Это они друг друга за волосы хватают… Все, конечно, утонули. Кумоха взял их коней и домой поехал. С той поры его л царь больше не трогал. Вот как бывает.
Рыжебородый весело оглядел избу и сказал:
— Ну, это все присказка. А теперь о моем горе… Была у меня дочка Улли…
И он печальным голосом поведал историю про ведьму Сюоятар и ее синеносого сына…
Но он не успел добраться и до середины своей сказки, как распахнулась дверь и в избу ворвался зимний воздух, стегнул холодом по лицам собравшихся.
А из клубов пара выплыл маленький человечек с огромной пушистой бородой — отец Василий, сельский поп.
Отец Василий был таким щуплым, что, казалось, будто его прикрепили к пышноволосой бороде великана.
Длинный, до пят, овчинный полушубок попа был распахнут. Так как нагрудный крест, если бы он лежал на груди, был бы закрыт бородой, то цепь пришлось удлинить, и крест болтался на животе.
Поп схватил крест, поднял его так высоко, как позволила цепь. Кумохе показалось, что отец Василий хочет проткнуть крестом низкий потолок избы.
— Изыди, сатанинское отродье! — неожиданным басом произнес поп, с ненавистью смотря на рыжебородого и Кумоху.— Чудеса все в руках божьих! Только он их творить может! А все остальное- от сатаны, дьявола!
— А как же лесной хозяин Хийси, ведьма Сюоятар?— наивно спросил Кумоха.— Они тоже чудеса творят?
— То в сказках! — загремел поп.—Бог—в жизни! И не быть в нашем селе колдовскому чуду!
— А кто не верит отцу Василию, пусть мне скажет,— раздался спокойный голос.
Из-за отца Василия показался невысокий человек в черном, отороченном белой смушкой полушубке, на плечах которого лежали погоны.
— Сам пристав! — ахнул кто-то.
— Ваше благородие! — первым выскочил из-за стола хозяин избы.
— Ваше благородие! — вставая, почтительно-испуганно забормотали мужики.— С приездом, ваше благородие!
— Этого просто не обманешь,— прошептал рыжий на ухо Кумохе.— Он дурак с умом.
Про то, как „ваше благородие“ не любил говорить,
а уж если говорил, так только то, что думал
Пристав — очень большой начальник. После исправника — второй человек во всем округе. А уж после исправника, как говорили, чуть ли не сам царь сразу идет… Но царь — как бог, где-то далеко. Исправника в лесных далеких селениях никто еще никогда не видел. А пристав приезжает обычно раз в год, и его приезд всегда большое событие — значит, что-то случилось, что-то произошло!
Царя называли батюшкой. Исправника —ваше превосходительство. А пристава — ваше благородие. Имени его никто не знал — «ваше благородие» да «ваше благородие». Зачем имя, когда и так ясно всем, о ком речь идет,— второго «вашего благородия» в округе нет.
Физиономией «ваше благородие» очень походил на рысь — седоватая бородка равномерно обкладывала круглое лицо, и от этого оно казалось лохматым; немного раскосые, зеленые, с черными круглыми зрачками глаза всегда были настороже. Острые, торчащие вверх уши еще более дополняли это сходство.
На разговоры пристав был ленив, старался обходиться жестами или мимикой. Да и карельского языка он не знал — десятка два слов только. Говорили, что сам он откуда-то из России — не то с Урала, не то с Дона. Но об этом точно даже отец Василий в минуты большого откровения (когда выпивал лишку) и то ничего сказать не мог.
Про «ваше благородие» рассказывали, что был он прежде простым стражником, а в милость «его превосходительству», то есть исправнику, попал при необычных обстоятельствах.
Дело якобы происходило так. Исправник любил испытывать своих подчиненных, как он сам говаривал, «на честность». Для этого каждого новичка приглашал к себе в дом на чай. И проделывал одну и ту же, весьма простую, но коварную шутку.
На столе всегда стояло два одинаковых чайника с заваркой. Но в одном был настой табака — гадость несусветная, отрава, ну просто зелье! А во втором — настоящий чай. Так как хозяин сам наполнял чашки гостей, то ему никакого труда не составляло проверить новичка «на табачок». Налив горький настой гостю, хозяин заботливо спрашивал;
— Нравится ли вам мой любимый чаек? Учтите, что лучше меня никто, даже в самом Петрозаводске, чая не заваривает.
Несчастный гость после таких слов изображал на лице величайшее наслаждение, хотя все внутренности у него заворачивались, и соглашался с «его превосходительством», что действительно такого великолепного чая пивать ему не приходилось.
«Лгун, льстец, лицемер!» — решал исправник и уж в дальнейшем смело использовал эти способности своего подчиненного во благо дела.
Но «ваше благородие», которое тогда не называлось еще «вашим благородием», когда было приглашено на чай к «его превосходительству» в качестве испытуемого, эту проверку табачным настоем выдержало блестяще.
— Какой это чай? — сказал будущий пристав.— Гадостъ одна. Табак, не иначе табак. Да к тому еще и самый дешевый.
Исправник был в восторге: наконец обнаружился среди его подчиненных хоть один откровенный, правдивый человек.
— Ценить нужно таких людей! — восхитился исправник.— Их место там, где именно откровенность и правдивость нужны более всего!
«Правдолюбца» сделали «вашим благородием» и послали в один из самых глухих уголков Карелии.
— Там он со своей правдивостью быстро добьется любви этих бедных карелов! — сказало «его превосходительство.— А то ведь наши городские лицемеры там. в этих лесах и болотах, только и будут обманывать всяких там смолокуров да лесорубов. Нет, пусть уж сидят здесь, в городе, под мага присмотром, в своих домах живут!
Пристав оказался человеком прямым. Он никогда не кружил вокруг да около, а, приезжая в село, говорил откровенно:
— Положите в сани ко мне два бочонка меда, мороженых сигов, троечку медвежьих шкур, пяток оленьих да сотенку беличьих. А деньги не надо класть в санки, давайте мне. я их сам уложу куда надо!
И в этот раз «ваше благородие» сразу все высказал откровенно:
— Колдовское чудо отменяется. Я — в доме отца Василия. Утром ты, рыжий, и ты, одноглазый,— один общий кивок в сторону Кумохи с рыжебородым,—ко мне. Мужики, два бочонка медовухи завтра прикатите пораньше…
Ночью в жарко натопленной избе колдуна Кумоха, рыжебородый и Ворон обсуждали дневные события.
Старый Ворон рассуждал правильно: от колдовского чуда поп Василий нес большие убытки. Сохраняя право на чудо только за церковью, поп мог надеяться на приношения крестьян, на усердное посещение церкви. Но если бы Ворону удалось превращение овцы в девушку, то интерес к церковной службе и к церковным, то бишь божественным, делам сильно упал бы.
Поскольку весть о колдовском чуде разнеслась широко и народ повалил в село, то поп Василий вынужден был защищать своего бога и, дабы сразу же показать силу, спешно вызвал на помощь пристава.
Власть же пристава в округе фактически была неограниченной: он мог арестовать кого угодно, посадить в тюрьму, отобрать у хозяина любую понравившуюся ему вещь, наложить любой побор… Кому будет жаловаться лесоруб на какого-нибудь Соргола или Робойгола? Недаром говорилось, что пристав здесь — царь, бог и воинский начальник.
— Пристав любит деньги больше, чем отца Василия,— сказал рыжебородый.— По его глазам видно!
— Тогда все обойдется! — весело сказал Кумоха.— Нужно денег ему дать… и поболе… Кто от денег-то откажется?
— Нет у меня денег! Нет! — Ворон замахал обеими руками.— Откуда они?
— Нет так нет,— охотно согласился Кумоха.— А жаль… Тут дело простое: не будет чуда, значит, колдуна-больше не будет… Кто ж станет в колдуна верить, если тот пристава испугался? Хороший-то колдун пристава обратит в мышь — и вся недолга. Значит, колдун плох… А если чудо будет, то деньги сторицей вернутся. Сами прикатятся!
— Сколько же приставу нужно дать,— спросил рыжебородый,— чтоб он уехал, и дело с концом?
— Да нет у меня денег,— снова отмахнулся Ворон.— Ничего нет.
— Тогда спать ложимся,— бодро сказал Кумоха.— Завтра сходим мы с тобой к «вашему благородию» да и разойдемся кто куда. Я — к отцу, ты — домой. Пусть все посмеются над колдуном. Хозяин, идем со мной в лесорубы? Не обидим!
— Так ведь приставу много денег нужно,— проговорилВорон.— Ой много! А где их взять? Если бы немного… рублей десять…
Кумоха лег на лавку, рыжебородый на пол, возле печи.
— Или рублей двадцать…— продолжал рассуждать Ворон.— Так нет у меня денег… Откуда им быть? Только двадцать рублей накопил…
— Если найду,— сказал Кумоха,— то двадцать рублей отдам тебе, хозяин, а остальные себе возьму. Спорим, хозяин?
Ворон вскочил, забегал по избушке, забормотал, забубнил непонятное. Потом сел и как ни в чем не бывало спокойно спросил:
— Пристав любит деньги больше, чем отца Василия,— сказал рыжебородый.— По его глазам видно!
— Тогда все обойдется! — весело сказал Кумоха.— Нужно денег ему дать… и поболе… Кто от денег-то откажется?
— Нет у меня денег! Нет! — Ворон замахал обеими руками.— Откуда они?
— Нет так нет,— охотно согласился Кумоха.— А жаль… Тут дело простое: не будет чуда, значит, колдуна-больше не будет… Кто ж станет в колдуна верить, если тот пристава испугался? Хороший-то колдун пристава обратит в мышь — и вся недолга. Значит, колдун плох… А если чудо будет, то деньги сторицей вернутся. Сами прикатятся!
— Сколько же приставу нужно дать,— спросил рыжебородый,— чтоб он уехал, и дело с концом?
— Да нет у меня денег,— снова отмахнулся Ворон.— Ничего нет.
— Тогда спать ложимся,— бодро сказал Кумоха.— Завтра сходим мы с тобой к «вашему благородию» да и разойдемся кто куда. Я — к отцу, ты — домой. Пусть все посмеются над колдуном. Хозяин, идем со мной в лесорубы? Не обидим!
— Так ведь приставу много денег нужно,— проговорилВорон.— Ой много! А где их взять? Если бы немного… рублей десять…
Кумоха лег на лавку, рыжебородый на пол, возле печи.
— Или рублей двадцать…— продолжал рассуждать Ворон.— Так нет у меня денег… Откуда им быть? Только двадцать рублей накопил…
— Если найду,— сказал Кумоха,— то двадцать рублей отдам тебе, хозяин, а остальные себе возьму. Спорим, хозяин?
Ворон вскочил, забегал по избушке, забормотал, забубнил непонятное. Потом сел и как ни в чем не бывало спокойно спросил:
— Сколько ему дать нужно, этому благородию?
— Сто рублей,— предположил рыжебородый.
—Не тебя, обманщика, спрашиваю! — строго оборвал его Ворон.— Отвечай, Кумоха.
— Да он сам скажет завтра. Но больше, чем триста, не возьмет,— подумав, произнес Кумоха.— Исправник, тот пятьсот взял бы… Ну, а пристав — половину, честно, по закону.
Легли спать. За стеной избушки бушевала метель. Ветер гудел, как сто прялок сразу.
«Все к лучшему!—думал Кумоха.— Обманные деньги у Ворона заберем, тем, кого он обобрал, вернем. А что Ворон без денег делать станет, когда его из села выгонят, это уж не моя забота!»
…Кумоха и рыжий пришли к дому отца Василия, где остановилось «их благородие», ранним холодным утром. Село еще лежало в сумерках, только крест над колокольней уже горел в лучах выбирающегося из-за ближайшего леса солнца.
Поповский пес бросился на них, оглушительно лая, страшно рыча и восторженно размахивая хвостом.
Из стоящей рядом с большим поповским домом нзбы вышел козлобородый старик — церковный сторож, он же звонарь, он же, в случае надобности, пономарь. Посмотрел с хитрецой на Кумоху и рыжего:
— Ранняя пташка уже клювик очищает, поздняя только рот раскрывает!
Потоптал ногами для согрева, похлопал себе крест-накрест руками по бокам.
Железные колечки на трубках рыжего и Кумохи покрылись инеем: пока шли от колдуна, не курили, сейчас было самое время закурить.
— Рано, рано, мужички, объявились»—снова заговорил
пономарь-звонарь — церковный сторож.—«Ваше благородие» спят еще.
— Нам не к спеху, обождем,— ответил рыжий.
— Холодно!— продолжая топтаться на снегу, произнес пономарь.
— Кто крепко сбит, тот против пяти морозов устоит,— затараторил рыжий.—А у кого шубы нет, тому все ветры с севера. Вот, к примеру, дружок мой морозов не боится, а я и летом мерзну…
— Вы от колдуна подальше держитесь,— посоветовал пономарь.— Зол на него отец Василий, ох зол! И «ваше благородие» тоже. Вчера прямо кулаком стучал, кричал: «Всю нечисть в селе извести!» «Ваше благородие» крут бывает во гневе! В острог посадит — выбирайся потом!
— Ох уж острог этот..покрутил головой рыжий.— Только за что? Я человек мирный, никого не обижал… Вон даже пес поповский и тот меня признал сразу. Видишь, хвостом вертит?
— Мое дело сказать, ваше — слушать.— Пономарь потоптался еще немного и ушел в избу.
— Запугивать вышел. Как увидел нас, так и вышел нарочно,— сказал Кумоха.— Видно, сильно боятся поп и весь его клир нашего чуда!
— Это еще присказка, а сказка впереди.— Рыжий запыхтел своей трубкой.—Вон дверь зашевелилась у попа, сейчас нас кликнут!
И верно, толстая дверь поповского дома медленно открылась, и здоровенный детина, видимо, один из стражников, которые приехали с приставом, небрежно поманил рыжего и Кумоху.
В доме было жарко, душно. Пахло свежими пирогами, жареным мясом.
— Сытого хорошо угощать,— шепнул рыжий Кумохе.— В глазах места еще хватает, а пузо уже не принимает.
В небольшой горнице, куда детина привел ранних гостей, сидели отец Василий и «ваше благородие». Большие ковши с медовухой стояли перед ними.
Кумоха и рыжий дружно сорвали шапки, поклонились.
Кто вы и откуда? — строго спросил из своей бороды отец Василий.— А ты, рыжий, чего такой веселый?
Лучше смотреть на веселого, чем на грустного, батюшка!—бойко сказал рыжий.— Правильно, ваше благородие?
— Ты, кривой,—обратился к Кумохе поп,—чего молчишь, стоишь пнем?
— Заяц оттого быстрый, что у него душа в пятках,— ответил Кумоха.— А я еще ни от кого не бегал, потому и стою крепко.
«Ваше благородие» удивленно посмотрел на Кумоху: смелый мужик — беспокойный мужик, от него чего хочешь ждать можно.
— Сын кузнеца Сийлы, который возле Пудожа кузню держит,— пояснил отец Василий приставу.
— Про тебя, отец Василий, знаешь какие промеж мужиков да баб сказки сказывают? — спросил рыжий весело.
— Ну? — удивился поп.— Про меня? Ох ты! Что же сказывают?
— Всякое, батюшка… Вот, к примеру, как хитрый Клиймо хотел вас обмануть, и ничего у него из этого не получилось.
— Да? — удивился поп.— Любопытно! Это тот Клиймо, который у нас жил?
— Тот, тот! Значит, Клиймо нашел клад. Возле церкви. Раз возле храма — клад, батюшка, ваш…
— Истинно, истинно…— прогудел из бороды отец Василин.
Но Клиймо хотел этот клад у себя оставить. Принес его домой. А баба у Клиймо болтлива, слово у нее на языке не лежит. Если молчать будет—лопнет. Хитрый Клиймо это знал. Он вывел ее во двор, говорит: «Ложись под корыто а молчи. Если пролежишь, промолчишь пять минут, то я тебе тайну великую скажу». Она легла, молчит. Клиймо посыпал на корыто зерна и кур согнал. Они и принялись по корыту клювами стучать, зерно собирать. А Клиймо кричит жене: «Град пошел, слышишь? Лежи, не вылезай!» Куры склевала все, ушли. Тогда и жена из-под корыта выползла. «Ну какая такая тайна?» Клиймо ей: «Клад нашел… возле церкви… только никому ни слова, а то придется отцу Василию отдавать…» Она, конечно, поклялась, что, мол, молчать будет, да назавтра же все соседкам н рассказала. «Мы, говорит, клад нашли вчера, когда град шел…» А над ней все только посмеялись: никакого града ведь не было! И сколько она ни кричала про град, никто ей не верил. И про клад не верили— Так Клиймо клад у себя и оставил.
— То есть как это оставил? — загудел поп.— Ты же про меня речь вел?
— .Про тебя, батюшка, про тебя,— засуетился рыжий.— Это ведь еще сказке не конец. Клиймо-то себе клад оставил, думал, что всех обманул. А про это услышал отец Василий…
— Значит, я! — гордо произнес поп.
— …и отец Василий посрамил хитреца Клиймо, отобрал у него клад. Дело было в церкви. Когда все на обедню собрались, отец Василий сказал: «Среди нас находится обманщик, который утаил то, что принадлежит богу… Если он сейчас же не покается, то провалится в ад». И Клиймо покаялся, принес клад. И, говорят, прощение твое получил, батюшка.
— Грехи отпускать нам самим богом разрешено,— уклонился от прямого ответа поп.
— А что про вас, ваше благородие, сказывают, знаете?—, спросил рыжий.
— Любопытно весьма.— Поп поглядел на пристава.
Тот кивнул головой.
— Сказывай,— разрешил поп рыжему.
— Однажды ваше благородие ехали по лесу,— бойко начал рыжий,— и увидели, как три черта дерутся. Ну, увидели черти ваше благородие, присмирели. «В чем дело?— спрашивает ваше благородие. «Вот, отвечают, не можем поделить, что кому…» А нашли эти черти — и где только раскопали!—сапоги-скороходы, шапку-невидимку, палку-выбивалку! Из-за них и дерутся. «Ладно, — говорит ваше благородие,— рассужу. Вот три камня, я их брошу в лес. Кто из вас первый ко мне с камнем прибежит, тот и выберет ту вещь, которую ему хочется… Кто вторым будет, тот выберет из того, что осталось. А кто последний, тому уж что достанется…» Черти согласились. Ваше благородие бросили три камня, и черти умчались за ними… Сапоги, шапку и палку они на месте оставили… Как бы поступил нечестный злой человек? А?
— Надел бы шапку, натянул сапоги, взял палку, и только бы его и видели! — прогудел поп.— С таким-то волшебством можно полмира в карман положить!
— А я то же сделал? —с интересом спросил пристав.
— Надели шапку, натянули сапоги, взяли палку в руки,— сказал рыжий.