Ладно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я, а вернее, Шакаджи, впал в боевое неистовство.
Магазинник с грохотом изрыгал пламя и свинец. От птичек и всадников летели кровавые ошметки и перья. Однако обратить в бегство нападающих мне не удалось. Передние ряды таяли, но сзади напирали новые птиценогие. Диатримы гадили с перепугу, а может – от усердия, не важно. Главное, вонь стояла, как в гигантском курятнике. От нее мутило. Я крутился похлеще, чем на центрифуге, стрелял и размахивал акинаком. В меня стреляли тоже. И попадали. К счастью, шкура у Сандро Урии – дубленая. Стрелам дикарей не так-то просто было ее пробить. Тем более – через доспех. Пару раз меня доставали клювами птички. Правда, вскользь. Ощущения были еще те. Колун – он и есть колун…
В общем, мне чертовски везло в этом, мягко говоря, неравном бою. Но ясно было, что долго я так не продержусь. Сомнут. Стоит только кому-нибудь из птиценогих сообразить, что нападать нужно не всем кагалом, а двумя парами – справа и слева. Зацепит меня одна такая птичка ножкой, и множественные переломы обеспечены. С летальным исходом, разумеется.
Зря я об этом подумал. Накликал. Птиценогие в одночасье перестали услаждать мой слух полузвериным визгом и дружно подались назад, расступаясь в стороны. Я даже обрадовался. Передышка, она и перед смертью полезна. Воткнув меч в окровавленный песок, я нарочито неспешно перезарядил пушку. Бегло осмотрел себя.
Оборванец оборванцем. Болит все, что может болеть. И еще хочется жить.
С птиценогими тем временем творилось что-то странное. Бранясь и толкаясь, они образовали две шеренги с нешироким проходом посередине. Ни дать ни взять – рота почетного караула. Значит, сию минуту появится начальство. Отлично. Пусть командует парадом, а принимать парад буду я. Отсалютую по полной программе…
Взвихрилась пыль. Между неровными шеренгами птиценогих промчались живые колеса песчаных драконов.
Уж кого-кого, а этих гадов я не ждал. От изумления я даже забыл о полном магазине.
Ящеры зарылись в песок короткими лапами и воздели надо мною плоские головы. Нападать они не спешили. Похоже, были уверены, что я не стану стрелять. Я и не стрелял. Взгляд мой приковал золотой ошейник на шее того, что был справа. Его обладатель не сводил с меня змеиных глаз, которые, словно аварийные лампочки на пульте модуля Временной, то наливались красноватым свечением, то гасли.
Второй ящер повел себя иначе. Он прижал лапой труп ближайшей диатримы и принялся рвать клыками мускулистую ляжку. Видя это, товарки убиенной взволновано заклекотали, задергались, ломая строй. Наездники заорали на них, молотя луками по головам. Гвалт поднялся, как на птичьем базаре.
Ящер с ошейником не обращал внимания ни на пиршество своего товарища, ни на птичий базар. Он по-прежнему пристально смотрел на меня, время от времени облизывая морду раздвоенным языком.
– Чего уставился?! – пробурчал я, утомленный этим разглядыванием. – Драться будем или языком молоть?
Ответа я, разумеется, не ждал, но он, как ни странно, последовал. Одним движением лапы дракон разровнял перед собою изрытый песок, и стал быстро тыкать в него окостеневшим кончиком хвоста.
Я вгляделся: кружки, загогулины, разновеликие запятые… Глаз зрит, ящер строчил, словно заправский писарь на базаре в Джавдате. Правда, почерк дракона был далек от каллиграфического. К тому же окольцованный ящер быстро стирал написанное, я едва успевал разобрать отдельные слова: «храбро дрался… отпустим рожденный… дыхания… выполнишь… освободить короля… народ песков… уничтожит… пришельцев…».
– Я храбро сражался, поэтому ты хочешь меня отпустить, чтобы я передал коменданту Острова требование народа песков освободить короля браминов? – на всякий случай переспросил я. – Иначе народ песков уничтожит пришельцев, что засели в крепости на Песчаном Острове?
Дракон погипнотизировал меня взглядом, нервно облизнулся, стер написанное и застрочил снова.
«передай… уйдут пришельцы… отпустим живыми…» – прочитал я.
– Да, да! Передам! – заорал я, все еще не веря своему везению.
Ящер продолжал: «не обмани… проклятие… иссякнет дыхание… Брах…»
– Клянусь передать требование народа песков! – заверил я разумного ящера.
Мне не терпелось как можно быстрее убраться отсюда.
Похоже, дракон внял моей клятве. Он стер свою писанину, зашипел на чешуйчатого пожирателя падали. Тот нехотя оставил изорванную птичью ляжку, пронзительно засвистел и ринулся в толпу птиценогих. Ошеломленные его стремительным натиском, диатримы окончательно сломали строй. Напирая, отдавливая друг другу лапы, щипая нерасторопных, птички вместе со своими наездниками начали отступать с поля недавнего боя. А вслед за ними поползли и драконы.
Я не стал дожидаться, пока они передумают, и похромал в сторону оазиса, где меня наверняка не чаяли уже увидеть.
Глава 7
Когда я взобрался на гребень очередного бархана и опять – опять! – не увидел оазис, мне стало понятно, что дело – труба. Впереди были дюны и похожий на скелет кита каркас потерпевшего крушение мирохода.
Ветер слизывал следы каравана. Это происходило на глазах: раз-два, и пески снова девственны. Ветер слизывал мои следы. Раз-два, и я как будто сошел с небес в сердце пустыни.
Я выдернул из разваливающегося доспеха с дюжину стрел – кривоватых дрючков в локоть длиною и с ломкими костяными наконечниками. Сделал я это сразу после того, как птиценогие отступили. Сильнее всего досталось правой ноге. Акинаком я откромсал от халата полосу ткани и перетянул распухшую щиколотку. Кровь остановилась, но идти было больно. Так больно, что иногда хотелось выть шакахом. Кроме того, в сапоге все ссохлось, склеилось, и ступня свербела, провоцируя у меня приступы бешенства.
Наверное, шагать дальше я не смогу. Дальше я поползу между обгоревшими шпангоутами мирохода, а Глаз, это чужое солнце, станет пить из меня жизнь.
А говорят, что дважды не умирают.
Я попытался спуститься с бархана, но не удержался на ногах и скатился кубарем. Упал на спину. Наполовину погребенный обжигающим песком, уставился на небо. На вечный шторм Вишала, на далекие и близкие миры Колеса.
А ведь совсем недавно я с тем же настроением смотрел на умирающий в огне Мир. Везет, как утопленнику. На Старшей Сестре задохнулся и замерз, здесь – испекусь, как кебаб на решетке в печи.
В голове звучали голоса. Бодрый и чуть-чуть самоуверенный баритон покорителя космоса Лазара и одновременно – леденистое бурчание вечно недовольного скряги и рабовладельца Сандро Урии; вкрадчивый шепоток беспредельщика Шакаджи…
Топот копыт я скорее почувствовал телом, чем услышал. Облизал ссохшимся языком губы, попытался закричать. Выдавил из себя сиплый стон и сразу же почувствовал сильную тошноту. Пальнуть бы в небо, чтоб легче было меня найти, но до пистолета не дотянуться. Магазинник вывалился из-за пояса и остался где-то на склоне бархана. Все, на что я оказался способен, – вяло приподнять руку.
Но Глаз смотрел на меня: копыта забарабанили совсем рядом. По мне скользнула тень, в следующий миг к лицу наклонилась забавная жирафья морда скакового бактра. Зашаркали по песку сапоги; оттеснив бактра, надо мною склонился безгубый абориген.
Алак! Или очень на него смахивает… Это проклятое уродство делает местных жителей похожими друг на друга, как братья-близнецы, а перед глазами еще и муть горячечная стоит. Ничего не понять, в общем.
– Самех-салар велеть-искать, – прощелкал подпиленными зубами абориген.
Все-таки Алак! Как же я тебе рад, братишка! Жаль, не могу даже улыбнуться: выдаю гримасу за гримасой.
Абориген, кряхтя, извлек меня из-под песка, поднял на ноги (я, естественно, помогал ему, чем мог, то есть – почти ничем), прислонил к пятнистому крупу бактра.
– Тяжелый-толстый Лазар-Шмазар, – проворчал Алак. – Зря-пусто Алак-Малак пытаться-стараться… Издыхать-помирать Лазар-Шмазар…
Он запрокинул голову и громко свистнул. Из-за руины мирохода выехал еще один всадник. Молодцы все-таки ребята-охранники, не бросили – спасли товарища по оружию… Ох, и мысли потекли, подчиняясь двусложному ритму речи аборигена.
– Нила-Нилам приказать-искать, – пояснил Алак. – Самех-салар сердиться-плеваться, Нила-Нилам приказать-заткнуться. Нравиться-понравиться Лазар-Шмазар… – добавил он и рассмеялся, клацая акульими зубами.
Вот в чем дело! Голубоглазая летчица, свалившаяся мне на голову вместе с бипланом, позаботилась о шкуре «Лазара-Шмазара».
Алак вынул из седельной сумки флягу, сунул горлышко мне в губы. Я, давясь и отфыркиваясь носом, стал глотать теплую воду. В это время подъехал второй охранник. Спешившись, он на пару с Алаком стал водружать меня в седло. Я шипел от боли и волновал бактра тем, что щипал и дергал его за шкуру.
– Жирный шаках… – выпучив глаза от усердия, ругался охранник. – Глаз зрит, вывалился из седла, когда гнали нас птиценогие. Теперь пупок надрывать приходится…
– Жирный шаках… – выпучив глаза от усердия, ругался охранник. – Глаз зрит, вывалился из седла, когда гнали нас птиценогие. Теперь пупок надрывать приходится…
Ври, да не завирайся, мальчишка! Пока ты драпал, поджав хвост, я сражался в арьергарде! Я прикрыл ваши спины! Это на мне не осталось живого места, тогда как на вас – ни одной царапины!
Они привязали мои ноги к стременам, обмотали веревку вокруг пояса и прикрепили к седлу, вложили в руки поводья. Сами уселись на одного бактра и пристроились за мною следом.
Мы объехали обломки мирохода. Проржавевший остов дышал жаром. На погнутой лопасти воздушного винта пристроился ящер – вылитый песчаный дракон, только раз в пять меньше тех, с которыми нам пришлось иметь дело.
Алак шикнул на него, как змей; дракончик сверкнул в ответ рубиновыми глазками, свернулся кожистым колесом и укатил прочь.
– Расплодились… – проворчал второй охранник. – Вылезли из Океана и расплодились…
– Искать-убивать… первый-начальный… – невпопад ответил абориген.
Бактры, посапывая, вскарабкались на гребень высоченного бархана. Оттуда я увидел оазис: обнесенное цементным бордюром круглое озерцо метров десяти в диаметре. Вдоль берега росли карликовые пальмы с коричневыми и чахлыми кронами, листья касались зеленоватой воды. Под пальмами расположились караванщики Урзуфа и их животные. Среди караванщиков сновали кшатры. Стояли на треногах прикрытые камуфляжной сетью станковые пулеметы, их расчеты курили трубки и поглядывали на нас снизу вверх.
И еще на горизонте я увидел красноватую кручу, которая, очевидно, была Пещерным островом – местом пересечения всех дорог этого мира. Я уже догадался, что берега острова омываются отнюдь не водами…
В кронах пальм безмятежно пересвистывались птахи.
Меня отвязали от седла и стремян, подхватили на руки, не дав грохнуться и разлететься на осколки, опустили на расстеленное одеяло. С меня стащили продырявленный и изодранный халат. Пропитавшийся кровью доспех, который не один раз спас мне жизнь, прикипел к телу. Его отдирали долго и болезненно. Я же слушал птиц и смотрел в синие глаза Нилы-Нилам. Мне было спокойно, я в который раз выторговал себе пожить еще.
Нилам – сапфир.
Нила – темно-синий.
Не знаю, откуда у меня в голове взялись эти знания. Просто я знал, и все тут.
Подошел Самех, поглядел на меня, как на говно, поиграл желваками, потом что-то сказал Ниле. Я его не слышал, я слышал лишь щебет птиц. Рука у моей летчицы была перевязана, ей тоже досталось от птиценогих. Ничего, мы еще поквитаемся и с чернокожими пигмеями, и с их прихвостнями – песчаными драконами.
Драконы! Они ведь обязали меня поработать «посланцем доброй воли»!
Я слово в слово проговариваю то, что мне велели передать. Себя не слышу – как будто в космический вакуум вещаю. Птичий щебет становится оглушительным. Глаз меркнет: точно скрывается за гигантским веком…
В первый раз я пришел в себя в повозке. Я лежал на кишащей вшами шкуре грузового бактра. Грудь – в бинтах, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Нога – тоже в бинтах и болит: как бы стафилококков не нахвататься в этой походной обстановке!
Повозку качало, дорога была не ахти. Возле моего лица стояли корзины с вяленой рыбой. Пахло не очень приятно, и я надеялся, что этот тухлый запашок исходит не от меня. Борта телеги были низкими, я видел, как мимо проезжают мои товарищи по оружию. Как же хотелось тоже сесть верхом, поскакать по наезженной тропе, ощущая себя здоровым и полным сил, как бактр, который был бы под моим седлом!
Но геройство имеет обыкновение выходить боком. Кому, как не мне, покойному первопроходцу космоса, знать об этом.
Я хотел позвать Нилу… Ну, размечтался, старый пенек! Как же, станет асур дежурить возле раненого наемника!
…но почему-то позвал Ситу.
И в какой-то миг мне показалось, что я увидел ее! Увидел ее красивое лицо с застывшим выражением покорности в глазах.
Чур меня!
Видение пошло крупной зыбью и растворилось на фоне серой вереницы караванщиков.
Кто-то опустил к моим губам флягу. Я сначала напился и только потом посмотрел, кто же удосужился меня проведать. Думал, что это зубастый Алак или кто-то из ребят…
Рядом с телегой шагал мой верный слуга Бакхи.
Он был одет в коричневый хитон с треугольным капюшоном. Это и понятно – нагишом по пустыне не побегаешь. Хитон был подпоясан серебряной цепочкой. Хорош слуга, тянет, наверное, потихоньку из хозяйской мошны.
Значит, и Сита мне не привиделась. Шайка-лейка в сборе!
Не хватало только Паршивого Сорванца и Псицы, объявивших меня мертвецом.
На самом деле я слишком плохо себя чувствовал, чтобы мыслить трезво. Бакхи, видимо, это понимал. Он потянулся ко мне клешней, потрогал лоб. Эдакий жест отеческой заботы…
– Я знаю, кто ты, – проговорил он, наклонившись. – Ты – перехожий. Бродяга с каменным сердцем. Ты утратил живую искру своей души в родном мире. Но ничего. Мы это используем! Нам это даже может пойти на руку!
И он «пощелкал» клешней перед моим носом.
…Во второй раз я пришел в себя уже на Пещерном Острове. Похоже, мне стало совсем худо.
Был сумрачный коридор, скупо освещенный электрическими лампами. Туда-сюда сновали люди. Арраканские дельцы в неизменных халатах. Кшатры, вооруженные мечами и винтовками. Брамины в шафрановых рясах. Они все занимались делом. Вдоль стен же стояли, сидели или лежали, ожидая, праздные личности вроде меня.
Живая очередь, словно на Страшный суд. И очередь продвигалась оч-чень медленно.
В голове постепенно прояснялось. Или это просто стали ярче светить лампы. Я вдруг заметил, что кшатры излишне суетливы, что арраканцы безусловно встревожены, а брамины сохраняют безмятежность на благостных лицах, но рясы их – в багровых пятнах.
Мне это не очень понравилось; тренированный нюх Шакаджи чуял запах пороха.
И тут ко мне подошли.
Кожаные штаны в обтяжку, стройные ноги. Нила-Нилам! А с ней седобородый коротышка в кольчуге длиною до колен и шлеме, похожем на колпак.
– Это он? – поинтересовался коротышка, имея в виду, само собой, меня.
– Он, – подтвердила Нила и обратилась ко мне: – Ты слышишь нас?
Я что-то булькнул в ответ. Нила и коротышка многозначительно переглянулись.
– Ты поправишься, – соврала мне Нила. – Глаз зрит, все будет хорошо.
– Ты дрался как лев, друг мой, – сказал коротышка. – Достопочтенная Нилам все рассказала. Я возожгу огонь и велю пожертвовать Брахме молодого быкоящера, уповая на твое скорейшее выздоровление.
– Это – достопочтенный Мирзах, комендант Пещерного Острова, – представила коротышку Нилам.
– Весьма… польщен… – по слогам выдавил я и сразу же закашлялся.
– Мы вытащили из тебя восемнадцать наконечников, – похвасталась Нила, и на ее розовых щеках появились трогательные ямочки.
– Ему повезло, что птиценогие – ублюдки косорукие, – ответил ей комендант. – Стреляют на ходу, попадают редко. Одно плохо – если уж попали, то наконечник расщепляется на несколько игл. И эти иглы медленно так проникают вглубь… – Мирзах показал пальцем, как именно проникают. Нила нахмурилась и кивнула.
– Достопочтенные! – к Ниле и Мирзаху подошел арраканский делец. В испачканных чернилами руках он держал развернутый свиток. – Я все выяснил, как вы и приказали. Действительно, ритуал оплачен неким Бакхи Ашраном с Синфеона. Но тут указано имя клиента, – арраканец показал свиток сначала Ниле, потом коменданту. – Сандро Урия с Синфеона.
– Самех сказал, что его, – Нила говорила обо мне, – зовут Лазар.
– Я… Сандро… Урия… – кое-как выдавил я.
Седые брови Мирхаза приподнялись. Лицо сделалось подозрительным. Ничего не попишешь, в иное время я и сам себе не стал бы доверять.
– Позволю добавить, что этого человека действительно опознали как Сандро Урию – известного промышленника и Восседающего на Диване Синфеона, – высказался арраканец.
Я затаил дыхание. Опознали? Кто бы мог такое сделать в этой глуши? Неужели серый пес Бакхи выследил меня на Пещерном Острове? А я уж почти убедил себя, будто назойливый старик привиделся мне в бреду.
Мирзах покосился на меня.
– Я не представляю причину, из-за которой столь богатому человеку пришлось бы наняться простым охранником каравана. М-да, под чужим именем.
– Быть может, причина – собственная смерть, – сказал арраканец, который, очевидно, слишком много знал.
К моему облегчению, ни Мирзах, ни Нила не обратили на последнюю реплику внимания. Наверное, решили, что делец неудачно пошутил.
– Ничего не понимаю, – Нила обошла меня вокруг. Кожа ее штанов выразительно скрипела. – Он дважды спас мне жизнь! Он проявил и храбрость, и благородство, невиданные в этих землях. Я знаю толк в людях, мы не должны препятствовать его встрече с Исчадием.
Так держать, Нила! Даже не обидно, что я за тебя, считай, жизнь отдал.
Но постойте! Нужен ли мне этот король браминов сейчас? Не слишком ли поздно собирается обратиться за разъяснениями почти покойный бродяга Лазар?