— Как прикажете отвечать, Борис Петрович, в соответствии с техническими нормами министерства?
— Да…
— Местность здесь среднегористая и болотистая. В этом случае потребуется месяца три…
— Так вот, я только что получил телеграмму из управления. Нам предлагают за тридцать дней закончить трассировку… Ты представляешь, что это значит?
Чеботарев недоуменно посмотрел на Колыванова, полагая, что за этим кроется шутка или просто учебная задача, какие любил инженер задавать, чтобы люди не забывали свою профессию. Но Колыванов был хмур, бледен. Чеботарев осторожно ответил:
— Если по предложенной трассе идти, то за это время можно основные участки обследовать…
— Вот именно, по предложенной, — зло сказал Колыванов.
Он не сказал того, чего и не следовало знать Чеботареву. Телеграмма была подписана Барышевым, и означает она, что главный инженер настоял на своем, убедил Тулумбасова, отсюда и такие сжатые сроки…
Но Чеботарев мгновенно вспомнил перечеркнутую Колывановым схему трассы, жирную красную линию, которая легла на карте по прямой через горы и болота. Василию было ясно: Барышев старался помешать Колыванову в его работе, он оставался врагом, может, не таким опасным, каким показал себя в Казахстане, но столь же хитроумным. Нужно было помочь Колыванову, подсказать ему нечто такое, что вернет снова улыбку на его лицо. И Чеботарев выпрямился, вскинул голову:
— Разрешите сказать, Борис Петрович?
— Ну-ну, — ответил Колыванов, не поднимая глаз от развернутой на столе схемы.
— А если действовать не по нормам министерства, а, так сказать, по-военному? Можно ведь и в месяц уложиться?
Колыванов поднял глаза, и. Василии с удовлетворением отметил, что в них снова заиграла усмешка.
— Да, если по-военному, — задумчиво протянул он. — Дело в том, что мы давно перешли на мирное положение, Василий. Начни мы по-военному действовать, начальство как раз и придерется…
— А мы ответим, что применили наш старый опыт, — лукаво сказал Чеботарев, понимая, что Колыванову понравилась эта мысль. — Мы легкую партию отправим вперед, а остальные пойдут следом. В конце концов какое кому дело, сколько дней рабочие станут пикеты ставить да углы вымерять, если мы налегке всю трассу пройдем и скажем — она будет здесь! Что вы на это ответите, Борис Петрович?
Напряженное выражение еще не сошло с лица Колыванова. Василий торопливо добавил:
— А если они нам такой жесткий срок дают, то надо сегодня же выходить, я так думаю, товарищ начальник.
Он опять обращался официально, так как неслужебный разговор о кознях против Колыванова и о том, как их отвести, был закончен. Колыванов встал из-за стола и хлопнул его дружески по плечу:
— Так пройдем за тридцать дней трассу?
— О чем говорить, Борис Петрович! В Карпатах мы, помню, за две недели обследовали больше полутораста километров, а там условия были потруднее… Вы разрешите мне идти с передовым отрядом? Возьму человека три, а остальные пусть по мере возможности поспешают за нами…
— Делай. Только с головным отрядом пойдем оба.
— Да что вы, Борис Петрович!
— Ничего, Василий, придется идти обоим. Подготовь людей, завтра выступим. На первых участках, где трассы совпадают, задерживаться не станем, надо торопиться туда, где придется всю работу по разбивке делать заново. Предупреди людей, что работа будет срочная, без отдыха, без дневок. Ну, торопись, да пошли ко мне помощницу. Надо еще людей с линии вызвать для разговора.
Чеботарев покинул кабинет, оставив Колыванова в том состоянии, какое, он знал, предвещало быстрые дела и короткие разговоры. И действительно, помощница немедленно выбежала из кабинета и начала звонить по линии, вызывая молодого инженера Иванцова, затем начальника снабжения, потом главного инженера участка и заместителя Колыванова. Все эти люди находились в разных местах, и сейчас к одним бежали посыльные, других вызывали по телефону. Колыванов действовал по-военному, и Чеботарев все время слышал его ставший очень звонким голос.
У Чеботарева, впрочем, было достаточно и своих дел: определить количество рабочих, указать их обязанности. Рабочие же не удовлетворялись его короткими приказами, а хотели еще что-то уточнить, узнать поподробнее. Его выручил Иванцов, молодой инженер, который, переговорив с Колывановым, сам занялся рабочими.
А еще через полчаса пришел старик Лундин и принялся помогать Чеботареву. К вечеру все было подготовлено. Можно было еще выспаться в домашней обстановке в последний раз перед нелегким, долгим походом.
9Последняя «планерка», которую проводил Колыванов, Чеботареву не понравилась. Чувствовалось какое-то непонятно грустное настроение людей, будто они собрались на поминки.
Чеботарев попытался разогнать это тоскливое настроение насмешливой шуткой: «Никто ведь не умер! Они с Колывановым еще многих переживут!» Но ни один из сотрудников не отозвался.
Словом, все происходило так, как когда-то в Казахстане. Да и человек, виновный в таком невеселом прощании, оказался тем же Барышевым.
Но звучала тут и новая нотка. В той казахстанской истории все были на стороне Колыванова, негодовали, удивлялись приказу главного инженера. Теперь же, казалось, никто, кроме, пожалуй, молодого инженера Иванцова и, конечно, Чеботарева, не верил, что затея Колыванова удастся.
Чеботарев понял: слухи о распре Колыванова с главным инженером проникли по каким-то каналам в управление участка. И люди не верили, что начальник участка удержится на своем посту. Его распоряжения внимательно выслушивали, усиленно соглашались со всем, что он говорил, но было видно, что присутствующие ожидали крупных перемен, и некоторые, возможно, уже думали о новых назначениях. Заместитель Колыванова прямо сказал:
— А если до восстановления трассы придет приказ начинать работы, как тогда, Борис Петрович?
— Мы и без особого приказа должны начинать, как только поступит техника, — недовольно ответил Колыванов. — Но первые двадцать километров обе трассы совпадают. С них и начнете. Только не распыляйте технику, не соглашайтесь вести трассу с обоих концов. Все равно людей пока нет, а через месяц мы обязаны вернуться…
Заместитель лишь крякнул, глядя на приколотую к стене схему участка. Чеботарев понял: не верит, что группа Колыванова выберется из болот за месяц. Спасибо, что хоть не стал возражать.
Но на «планерку» пришли и сторонники Колыванова. Словно бы случайно заехал секретарь райкома Саламатов и привез с собой председателя исполкома. И «планерка» сразу пошла спокойнее. Все знали, что Саламатов горой за Колыванова. По колывановскому проекту дорога должна была связать все предприятия, возникающие в тайге. Даже будущие станции назывались по проекту: «Алмазная», «Медный», «Дикая», «Чувал», «Железногорск». Барышев хотел оставить в стороне от дороги и Медную и рудники Чувала.
Чеботарев был в самом свирепом настроении. Его поражало и огорчало видимое благодушие Колыванова. Неужели начальник не видит, что на него все смотрят, как на жертву? После окончания «планерки» Чеботарев даже не стал дожидаться Бориса Петровича и ушел один, услышав, как Колыванов о чем-то разговаривает с Саламатовым да еще посмеивается. Нашел время шутки шутить!
А Колыванов, видно, заговорился с секретарем райкома. То ли к нему домой заходил, то ли в райкоме засиделся, только вернулся очень поздно. Пришел веселый, что-то пытался напевать, хоть ни слуха, ни голоса у него но было. Чеботарев сердито захрапел в своей комнате, чтобы выразить свое неодобрение. Но уж после этого притвориться проснувшимся и спросить, что такое веселое посулил Борису Петровичу Саламатов, стало неудобно.
Утром же было не до разговоров. Наскоро позавтракав, Чеботарев отправился снаряжать отряд. Колыванов зашел на минутку в контору и опять застрял там, будто муха на липкой бумаге, столько оказалось дел в последнюю минуту. Выступление отряда задерживалось, как ни стремился Чеботарев организовать все по-военному.
Получилось, что отряд покидал город отдельными группами. Сначала ушел оленный обоз с инструментами, продуктами, оборудованием. Следом за ним двинулись Колыванов и старик Лундин, чтобы обогнать погонщиков оленей на повороте, где начиналась прямая. А Чеботарев все еще улаживал какие-то недоразумения с лесорубами, с кладовщиками, с начальником снабжения. На пожарной каланче уже пробило двенадцать, а Чеботарев, взволнованный, потный, злой, продолжал подписывать расписки и накладные.
Он первым увидел самолет, который шел на посадку. Прервав спор с начальником снабжения, он долго пытался сообразить, кто же это может прилететь. И, наконец, решив, что ждать чего-либо, кроме новых неприятностей, нечего, быстро вышел на улицу.
Улица была пуста. К приземлившемуся самолету со всех ног бежали ребятишки. Чеботарев решительно повернул в парму и зашагал упругой злой походкой. Он не смотрел под ноги: злому, как и пьяному, земля расстилается ковром. Начальник снабжения, что-то крича, побежал за ним вслед, но Чеботарев только повернулся вполоборота:
Улица была пуста. К приземлившемуся самолету со всех ног бежали ребятишки. Чеботарев решительно повернул в парму и зашагал упругой злой походкой. Он не смотрел под ноги: злому, как и пьяному, земля расстилается ковром. Начальник снабжения, что-то крича, побежал за ним вслед, но Чеботарев только повернулся вполоборота:
— Делай как я сказал! — И снова зашагал той же легкой стремительной походкой. Если самолет привез какую-нибудь неприятную для Колыванова весть, пусть она сама и догоняет начальника. Не хочет Чеботарев передавать ее…
На окраине города он обогнал лесорубов. Они шли медленно, развалистой походкой, какой ходят привыкшие беречь свои силы для тяжкого труда люди.
Лесорубы беззлобно посмеялись над ним, что шибко бежит, будто в лесу ждет теща с пирогами, но Чеботарев не ответил на шутку.
Через час он обогнал оленных людей, расположившихся отдохнуть на ягельнике возле горы. Их передвижение зависело от того, где находятся пастбища, а ягельники в этих лесистых местах были разбросаны редко, нужно было запоминать их все и заранее обдумывать маршрут переходов. Чеботарев мельком оглядел стоянку, костры, которые горели бездымно, — комары и гнус уже спрятались под кору деревьев и не тревожили людей, наступила настоящая пора для долгих переходов и кочевок, — и торопливо прошел мимо. Наконец Чеботарев нагнал и Иванцова, уже получившего последние указания. Он вместе с вешильщиком находился там, где Колыванов свернул с трассы, оставив первый сигнальный знак.
Все их действия были заранее обусловлены. Впереди, начерно выбирая трассу, пойдут Колыванов, Лундин и Чеботарев. Труднее всех будет, конечно, Чеботареву, потому что ему придется тащить на плечах, кроме мешка с продуктами, еще и теодолит. Но Чеботарев был не очень огорчен этим. Кто-нибудь же должен нести его!
Остановившись возле Иванцова, чтобы забрать у него теодолит и покурить на прощание, Чеботарев увеличил свой и без того порядочный груз еще и плащ-палаткой, которую без стеснения забрал у инженера. Да и то сказать, Иванцов может еще суток двое возвращаться на ночлег в город, а они уже оторвались от жилья, и впереди долгий и небезопасный путь…
Переложив вещи поудобнее, чтобы теодолит не мешал, подвязав сверху палатку, Чеботарев кивнул молодому инженеру и зашагал вперед, руководствуясь свежими пролысинами, оставленными на деревьях Лундиным. Теперь он находился в настоящем лесу, можно было подумать обо всем, как всегда думается в одиночестве. И Чеботарев невольно замедлил шаги, ощутив непривычное для него величие леса. Казалось, что все заботы и дела отодвинулись куда-то в вечность, стали мелкими, незначительными по сравнению с этой тихой жизнью леса, который стоял здесь тысячелетия, не меняя своего облика, тогда как самая деятельная человеческая жизнь измеряется каким-нибудь полувеком.
Чеботарев смотрел на огромные деревья, похожие на колонны, подпирающие небеса. Почва была глубоко погребена под толстым слоем умершей и опавшей хвои. Только в тех редких местах, где прошелся топор дровосека, виднелась листва, теперь уже пожелтевшая, но все-таки напоминавшая Чеботареву родные лиственные леса. Здесь же возвышались странные оголенные стволы, только на самой вершине были ветви, уже лишенные игл.
И Чеботарев понял, что идет по лиственничному лесу, в котором сам воздух был пропитан запахом смолы и эфира. Лес не поглощал звуков, а, наоборот, усиливал их до такой степени, что иногда трудно было понять, шумит ли ветер в дупле дерева, шаги ли это большого зверя, голоса ли каких-то странных птиц или животных…
Вот показались ели, с которых свисали чуть не до земли зеленые волосища, и деревья эти были похожи на крестьян-бородачей. Ветер развевал длинные бороды.
А вот черные гордые головы кедров. Эти деревья Чеботарев сразу узнал. Они росли и в городе, их не вырубали ради орехов и красоты.
Еще дальше, возле затесанной лесины вдруг выглянула красная рябина, неизвестно как попавшая в этот черный лес.
Вдруг он услышал чей-то крик, но никак не мог разобрать, чей это голос — мужчины или женщины. Лес изменял звуки, и временами казалось, что это вовсе и не человеческий голос, а просто какая-то лесная птица-пересмешник дразнит одинокого путника. Но вот раздалось уже совсем близко:
— …таре-ев!
Сомнений не было, его окликала какая-то женщина. Чеботарев остановился, прислушиваясь. Снова и еще ближе звонкий женский голос крикнул:
— Товарищ Чеботарев!
Он отозвался и сразу увидел женщину. Она шла по его следам, с той же настороженностью вглядываясь в метины на деревьях, в лесные сумерки. И по тому, как быстро она шла, почти бежала, по тому, как озиралась кругом, Чеботарев понял: эта женщина тоже не знает леса и боится его.
— Я здесь, — сказал он, соображая меж тем, что женщина, хотя и одета в ватный мужской костюм, скорее всего инженер. А так как в городе женщин-инженеров не было, то он понял, именно она и прилетела на самолете.
— Вам, собственно, кого надо? — спросил он, словно имел возможность немедленно представить ей любого человека.
— Я прилетела на изыскания трассы, — взволнованно, все еще задыхаясь от быстрой ходьбы, сказала женщина. — Я инженер Баженова Екатерина Андреевна. — Она протянула ему руку. — А вы и есть товарищ Чеботарев?
— Так точно. — Он вгляделся в ее продолговатое, порозовевшее лицо, на котором все черты были выражены так нерешительно, словно природа боялась грубым прикосновением испортить эту хрупкую красоту. Женщина была несомненно красива, несмотря на несколько мелкие черты лица. Выделялись только большие глаза, такие яркие, что они освещали и украшали все лицо.
— Где же начальник? — спросила Екатерина Андреевна.
— Он прошел вперед, — охотно объяснил Чеботарев. — Слишком мало времени дали нам на разведку, — добавил он, надеясь, что женщина-инженер привезла какие-нибудь новые указания. — Пришлось разбиться на две группы. Начальник пошел вперед, а Иванцов будет уточнять пикеты. Вы его обогнали?
— Да, — ответила Екатерина Андреевна.
— Может быть, есть какие-нибудь изменения? — осторожно спросил он.
— Нет, — кратко ответила она. — Мы сегодня догоним начальника?
— Конечно…
Они шли молча, прислушиваясь, как хрустит под ногами осенняя, уже промерзшая трава, вышли из бора и пересекли широкую полосу бурелома, где было много травы, которая стояла почти в рост человека, затрудняя движение. Длинноостый пырей, трубки дудочника, кусты багульника, вереска и еще каких-то колючих растений хлестали по лицу, осыпая своими семенами. Далеко впереди послышался стук топора — Лундин затесывал очередную мету.
Екатерина Андреевна с каким-то испугом прислушалась и несколько отстала от Чеботарева. Василий оглянулся, весело кивнув головой:
— Слышите?
— Да… Догоните их, Василий. Вас ведь зовут Василий, правда? Скажите, что я прилетела из управления. Я так устала, пока бежала за вами, что идти трудно. Я пойду потише…
Он увидел, что она и в самом деле побледнела. Должно быть, ей было трудно идти в этом тяжелом костюме, в сапогах. Странная женщина, могла бы, собственно, остаться у Иванцова и догнать отряд утром, на лошади, когда повезут им продукты, как он условился с молодым инженером. Но он ничего не сказал Баженовой, кивнул ей и торопливо пошел вперед. День подходил к вечеру, можно готовить привал…
Скоро он увидел начальника. Колыванов выходил из зарослей можжевельника, тщательно оберегая инструменты и часы.
Впереди был большой лог, для обхода которого Колыванов искал дополнительную кривую. Василий окликнул его, но Борис Петрович не услышал. Он стоял с топором в руках, в ватном костюме, поверх которого надет охотничий лузан. Он теперь был больше похож на лесоруба, нежели на начальника строительства. Подошла Баженова. Она казалась сейчас более спокойной, шла неторопливо, смотрела на начальника так, словно приехала для ревизии и заранее знала, что здесь не все в порядке.
— Вы зачем здесь? — глухим голосом, который, по наблюдениям Чеботарева, соответствовал самому сильному гневу, спросил Колыванов.
— На разведку трассы, — небрежно ответила женщина.
Чеботарев невольно подумал, что он — хотел этого или нет — виноват в том, что женщина, появление которой почему-то неприятно Колыванову, оказалась здесь.
Он не слышал дальнейшего разговора между Баженовой и Колывановым. Он быстро пошел к логу, где увидел огонь, разведенный стариком Лундиным. Охотник сноровисто и быстро рубил запас хвороста на ночь. Над костерком закипал чайник, а на поваленном буреломом дереве, чуть тронутом гнилью, лежали куропатки, уже белевшие обильным подпушком. Птица была крупной, жирной, видно подготовилась к зиме. Лундин повернул к Чеботареву свое бородатое с узенькими глазками лицо и сказал: