Я сняла туфли, сунула их в заранее приготовленный пакет и, надернув на ноги тапочки, двинулась вперед в поисках загадочного доброго доктора, который пожелал остаться неизвестным, разговаривая со мной по телефону.
Поочередно открыв несколько дверей, я наконец достигла цели своего путешествия, прочтя на вывеске: «Зав, отделением».
— Можно? — просунула я кончик носа в дверь. — Я от Семена Алексеевича. Мне кажется, это к вам…
Молодой парень, с виду лет двадцати восьми, не больше, внимательно оглядел меня с головы до ног, заставив залиться маковым цветом, и утвердительно кивнул.
— Проходите, — вежливо пригласил он, почти не размыкая губ. — Раздевайтесь…
Это было последнее, что я отчетливо запомнила в тот день. Все остальное смешалось для меня в тошнотворно стыдном прикосновении чужих холодных пальцев, вопросов, задаваемых с поразительной настырностью, и бесконечным мельтешением белых халатов.
Единственным желанием, с каждым часом становившимся все сильнее, было желание уснуть. Уснуть и не просыпаться несколько лет, с тем чтобы поскорее вычеркнуть из памяти то отчаяние, в котором агонизировала моя душа, продираясь сквозь кошмар, навязанный мне судьбой.
* * *— Анна Михайловна! — звала под окнами Лизка. — Будьте добры, откройте мне дверь!
С трудом оторвав голову от подушки, в которую проревела весь день и большую часть ночи, я нехотя поднялась и, запахнув поплотнее халат, который не удосужилась снять с себя с вечера, нехотя поплелась на балкон.
— Чего тебе?! — зашипела я на нее, правда, совершенно беззлобно, потому что ни на какие эмоции у меня просто не было сил. — Сбесилась, что ли? Половина пятого утра…
Лизка громко икнула, качнулась, нелепо хватаясь за воздух растопыренными пальцами, и, снизив голос почти до шепота, загадочно произнесла:
— У меня к тебе дело… Но давай договоримся: все, что я тебе скажу, не будет использовано против меня. Так я иду?
Лизка по-хозяйски прошла в кухню и рухнула на предусмотрительно выдвинутую из-под стола табуретку.
— Да-а-а, — тяжело выдохнула она, уставившись на меня помутневшими глазами. — Что я тебе сейчас скажу, сразит тебя наповал, но ты постарайся выслушать.
Видит бог, я старалась, но Елизавета понесла такую ахинею, что через десять минут я не выдержала и указала ей на дверь. Она ужасно оскорбилась и, злобно прищурившись, прошипела:
— Тяжело слушать?! А ты наберись терпения. Дальше будет еще хуже!
Но хуже того, что она мне наговорила, по-моему, уже быть не могло, поэтому я настоятельно принялась советовать соседке убраться восвояси. Разумеется, в силу сложившейся ситуации не скупясь на выражения.
— Ты мне не веришь?! — От досады она прикусила губу и принялась часто-часто моргать глазами.
— Лиза, прекрати! — предостерегла я, кинув ей на колени кухонное полотенце. — На вот, утрись и мотай отсюда домой, я спать хочу!
— Будешь и дальше досматривать свой кошмар? — трагическим шепотом спросила Лизка, трезвея буквально на глазах. — Ну, ну, давай, давай, пока еще кого-нибудь не прихлопнули!
Ты же не живешь, Анна! Оглянись вокруг, сбрось пелену с глаз! И тогда тебе все станет ясно!
— Мне и так все ясно, проваливай, — не совсем любезно огрызнулась я. — Тоже мне, вещунья здесь нашлась. Сначала пропадает где-то целых три недели, а потом заявляется в пять утра и начинает нести бредовые вещи. Ни один здравомыслящий человек не поверит в это!..
— Может быть, и так, — не споря, кивнула Лизка. — Но ты просто обязана мне поверить.
А три недели я пропадала именно из-за этого…
Я же обещала тебе, что докопаюсь до истины…
Истина… Что это за величина такая неосязаемая? Не берусь утверждать с полной ответственностью, но у каждого она своя. Кто-то считает себя правым, сея хлеб, кто-то исцеляя людей, а кто-то этих же самых людей калеча.
И каждый проповедует свою собственную истину, которая определяется бытием и глубиной сознания.
Для меня же понятие истины включало в себя и условие: зло в самых разных его проявлениях должно быть наказано. С самого раннего детства, с тех самых пор, как себя помню, я стремилась именно к этому, стараясь защитить слабого и проучить виновного. Именно этим и был обусловлен мой выбор профессии после окончания школы, чем, признаюсь, повергла в глубокое изумление родителей, видевших меня учителем или врачом. Но я настояла на своем и с азартом принялась грызть гранит науки.
Сейчас же, сидя напротив Елизаветы и глядя невидящими глазами в пустоту, я впервые за все это время усомнилась… Нет, не в правильности сделанного выбора. Я усомнилась в том, что зло действительно наказуемо.
Ведь как хорошо живется мерзавцам. Они смело двигаются вперед, не замечая слез и зла, которые сеют вокруг. Им плевать на жизненные принципы, которые они попирают, у них своя цель — вперед, туда, откуда видно вершину мира…
Но и не это так расстроило меня сейчас, а то, что этих самых плохих людей с каждым годом, с каждым часом становилось на земле все больше и больше. И различить их под маской лжи, лицемерия и лести день ото дня было все труднее…
— Анна, — тронула меня за руку Лизка. — Я понимаю, тебе невыносимо в это поверить, но это так.
— Ладно. Я подумаю над твоими словами, — хрипло ответила я, и в самом деле стараясь забыть обо всем, что она мне наплела в последние полчаса. — Спасибо, за участие.
А теперь ступай домой.
Елизавета ушла, а я опять зарылась лицом в подушку и попробовала уснуть. Но не тут-то было! Какой-то маленький стервозный червячок принялся копаться у меня внутри, настоятельно советуя вернуться мыслями к словам Елизаветы.
«А вдруг это правда? — ворохнулся он в очередной раз. — Ведь это же тогда в корне все меняет! Подумай как следует над этим! Подумай!..»
Но сколько я ни пыталась, логического объяснения услышанному найти не могла.
— Чушь какая! — не выдержав, фыркнула я после длительных размышлений. — Поверить в это — значит напрочь лишиться ума!
Видимо, я его напрочь и лишилась, потому что думала над визитом соседки все утро, весь остаток дня. И что бы ни делала, за что бы ни бралась, из головы не выходили ее слова. Но самое страшное заключалось в том, что из-за всего этого в моей душе начал пробиваться робкий росток надежды.
Я навалила целую ванну стирки и принялась шмыгать постельное белье вручную, хотя стиральная машина стояла чуть в стороне — стоило лишь протянуть руку. Изнуряя себя подобным образом, я пыталась задушить проблески этой надежды, но они упорно, словно молодая трава, пробивающая асфальт, все лезли и лезли.
— Вот наваждение! — в сердцах швырнула я в мыльную воду недостиранное полотенце. — Зачем она только явилась ко мне?!
И словно для того, чтобы лишить меня остатков самообладания, в дверь неожиданно зазвонили. Я быстро вытерла руки о фартук и, шмыгнув в прихожую, прильнула к дверному глазку.
Бог ты мой! На лестничной клетке стояла — кто бы мог подумать? — Настя, жена моего покойного Тимура. Озадаченно поглядывая на дверь, она нервно облизывала губы и теребила мочку правого уха.
— Чем могу служить? — холодно поинтересовалась я, настежь распахнув входную дверь.
— Здрасте, — едва кивнув головой, она взметнула мелкие белокурые кудряшки. — Можно зайти?
— Зачем?
— Дело есть… — уклончиво пробормотала женщина и просочилась в мою прихожую.
— Поразительно! — скептически скривила я губы, совершенно не собираясь проявлять каких-либо признаков гостеприимства. — У всех сегодня до меня есть дело.
— Ан Михална, — Настя виновато шмыгнула курносым носиком и полезла в сумку. — Тут такое дело… Вам письмо пришло, а мать — вы же ее знаете, — домой его принесла. Ну распечатали; прочитали.., мы все вместе.
— И решили напоследок меня с содержанием ознакомить, — констатировала я, выхватывая из ее рук надорванный конверт. — Любопытно!.. Ваша матушка ничего не слышала о таком праве человека, как право на неприкосновенность его корреспонденции?
Пусть я немного перефразировала параграф законодательства, но, завидев на конверте Мишкин почерк, едва не заскрипела вслух зубами.
— Вы прочтите, — посоветовала мне Настя, хитро улыбнувшись при этом.
Злобно фыркнув, я вытащила из конверта письмо с Мишкиными разъяснениями и несколько рекламных проспектов одного из заведений в ближайшем областном центре с небольшой припиской от руки. А сие добавление гласило, что такому-то и такому-то надобно явиться по вышеуказанному адресу с тем, чтобы получить призовой фонд, счастливым обладателем которого он неожиданно стал.
Ошалев от неожиданности и повертев все эти бумаги в руках, я погрузилась в их детальное изучение, не забывая исподлобья бросать взгляды на стоящую передо мной молодую женщину. А та стояла, притопывая правой ножкой, и что-то мурлыкала себе под нос. По всему ее виду было заметно, что сложившейся ситуацией она явно наслаждается.
— У вас есть что-то еще? — вопросительно приподняла я бровь, складывая по прочтении бумаги обратно в конверт.
— Нет, я так просто. — Настя застегнула сумочку и, взявшись за ручку двери, с плохо скрываемым любопытством спросила:
— А разве вы ничего об этом не знали?
— Это имеет для вас какое-то значение?
Хотелось мне того или нет, но терпению моему пришел конец. Если бы она задержалась еще на мгновение, то последствия могли быть самыми непредсказуемыми. Но, видно, Анастасия все же что-то имела в характере, кроме наглости, потому что вышла из квартиры и ласково пропела:
— До свидания, ан Михална. Я пошла. — И двинулась к лестнице, но на полпути обернулась и все с той же торжествующей улыбкой выпалила:
— А он этим занимался все время, пока мы с ним были знакомы и жили одной семьей. Вижу, что от вас он это скрывал.
Странно…
Еще бы не странно! Это было более чем странно! Это напрочь перечеркивало все мои прежние предположения.
— Я когда-нибудь выберусь из этого замкнутого круга?! — почти завопила я, мутузя в ванне пододеяльник. — С каждым днем, с каждым часом на меня обрушивается все новая и новая правда, о существовании которой я даже и не подозревала!
Но как оказалось впоследствии, это были лишь начальные звенья в огромной цепи неожиданных открытий.
Глава 12
Ворота кладбища были приветливо распахнуты, словно приглашая уставших от сует жизни людей обрести покой в этой мрачной обители.
Подробно расспросив сторожа, я переложила из руки в руку маленький букетик лесных фиалок и неторопливо пошла блуждать между могилами.
К чести местного служителя сказать, свое. хозяйство он знал преотлично, поэтому Мишкину могилу я нашла без труда. Невысокий холмик еще не успевшей осесть земли, несколько скромных букетиков да небольшое мраморное надгробье с обозначенными на нем датами рождения и смерти.
— Привет, — дрогнувшим голосом пробормотала я и, усиленно борясь со слезами, подступившими к горлу, положила фиалки у надгробия. — Это твои единственно любимые цветы… Ты прости меня, Мишка…
Слезы все же просочились наружу, оставив две влажные дорожки на щеках. Чувство вины перед погибшим другом вновь нахлынуло на меня с ужасающей силой. Не кто иной, как я втянула его в эту историю, и в результате мой друг был жестоко убит.
— Ты прости меня, Мишка, — повторила я, присаживаясь на корточки. — Видит бог, я не хотела этого. Даже в мыслях не могла допустить, что с тобой что-нибудь случится!..
Мой горестный шепот, срывающийся с губ, не был слышен никому, но ощущение того, что мои слова достигают цели, меня не покидало все то время, пока я говорила. Когда же встала и двинулась обратно к кладбищенским воротам, то удивительное ощущение тишины и покоя снизошло на мою душу.
В памяти как бы сами собой зазвучали слова Высоцкого:
Спасибо, друг, что посетил последний
Мой приют,
Постой среди могил, почувствуй ход минут…
Мастер знал, что говорил. Наверное, нигде мы в полной мере не ощущаем, как хрупок и уязвим человек перед неизмеримыми силами мироздания. Но еще более хрупка и уязвима его душа.
То, что сделали с моей душой, не поддалось бы перу ни одного искусного умельца.
* * *Глухие раскаты грома застали меня на полпути к дому. Подкинув в руках два огромных пакета с продуктами и на чем свет стоит ругая работников автосервиса, недоуменно разводивших руками по поводу поломки моего автомобиля, я прибавила шагу и почти бегом вбежала в подъезд.
Почти тут же Лизкина дверь открылась и взору моему предстала ее всклокоченная голова.
— Привет, — "хрипло пробормотала она. — Там дождь, что ли?
— Пока нет, но собирается, — рассеянно ответила я, бросив пакеты на пол и доставая ключи. — Проспалась?
— А че?.. — Она недоуменно заморгала и наморщила лоб, словно силясь что-то припомнить. — Ань, я у тебя была сегодня утром или это мне приснилось?
— Ну ты даешь! — выдохнула я, осуждающе качнув головой. — Лизка, если не прекратишь пить, направлю тебя на принудительное лечение.
— Да ладно тебе, — отмахнулась она. — И пью-то какой-то раз в месяц.
— Редко, да метко, — продекламировала я, открывая дверь своей квартиры. — А когда поутру в гостях у меня была, битых полчаса несла какую-то чушь о несчастном, подставленном под раздачу парне…
— Да?! — Лизка выкатила на меня глаза и испуганно заморгала. — И ты поверила?!
— Нет, конечно, — фыркнула я, несколько покривив душой. — Надо быть последней идиоткой, чтобы верить в подобный бред. И надо быть на редкость изобретательным парнем, чтобы до тонкостей продумать такое…
— Вот, вот, — облегченно выдохнула она, судорожно облизнув губы. — Меня иногда спьяну заносит, и я начинаю болтать невесть что. Не обижайся, извини, пожалуйста.
— Ничего, ничего, — не без ехидства успокоила я соседку. — С кем не бывает. Только вот перекосы у тебя с каждым разом все сильнее и сильнее.
Лизка залопотала что-то, заметно бледнея лицом, и, в третий раз извинившись, скрылась в своей квартире.
Дождь все-таки пошел. Крупные капли его застучали по оцинковке подоконников мгновенно изрешетив пыльные кучки у подъезда.
Крупные листья подсолнухов, которыми чья-то добрая душа засеяла пустующую клумбу, жалобно затрепетали под сильными порывами ветра, норовившего свернуть набок их желтоголовые решета.
Несколько минут постояв в кухне у окна и понаблюдав за тем, как стихия набирает силу, я решила пойти на балкон и снять почти высохшее белье. Хотя он и был огорожен с двух сторон ранее живущими жильцами, хаотично дующий во всех направлениях ветер мог запросто все его испортить. И к тому моменту, когда была снята с веревки последняя вещица, на улице почти совсем стемнело. Неоновые зигзаги молний то и дело прорезали темноту ночи, придавая всему зловещую окраску. Громовое рокотание будто обиженных чем-то небес почти не прекращалось.
Зябко поежившись, я поспешила закрыть балкон и укрыться в теплом уюте комнат. Но не успела отойти от него и на пару метров, как в стекло что-то тихонько цокнуло.
От неожиданности я вздрогнула и опасливо оглянулась, но разглядеть что-то в бушующей темени за окном мне не удалось. Решив, что это случайно заброшенный ураганом камешек, я облегченно вздохнула, взяла с полки книгу и забралась в кресло с ногами. Но чтение на ум не шло. Перед глазами скакали совсем другие строчки, написанные торопливой Мишкиной рукой. Что хотел он сказать мне этой многозначительной фразой: «Чтобы что-то надежно спрятать, это кладут почти на виду»?
Я снова и снова перебирала в мозгу события нескольких последних дней. Тщательно восстанавливая в памяти услышанное от самых разных людей за последнее время, я вдруг почувствовала, что разгадка где-то совсем рядом.
И для того, чтобы все окончательно понять, мне не хватает совсем немного.
Вскочив с кресла, я лихорадочно заметалась по комнате, напряженно пытаясь уловить ускользающую от меня нить логического завершения всего происшедшего. И вот в тот самый момент, когда я поняла, что на верном пути, по стеклу опять что-то стукнуло.
— Да что же это такое? — невольно вырвалось у меня, и я решительно рванула на себя балконную дверь.
Я сделала шаг вперед и едва не завизжала от ужаса, потому что путь мне преградили чьи-то обутые в черные кожаные ботинки ноги.
— Не надо кричать, — сдавленно предупредил чей-то голос.
Мужчина сидел на полу в тени балконной стены, поэтому лица его мне рассмотреть сразу не удалось.
— Что вы здесь делаете? — только и нашлась я что сказать.
— Сижу, — так же тихо, почти шепотом, ответил он. — Сижу и жду помощи.., от тебя…
Что-то показалось мне знакомым в его интонации, поэтому, присев, я приблизила свое лицо к его и вгляделась попристальнее.
— Это ты?! — едва не простонала я.
— Я…
— После всего, что произошло, ты набрался наглости прийти именно ко мне?! — Я едва не задохнулась от гнева и гадливости к человеку, сидящему на полу. — Убирайся немедленно! Убирайся, или я задушу тебя своими руками!
— Ты еще успеешь это сделать, — не повышая голоса, спокойно произнес он. — А сейчас я прошу — помоги мне. Я ранен…
Жалеющая с детства всех дворовых кошек и собак, постоянно расходовавшая на них пузырьками йод и зеленку, я не могла сейчас выкинуть его под проливной дождь. К тому же, в результате всех моих умозаключений, у меня набралось к нему несколько интересных вопросов.
— Проходи, — все так же со злобной неприязнью буркнула я, вставая. — Только особенно не рассчитывай на мое милосердие.
Пуля прошла вскользь, лишь немного разорвав мягкие ткани предплечья. Случись это месяцем раньше, я бы никогда не узнала о существовании татуировки в виде скорпиона. Но логично предположить, что не будь на его плече этой отметины, не было бы и желающих выбрать его в качестве мишени.