее на полу и еще раз вгляделся в выбранный мной путь. И когда я это сделал, то отчетливо осознал, что моя невнимательность при ходьбе с закрытыми глазами и почти без света может мне дорого стоить. Скорее всего, я не заметил поворота основного тоннеля, ясно видимого на схеме, и продолжал идти прямо, то есть по ходу, не обозначенному на карте.
Я очень устал, и мне страшно хотелось спать. Следовало повернуть назад и более пристально осматриваться по сторонам, но непреодолимая тяжесть давила мое измученное тело. Я спрятал схему, саблей начертил на стене стрелу, чтобы окончательно не заблудиться, и улегся на мерзлый пол, подвернув под голову руку.