В то же время готовность пойти на риск и столкнуться с неудачей позволила мне записать на свой счет и кое-какие успехи. Я была приглашена участвовать в невероятно популярном блоге Huffington Post. Обо мне появились упоминания в таких крупных блогах, как Lifehacker, Lifehack, и Marginal Revolution. Меня пригласили вступить в сообщество LifeRemix. Для Wall Street Journal я написала статью о счастье и деньгах.
Я начала посещать ежемесячные собрания писателей. Наверное, в прежние времена я даже не стала бы ставить столь соблазнительные цели из опасения получить отказ. Друзья сообщили мне, как и им помогла подобная перестройка мышления. Например, один из них рассказал, что в своем офисе, когда разражается кризис, он объявляет: «Пора порадоваться!»
Хотя мой проект еще не был осуществлен даже наполовину, я уже смогла почувствовать, что ощущение счастья способствует готовности идти на риск и встретить неудачу (в моем случае порадоваться неудаче).
Заниматься блогом оказалось намного легче, когда я была в счастливом расположении духа. Потом блог и сам превратился в источник счастья.
Просить о помощи«Просить о помощи — это нормально», — гласит один из моих Секретов зрелости. Однако мне нередко приходится напоминать себе, что надо бы обратиться за помощью. Порой меня одолевает наивный и непродуктивный соблазн притвориться, будто я знаю то, чего на самом деле не знаю.
На протяжении марта я постоянно анализировала свои цели и задачи. Возможно, именно это помогло мне отыскать новый способ получать помощь: я сформировала стратегическую группу. Я повстречалась с двумя писателями — Майклом и Марси. Каждый из нас писал книгу, был озабочен своим проектом и карьерой в целом. К тому же все мы были экстравертами, работали в основном в одиночку и стремились к общению. Когда я случайно узнала, что Майкл и Марси знакомы друг с другом, меня осенило.
В феврале я поняла свою проблему. Мне хотелось иметь партнера по писательскому труду — того, с кем можно обсуждать свою работу и стратегию карьеры. На Джеми я уже не полагалась. Возможно, мы с Майклом и Марси сможем составить группу, которая отвечала бы этой потребности. Бенджамин Франклин вместе с двенадцатью друзьями создал клуб взаимного совершенствования, который собирался еженедельно на протяжении сорока лет. Может быть, и мы смогли бы организовать группу с несколько более скромной миссией, нежели «взаимное совершенствование».
Майклу и Марси я отправила письма, в которых несмело высказала эту идею. К моей радости, они оба сразу же ее подхватили. Майкл предложил схему наших встреч. «Как насчет того, чтобы встречаться раз в шесть недель по два часа? Двадцать минут на разминку, потом каждый в течение тридцати минут делится своими личными соображениями. В середине десятиминутный перерыв». Мы с Марси одобрили такую четкую схему, и это явно говорило о том, что мы трое хорошо подходим друг другу.
«Надо бы дать нашей группе название», — полушутя предложила Марси.
Мы решили назвать себя МГМ, объединив наши инициалы. Было решено, что у нас будет «писательская стратегическая группа». О том, что мы писали, мы не так уж много и говорили, хотя иногда кто-нибудь из нас мог прочитать главу или две. Основную часть времени мы посвящали обсуждению стратегических вопросов. Следует ли Майклу нанять виртуального ассистента? Не слишком ли много времени Марси проводит в путешествиях, рекламируя свою книгу? Следует ли Гретхен организовать информационную рассылку о своем проекте? Группа сразу же стала делать успехи. К тому же наша группа, подобно Анонимным алкоголикам или Борцам с лишним весом, придавала каждому из нас чувство ответственности.
Лишь после нескольких наших встреч я наткнулась на статьи, посвященные карьере, в которых предлагалось создавать группы единомышленников, или, иначе говоря, «группы общих целей». А я-то думала, что это моя идея!
Работать с умомОтвлекшись от высоких амбиций на прозаические детали, я поняла, что стану работать лучше, если уделю некоторое время размышлениям о способах повышения своей эффективности. По крайней мере я смогу почувствовать себя спокойнее, ведь мне постоянно не хватает времени на все, что хочется сделать.
Я стала уделять особое внимание тому, как провожу время. Может быть, я его неосмотрительно растрачиваю? Бывает, находишь под диваном завалявшуюся мелочь. Нельзя ли так же найти хоть немного времени? Например, у меня есть привычка по вечерам смотреть повторы телесериала «Закон и порядок». Но даже это время я научилась использовать эффективно. Раз уж я смотрю фильм во второй раз, то одновременно занимаюсь оплатой счетов. Так или иначе, учет расходуемого времени дает свои результаты.
Я изменила свои представления о том, что такое продуктивное время. Раньше я считала, что не могу писать продуктивно, если у меня нет на это трех-четырех часов. Организовать это порой было трудно, что меня раздражало. Чтобы проверить свою гипотезу, я в течение нескольких недель фиксировала в своем списке задач то, над чем работала каждый день. Довольно скоро стало ясно, что мне работается лучше, когда времени у меня меньше. Вовсе не несколько часов, а всего девяносто минут оказалось оптимальным отрезком времени — достаточно продолжительным, чтобы хорошо поработать, но и не слишком длинным, чтобы начать отвлекаться. В итоге я стала подразделять свой день на полуторачасовые блоки, посвященные определенным делам: работа с выписками, физические упражнения, встречи, телефонные переговоры, обновление блога.
Хотя я всегда считала, что 15 минут — это слишком мало, чтобы что-нибудь сделать, я стала стараться изыскивать лишние 15 минут каждый день.
Часто они обнаруживались между двумя запланированными делами либо в самом конце рабочего дня. Это тоже помогло мне повысить продуктивность. По 15 минут несколько дней в неделю кое-что значили. Этого вполне достаточно, чтобы сделать новую запись в блоге или выписку из прочитанного материала, ответить на письма в электронной почте.
Как я уже заметила в январе, исполнение «правила одной минуты», ежедневная уборка по вечерам, то есть небольшие усилия, предпринимаемые регулярно и последовательно, приносят значительные результаты. Я почувствовала, что лучше справляюсь со своей трудовой нагрузкой.
Скрепя сердце, я решила попробовать каждый день вставать пораньше, чтобы иметь возможность часок посвятить делам, прежде чем поднимется вся семья. Энтони Троллоп, писатель, живший в XIX веке, ухитрялся быть плодовитым романистом и в то же время радикальным реформатором всей почтовой системы Британии. Свою продуктивность он объяснял тем, что имел привычку вставать в 5.30. В автобиографии он писал: «Старый слуга, в чьи обязанности входило меня будить и который получал за это лишние 5 фунтов, никогда не допускал снисхождения». Ясно, что вставать так рано непросто, особенно если не имеешь слуги, готового тебя растолкать. Нет уж, 6.30 — самое раннее, к чему я смогла себя принудить.
Я открыла простое средство, позволявшее сделать мой офис более приятным. Однажды в гостях я почувствовала аромат — такой приятный, что обошла весь дом, принюхиваясь, прежде чем нашла его источник. Это была апельсиновая ароматическая свечка от Джо Малоне. Хотя я никогда не покупала таких вещей, вернувшись домой, направилась прямиком к компьютеру и сделала заказ. Раньше я порой подшучивала над рекламой ароматических свечей как якобы приносящих счастье. Но тут я сама обнаружила, как приятно работать в офисе, где горит свечка. Это как снег, падающий за окном, или собака, потягивающаяся на ковре возле тебя. Это дарит ощущение уюта.
Радоваться настоящемуКогда я работаю, особенно если приходится заставлять себя делать то, что не очень нравится, я напоминаю себе свой зарок: «Радуйся настоящему». Как писатель, я часто ловила себя на том, что пытаюсь вообразить некое счастливое будущее: «Вот когда будет принято мое предложение…» или «Когда выйдет книга…»
В своей книге «Счастливее» Тал Бен-Шахар описывает так называемую «иллюзию прибытия» — веру в то, что, оказавшись в каком-то месте, мы станем счастливы. (Бывают и другие заблуждения. Например, «иллюзия изменчивого мира» — вера в то, что счастье приносят сиюминутные удовольствия, независимо от их последствий. «Нигилистическая иллюзия» — убеждение, что стать счастливее невозможно.)
«Иллюзия прибытия» — это, без сомнения, заблуждение: оказавшись в желаемом месте (или желаемой ситуации), мы редко оказываемся настолько счастливы, как предвкушали.
Во-первых, до того как вы прибыли в пункт назначения, в своем воображении вы уже предвосхищали, как попадете туда, то есть это место уже было включено в ваше переживание счастья. К тому же прибытие зачастую чревато новыми обязанностями и заботами. Редко бывает так, что достижение чего-то (за исключением, пожалуй, выигрыша приза) приносит радость, совершенно не замутненную сопутствующими заботами. Рождение ребенка. Повышение по службе. Новоселье. Вы предвкушаете наступление этих событий. Но когда они наступают, вы испытываете не только счастье, и, конечно, по достижении цели появляется новая цель, еще более волнующая. Выход вашей первой книги означает, что пора приступать к написанию второй. Впереди новая вершина, на которую надо подняться. Испытание состоит в том, чтобы найти удовольствие в «атмосфере роста», в постепенном прогрессе в движении к цели, то есть в настоящем. Прозаическое название этого мощного источника счастья — «позитивный эффект предвосхищения цели».
«Иллюзия прибытия» — это, без сомнения, заблуждение: оказавшись в желаемом месте (или желаемой ситуации), мы редко оказываемся настолько счастливы, как предвкушали.
Во-первых, до того как вы прибыли в пункт назначения, в своем воображении вы уже предвосхищали, как попадете туда, то есть это место уже было включено в ваше переживание счастья. К тому же прибытие зачастую чревато новыми обязанностями и заботами. Редко бывает так, что достижение чего-то (за исключением, пожалуй, выигрыша приза) приносит радость, совершенно не замутненную сопутствующими заботами. Рождение ребенка. Повышение по службе. Новоселье. Вы предвкушаете наступление этих событий. Но когда они наступают, вы испытываете не только счастье, и, конечно, по достижении цели появляется новая цель, еще более волнующая. Выход вашей первой книги означает, что пора приступать к написанию второй. Впереди новая вершина, на которую надо подняться. Испытание состоит в том, чтобы найти удовольствие в «атмосфере роста», в постепенном прогрессе в движении к цели, то есть в настоящем. Прозаическое название этого мощного источника счастья — «позитивный эффект предвосхищения цели».
Когда я чувствую, что чересчур увлеклась предвкушением будущего счастья или достижением цели, я напоминаю себе: «Радуйся настоящему». Если я умею радоваться настоящему, мне нет нужды полагаться на счастье, которое ожидает (или не ожидает) меня в будущем. Приятное наступит не потом, оно уже происходит.
В том числе и поэтому я понимала, как мне повезло, что меня так радует моя работа. Если вы занимаетесь тем, что вас не радует, вы не испытаете удовлетворения от успеха, а неудача будет особенно болезненной. Любимое дело — само по себе награда.
Мне вспоминается, как я писала биографию Черчилля. Самый волнующий момент наступил тогда, когда я прочитала две строчки из речи Черчилля перед Палатой общин 4 июня 1940 г.: «Мы будем стоять до конца… Мы будем защищать наш остров, чего бы это ни стоило». Когда я это читала, меня осенила мысль: жизнь Черчилля соответствует канонам классической трагедии. Это озарение так шокировало меня, что на глаза навернулись слезы. Несколько последующих дней я посвятила проверке моей гипотезы, и чем больше читала, тем сильнее волновалась. Каноны классической трагедии очень четкие, но я была готова доказать, что жизнь Черчилля отвечает каждому из них. Да, это действительно было удовольствие.
«Иллюзия прибытия» не означает, что стремление к цели не является путем к счастью. Наоборот. Цель необходима, так же как и процесс движения к ней. Ницше хорошо это объяснил: «Конец мелодии не является ее целью; однако, не дойдя до конца, мелодия не достигает свой цели».
Чтобы радоваться настоящему, мне еще надо было научиться справляться со свойственным мне страхом критики. Слишком сильно я была озабочена тем, заслужу ли одобрение или упреки, очень тревожилась о том, что скажут недоброжелатели. Такого рода страхи мешали мне получать удовольствие от своей работы и, более того, делали ее хуже.
Несколько месяцев назад, на подготовительном этапе моего Проекта «Счастье», мне представился случай разобраться с этой проблемой — когда Washington Post опубликовала критическую рецензию на мое биографическое сочинение «Сорок способов познакомиться с Дж. Ф. Кеннеди». К тому времени я уже изучила много материалов о счастье, сформулировала Двенадцать заповедей, но еще не начала применять их на практике.
Рецензия меня сильно расстроила и рассердила. Как бы мне в тот момент хотелось быть спокойной, открытой для критики и благожелательно настроенной к рецензенту. И тогда я решила применить Третью заповедь — «Вести себя так, как хотела бы себя чувствовать». Сработает ли она в таком крайнем случае? Я заставила себя сделать то, что мне делать не хотелось: отправила рецензенту доброжелательное письмо, чтобы доказать самой себе, что я достаточно уверена в себе, могу спокойно принять критику и ответить без агрессии и самооправданий. Я очень, очень долго сочиняла это письмо. Но, представьте, оно сработало. В тот же миг, когда отправила его, я почувствовала себя лучше.
Здравствуйте, Дэвид Гринберг!
Как вы можете догадаться, в среду я с интересом прочитала Вашу рецензию на мою книгу.
Когда я пишу, я не могу отделаться от деморализующей привычки предвосхищать отрицательные рецензии, воображая, как бы я сама раскритиковала свой труд. Ваша рецензия совпадает с тремя моими главными опасениями — в изощренности, субъективности и банальности. Вы упрекаете меня в том, в чем упрекаю себя я сама. Но, будучи в лучшем настроении, я бываю довольна тем, что мне, кажется, удалось глубоко понять личность Кеннеди. Сожалею, что не смогла донести это понимание до Вас.
Если я соберусь писать еще одну биографию, Ваши замечания, несомненно, пойдут мне на пользу. Например, я сомневалась, стоит ли прибегать к приему, использованному в моей более ранней книге о Черчилле, — традиции рассмотрения явления с разных сторон (как у Уоллеса Стивенса, Моне, в фильме «Расемон». Увы, когда я писала о Черчилле, я еще не читала блестящую книгу Джулиана Барнса «Попугай Флобера»). Мне казалось недопустимым снова возвращаться к такому подходу. Но теперь я поняла, что с точки зрения читателя это приемлемо.
Желаю Вам успехов в Вашей работе, и всего самого доброго.
Гретхен РубинВ тот момент, когда я нажала кнопку «отправить», я почувствовала себя потрясающе! Что бы ни сделал Дэвид Гринберг, мне удалось добиться перемены в себе самой. Я почувствовала себя великодушной, открытой для критики, готовой говорить добрые слова тому, кто меня задел. Я даже не думала о том, будет ли ответ. Но он пришел, и оказался очень приятным.
Дорогая Гретхен! (Если позволите так к Вам обращаться…)
Спасибо за Ваше письмо. Я очень рад, что Вы спокойно приняли мою рецензию и решили наладить со мной добрые отношения. Я сам, когда получаю противоречивые или критические отзывы на свою книгу, реагирую вовсе не так спокойно и уверенно. Но в подобных случаях более опытные авторы помогают мне осознать, что рецензия — это всего лишь мнение конкретного человека. В конце концов, срок жизни рецензии — не дольше, чем у газеты, тогда как книги остаются навсегда (наверное, отчасти поэтому мы и пишем книги). Как бы то ни было, независимо от того, считаете ли Вы мои замечания справедливыми, Вы, надеюсь, отметили мой уважительный и беспристрастный тон.
Снова повторю, что с Вашей стороны было очень любезно написать мне. Со своей стороны и я желаю Вам успеха в Ваших начинаниях.
Искренне Ваш
Дэвид ГринбергОвладение эффективной стратегией восприятия критики помогло мне получать удовольствие от процесса моей работы. К тому же этот обмен письмами принес и дополнительную пользу (о которой я поначалу даже не задумывалась). Мы зачастую недолюбливаем тех, кого обидели. Готова поручиться, что Дэвиду Гринбергу было не очень приятно обнаружить в своем почтовом ящике письмо от меня. Но, предложив доброжелательный диалог, я продемонстрировала, что не таю недобрых чувств, и тем самым выпустила его из этой психологической ловушки. Если когда-нибудь наши пути снова пересекутся, мы сможем общаться по-дружески.
Тем не менее, даже когда я писала о счастье и конкретно о том, как полезно научиться принимать критику, я сама не могла в полной мере радоваться настоящему, без всяких опасений насчет будущего. Много времени у меня уходило на мысленные споры с воображаемыми критиками.
«Тебе самой все это очень просто, — нашептывал один из них мне на ухо. — Кокаин, насилие, рак, развод… 300 фунтов лишнего веса… — тебя-то самой это не касается. Тебе даже не надо пытаться бросить курить!»
«А как насчет тех миллионов людей, которые ложатся спать голодными? — не унимался другой. — Или тех, кто страдает от настоящей депрессии?»
«Ты даже не пытаешься постичь глубины своей психики».
«Тебе самой недостает духовности».
«Идея твоего эксперимента длиною в год просто банальна».
«Ты просто-напросто рассказываешь о себе».
Что ж, сказала я себе, если не одно, так другое. Если я буду осуществлять свой проект по-своему, то могу заслужить упреки в бездуховности и банальности. Если попробую по-другому, это будет фальшиво. Лучше уж я «буду Гретхен».
Итоги мартаПосвятив март соотношению работы и счастья, я обнаружила любопытное явление: связь счастья и амбиций. Существует широко распространенное мнение, что это вещи несовместимые. Я знала многих людей с большими амбициями. Казалось, они словно стремятся подчеркнуть, насколько несчастливы, обосновывая тем самым свое упорство и целеустремленность в духе известного наблюдения Эндрю Карнеги: «Покажите мне всем довольного человека, и я покажу вам неудачника».