— А почему? — невольно вырвалось у меня.
— А потому, что вы не имели права судить меня… Да, вам удалось уговорить председателя суда, мотивируя тем, что ваши отношения с погибшим не были зарегистрированы, но вы же сами знаете не хуже меня — это незаконно…
Он сидел в кресле напротив, задумчиво разглядывая меня, и впервые за все прошедшее время я не почувствовала к этому человеку неприязни. Более того, в моей голове вдруг прочно угнездилась мысль, что этому мужчине я могу доверять. Последнее открытие меня насторожило своей скоропалительностью и необоснованностью, и, чтобы вернуть себя на грешную землю, я, прокашлявшись, сказала:
— Мне хотелось сделать вам больно. Очень больно! Так, как вы сделали мне…
— Я этого не делал, — упрямо повторил он.
Бог ты мой! Сколько раз за последнее время я слышала из его уст подобные слова!
И каждый раз они рождали в моей душе досаду! Если не он, то кто же?!
Этот вопрос сейчас я снова повторила вслух.
— Не знаю, — озадаченно покрутил он головой. — Но я делаю все, чтобы узнать и очень вас прошу: будьте осторожны!
— Вы ведь что-то знаете, но скрываете от меня? Ведь так? — неожиданно промелькнула в моей голове догадка. — Почему?!
— Потому что вы для меня прежде всего являетесь олицетворением органа власти, а потом уже всем остальным…
Прикусив губу от неудовольствия, я поднялась и, взяв в руки сумку, двинулась к выходу.
Уже у самой двери оглянулась и задала вопрос, который и был целью моего визита:
— Вы были знакомы с моей подругой?
— Эта та шикарная женщина, которая повсюду сопровождала вас?
Признаюсь, при слове «шикарная» в моем сердце что-то тихонько екнуло. Меня вот так никто не называл, потому что я прежде всего была, как он там соизволил выразиться, «олицетворением», а потом уже всем остальным.
Черт!
— Д-да, — оборвав ход своих размышлений, поспешила я с ответом. — Антонина…
— Несколько раз пришлось столкнуться с ней по делам бизнеса, и все..
— И все?! — впился в него мой пронзительный взгляд.
— Да, и все. Предвосхищая следующий вопрос, хочу вас успокоить — я не завожу интрижек с замужними дамами.
Мы распрощались, и я пошла к остановке рейсового автобуса, который стоял, приветливо распахнув двери в ожидании пассажиров.
Их было мало, учитывая время — середина рабочего дня. Один молодой парень в спецовке да две пожилые тетки с тощими мешками семечек, которых отогнал от проходной сурового вида охранник.
Я уселась на переднее сиденье и сунула руку в сумку. Томик Пушкина был на месте.
Достать его сейчас и заняться изучением содержимого я не рискнула. Слишком уж заинтересованным выглядел парень на соседнем сиденье. Поэтому, сложив руки поверх сумки, я принялась рассматривать проплывающий за окном пейзаж. От Алейникова я отправилась прямиком к Валентине, в офис моей Тоньки.
* * *Она сидела, склонив белокурую головку над кипой бумаг, испещренных цифирями.
— Добрый день, Валюша, — пропела я ласково, для начала стукнув костяшкой пальца о притолоку. — У вас дверь открыта. Извините, побеспокою…
— Душно… — пояснила она и, настороженно вглядываясь в мое лицо, пригласила:
— Проходите.
Я зашла в ее кабинет и плотно прикрыла дверь.
— Присаживайтесь, Анна Михайловна. — Валюша обеспокоенно заерзала на стуле и потянулась к бутылке минералки, которая стояла на краешке стола. — Водички не желаете?
— Нет, нет, спасибо, — поблагодарила я. — Я к вам буквально на несколько минут.
— Слушаю вас. — Она отложила в сторону авторучку, на манер школьницы сложила руки на столе и во все глаза уставилась на меня.
— Валюша, — начала я осторожно. — В прошлую нашу с вами встречу вы сказали, что хорошо запомнили голос мужчины, который звонил Антонине.
— Да, запомнила, — согласно кивнула она.
— А как вы думаете, вы могли бы его узнать?
— Несомненно! — фыркнула она. — Вы знаете, я очень много читала о том, что любовь к нам, женщинам, приходит через слух. Так вот, я думаю, что здесь именно такой случай!
Голос неподражаемый!
— Хорошо… Давайте немного послушаем…
С этими словами я достала из своей плетеной сумочки малюсенький портативный магнитофон, который был до сего времени надежно спрятан в томике Пушкина, и, нажав кнопку воспроизведения, представила ее вниманию наш разговор с Алейниковым.
— Это он! — воскликнула Валюша, зардевшись непонятно от чего. — Мне нет необходимости дослушивать все это до конца. Я точно знаю — это он!
— Вы абсолютно уверены? — строго спросила я, выключая магнитофон. — Поймите, это очень важно…
— Я понимаю, насколько это важно, — с легкой тенью раздражения выдохнула хозяйка кабинета. — Но это он!..
— Понятно, — пробормотала я, убирая свою шпионскую технику обратно в сумку. — Спасибо вам большое.
Еще пару минут мы посвятили трепотне о погоде, природе и атмосферных явлениях, и затем я ушла. Уже прощаясь, Валентина, доверительно заглядывая мне в глаза, с придыханием в голосе спросила:
— Я была вам полезной, Анна Михайловна?
— Да, да, очень! — поспешила я с ответом. — Вы мне очень помогли…
Чем конкретно она мне помогла, я затруднилась бы ответить в тот момент даже самой себе. Ну, узнала, что мужчина, названивающий Антонине в течение года, не кто иной, как Алейников. Ну и что? Что дальше-то? Пойти и спросить его, для чего он это делал? Я была почти уверена, что он презрительно рассмеется мне в лицо!
— Ну да ладно, — тихо вымолвила я, выходя на улицу. — Какая-никакая, но зацепка. Это все же лучше, чем ничего.
Перехватив по дороге пару бутербродов и запив их холодным кофе, я пошла блуждать переулками Замоскворецкого микрорайона в поисках покосившейся хибары моего друга.
Хибара стояла на месте, но никаких следов ее обитаемости не было и в помине.
— Мишка! — крикнула я, останавливаясь у железной ограды. — Ты дома?
Ответом мне было злобное рычание шелудивого пса. Тот скалил желтые клыки, улегшись на стареньком клетчатом платке у крыльца, и совершенно не проявлял никаких признаков гостеприимства. Порывшись в сумке, я достала остатки бутерброда и решительно рванула на себя калитку.
Половинка сосиски и булочка мгновенно исчезли в пасти ненасытной дворняжки, поумерив ее озлобленность больше чем наполовину.
— Ну и где твой хозяин? — осмелилась я почесать его за ухом. — Если, конечно, он таковым является…
Представить себе Мишку, который был для меня воплощением неорганизованности и безответственности, в роли хозяина какой-либо живности было выше моих сил. Пес уткнулся мне в ладони влажным носом и жалобно заскулил.
— Идем в дом, посмотрим, — предложила я и взяла его за ошейник.
Пес заскулил еще громче и засеменил за мной следом. Скажу честно, этот его скулеж порядком действовал мне на нервы, которым за последний год и так досталось крепко.
— Идем, идем, не бойся, — приободрила я дворнягу и почти силой втащила в темные сенцы. — Если этого разгильдяя нет дома, мы оставим ему записку…
Я рванула дверь в дом, который состоял из темной кухоньки и единственной комнаты с одним окном, и ноги мои будто приросли к поду.
Михаил лежал поперек дивана, уткнувшись лицом в груду тряпья, которое, очевидно, служило ему постельным бельем.
— М-ми-иша! — сипло выдавила я, делая робкий шажок по направлению к дивану. — Что с тобой?!
Ответом мне была тишина. Мысли в голове хаотично завертелись, крутясь вокруг одного страшного и холодного слова — смерть!
— Мишка! — заорала я, пытаясь справиться с охватившим меня ужасом. — Очнись же наконец!
Но он не шевелился. Стараясь не слушать стук своего сердца, я подлетела к дивану и резко повернула Михаила на спину. И почти тут же комнату огласил его богатырский храп.
Не помня себя от только что пережитого волнения и облегчения, волной нахлынувшего на меня, я принялась стегать его по щекам, не забывая при этом приговаривать:
— Опять нажрался, поросенок? Я тебе деньги на что давала?
Мишка безвольно мотал головой, пытаясь что-то пробормотать сквозь плотно стиснутые зубы. Наконец у него это получилось, и он с чувством выдохнул, обдав меня стойким запахом перегара:
— Аннушка, душа моя! Ты так меня выручила!
А вот этого ему говорить не стоило. Скрипнув зубами, я бегом вернулась в сенцы, схватила ведро воды и выплеснула его содержимое прямо на наглую физиономию моего приятеля.
— Мерзавец! — с чувством выдала я, присовокупив к этому еще пару словечек из лексикона Антонины.
— Анька! Ты чего?! С ума сошла, что ли?! — Мишка подскочил словно ужаленный и вытаращил мутные глаза, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, а сознание — на происходящем. — В натуре, с ума сошла!
Признаюсь, мое поведение не было корректным по отношению к нему, но оставить безнаказанным очередной его свинский поступок я тоже не могла.
Признаюсь, мое поведение не было корректным по отношению к нему, но оставить безнаказанным очередной его свинский поступок я тоже не могла.
Мишке порядком досталось: я мутузила его, шлепала по щекам, трепала за воротник джинсовки, разражаясь при этом гневной тирадой. Поначалу попытавшись еще возмущаться, он затем как-то сразу сник и почти безвольно стал принимать на свою голову мои тумаки.
— Да, я был не прав! — виновато шмыгнул он носом, когда я выдохлась и плюхнулась на табуретку посередине комнаты. — Я немного выпил…
— Немного?! — повысила я голос.
— Немного больше нормы, — быстро поправился он и, подняв на меня голову, вдруг неожиданно заулыбался:
— А ты знаешь, Ань, ради того, чтобы видеть тебя такой, я готов напиваться хоть каждый день.
— Ты не особенно радуйся-то, — предостерегла я его, но любопытство все же взыграло, и я спросила:
— Какой — такой?
— Такой живой, импульсивной, темпераментной, — принялся загибать он пальцы. — Скажу честно, такой я вижу тебя впервые!
— Ну и как?
— Такой ты и должна быть! Не замороженной, сухой и чопорной, а именно такой! — изрек мой дружок и неожиданно попросил:
— Ань, плесни водички. Только не на голову!
Я принесла ему ковш воды и, отдав в руки, наблюдала, с какой жадностью Мишка припал к его краю.
— Ну надо же! Вроде как век не пил! — подивилась я неуемной жажде приятеля.
— Да! Вкусно. Спасибо! — Он отставил ковшик в сторону и внимательно на меня посмотрел:
— А ты чего приперлась-то? Мы же договорились, что встретимся тогда, когда возникнет необходимость.
— А она как раз и возникла, — прозвучал мой ответ, и не без ехидства было добавлено:
— А у тебя, полагаю, эта самая необходимость возникла бы нескоро…
Уколов его в очередной раз, я выложила на колени магнитофон и продемонстрировала ему запись, которую с таким вниманием до этого слушала Валентина. Но, в отличие от нее, Михаил прослушал все до конца. Более того, он несколько раз просил перематывать ее обратно и вновь настороженно вслушивался в ничего не значащие фразы.
Когда же, потеряв терпение, я отключила магнитофон и, сунув его обратно в сумку, сердито уставилась на Мишку, тот неожиданно свел брови и сурово спросил:
— Где ты его взяла?
— Чего? — опешила я от неожиданности.
— Магнитофон. Такая техника в магазине не продается…
— Ты чего, Мишка? Всю память пропил? — захлопала я ресницами. — Это же ты его мне подарил! Еще когда в своей фирме трудился!
А я его немного усовершенствовала, спрятав в сердцевину книги…
— Может быть, но я что-то не помню. Но не это сейчас важно…
— А что?
Михаил пригладил растрепанные волосы, заправил рубашку под ремень брюк и разразился такой гневной тирадой, что я от неожиданности потеряла дар речи. По его рассуждениям выходило, что я по меньшей мере достойна сурового порицания, ну а по большей — по мне плачет тюрьма…
— Ты это.., того! — покрутила я пальчиком у виска. — Говори, да не заговаривайся!
— Анька! — совершенно серьезно начал Мишка. — Мне ни черта это не нравится! —Ты судья! И все твои действия должны быть правомерными и не противоречить нашему российскому законодательству!
— Ну, и что дальше? — прервала я его напыщенную речь. — Я уже сегодня слышала, что я являюсь олицетворением и так далее… Нового мне что-нибудь выдай…
— А новое то, что, наверное, зря я согласился во всем этом участвовать.
— Почему?
— Потому! — огрызнулся он и насупился. — Потому что, хочешь ты того или нет, но это твое расследование обязательно толкнет тебя на неблаговидные поступки. Эта запись, кстати, не санкционированная прокурором, тому подтверждение. А тебе эти самые поступки совершать нельзя! В ходе твоего расследования ты обязательно преступишь закон! Пойми ты это!
Я его, конечно же, понимала. Ох, как я его понимала! Но кто захотел понять меня? Кто просыпался вместе со мной в холодном поту, увидев во сне фрагменты своего мужа, на опознание которых меня привезли в морг? Кто вместе со мной бился лбом о стену, пытаясь найти виновника его гибели?
Нет! Конечно же, я не была одинока! Мне помогали, поддерживали, вели расследование.
Но все это было в соответствии с «процессуальным порядком», как изволили мне объяснить. И перевернуть этот самый порядок с ног на голову никто не хотел, да и не мог. Мне долго объясняли, терпеливо выслушивали, но дальше этого дело не шло. И препятствием этому был Закон, на страже которого стояла и я…
— Ань, ты слышишь меня? — привстал со своего места обеспокоенный моим задумчивым видом Мишка.
— Слышу… Но отступать не хочу! Потому что я не могу больше с этим жить!
— Но может случиться так, что тебя дисквалифицируют! — попытался он нажать на меня.
— Пусть! — упрямо заявила я.
— И ты все равно ничего не добьешься, — продолжил Мишка.
— Пусть! Но я не буду жить с вечным чувством вины, что не нашла убийцу! Видел бы ты на похоронах глаза его дочери! — Нервы мои наконец не выдержали, и я заплакала. — Не могу больше, Мишка! Просто не могу! Я должна что-то делать!
— А почему именно сейчас? Почему не раньше? В то время, когда шло следствие? — совершенно искренне изумился он.
— Потому, что только сейчас я нашла в себе силы! Потому, что до сих пор была как сомнамбула!
Я еще что-то лопотала сквозь слезы о своем душевном надломе, в котором прожила последние полгода, о том, что только сейчас ощутила в себе силы для того, чтобы жить. А когда Мишка опять попытался что-то толковать мне о профессиональной этике, я послала его к, черту.
— В общем, если не хочешь мне помогать, все, ухожу! — выдала я напоследок и в самом деле пошла к выходу.
— Постой, — Мишка ринулся за мной следом, запутался в пододеяльнике и грохнулся на пол. — Ох! Все из-за тебя! Никогда не думал, что ты такая взбалмошная баба!
Пожалев бедного Мишку, который вкупе с похмельем еще и больно ударился локтями, я вновь уселась на табуретку и выжидательно уставилась на него. Он попыхтел, посопел, бросив пару укоризненных взглядов в мою сторону, и, наконец, изрек:
— Не думаю, что этот самый Алейников и есть любовник твоей Антонины.
— Почему?
— Потому! — огрызнулся он, потирая ушибленные места. — Скажем, интуиция! Но я не могу не согласиться, что во всем этом что-то есть"
— Что?! — уцепилась я за ту неопределенность.
— Пока не знаю. Но печенкой чувствую, что танцевать нужно именно с этого места. Все как-то здесь непонятно. Взять хотя бы фирму этого Алейникова: фасад — убожество, а пакетные окна по триста баксов каждое, у столов — ножки подламываются, а по углам камеры слежения… Спрашивается — зачем все это?
— Зачем? — Хотите верьте, хотите нет, но когда Мишка начинал вот так рассуждать, я млела.
— Чего-то он боится… Вопрос — чего?
Я наводил справки: дела у него идут нормально, никаких косяков нет, налоги платят исправно…
— Тогда что? — от волнения у меня пересохло в горле.
— Будем искать, — убежденно заявил Мишка.
— Кстати, Миша, а откуда ты все это?..
— А ты думаешь, раз Миша слегка выпил… — Здесь я не удержалась и закашлялась, он же, нисколько не смутившись, продолжил:
— Раз я слегка выпил, значит, все… Дело пропащее… Нет, милая! Миша дело свое знает.
Моя агентура, а у меня целая сеть, уже работает в этом направлении. Причем не только в этом городе…
— Ну ты даешь! — не удержалась я от восхищенного возгласа.
— Попутно ведется наблюдение за несчастным супругом, безвременно брошенным неверной супругой…
— И как он там?
— Есть кое-какие наводочки, но пока буду молчать, а то тебя швырнет в эту сторону: начнешь его телефонные разговоры прослушивать, следить за ним… А мужик, может быть, и вовсе ни при чем. Хотя, признаюсь, ведет себя довольно странно…
Странность, как выяснилось, заключалась в том, что Виктор совсем перестал пить. Мне-то это странным не казалось, отнюдь, но не моему другу Мишке.
— Ты совершенно не знаешь мужчин! — смерил он меня презрительным взглядом. — Мужик ведь, если он любитель выпить, с горя. что начинает делать? Молчишь? Он запивает, милочка! А этот бросил! Причем даже пива не употребляет…
Следующей странностью оказалось нежелание Виктора отвечать на телефонные звонки.
Причем Михаилу доподлинно было известно, что хозяин дома.
— Я названивал ему весь день! — продолжал он. — Но, кроме автоответчика, — хочу заметить, что он стер запись с голосом Антонины, — так вот, кроме автоответчика — ничего!
— Почему он это делает? — недоуменно покачала я головой.
— Этим я как раз и занимаюсь, — авторитетно заявил Михаил. — Я пытаюсь понять, для чего ему это нужно.
— И как ты это пытаешься понять? — иронично приподнялась моя бровь. — Лежа на диване в полуобморочном состоянии?
— Да-а-а! — укоризненно протянул мой друг. — Следователь из тебя — ни к черту! Может быть, как юрист и арбитр ты чего-то и стоишь, но Пинкертон из тебя, Аннушка, не выйдет!