Крайний из трупов неожиданно развернулся на веревке, натянутой, как струна. Черные ямы глазниц смотрели на замершего под насыпью мальчика, зубы смеялись, оскаленные из-под остатков губ. Оскаленная, смеялась татуированная во всю грудь цветными красками морда рыси.
Казалось, труп смеется над ужасом мальчишки.
Олег поперхнулся. Попятился, не сводя глаз с повешенного. Карканье ворон звучало, как смех. Олег опрометью бросился в лес.
Вовремя! Странный гулкий треск, похожий на треск поврежденных, закоротивших проводов ЛЭП, рухнул на просеку дороги. Олег остановился среди деревьев — и, задрав голову, увидел в просветах между ними плывущую на высоте не больше тридцати метров огромную и страшную машину.
Она была больше самого большого пассажирского самолета, но двигалась медленно, как вертолет, ведущий поиск. Треск то нарастал, то становился слабее. Похожая на вытянутый треугольник, машина имела пестрый, маскировочный верх и белесо-голубое брюхо — брюхо выловленной рыбы. Почти во все это брюха распростерся странный рисунок золотой краской — крылатый сидящий лев держал в поднятой передней лапе меч с волнистым лезвием. В нескольких местах брюха виднелись зеркально поблескивающие овалы иллюминаторов — именно это слово первым пришло Олегу на ум. А с левого и правого борта круглились по пять выступов, странно похожих на паучьи яйца. Из них торчали короткие, косо срезанные черные кожухи, дырчатые, как у гигантских пистолет-пулеметов ППШ. Еще один — вытянутый — выступ занимал всю хвостовую часть, «основание треугольника». Из него ничего не торчало.
Чудовищный аппарат бесконечно проплывал над прогалиной — как звездный крейсер в голливудском фильме, который тянется и тянется через экран… Олег стоял неподвижно, без мыслей, ощущая только одно — какой он крошечный и жалкий по сравнению с этим чудовищем. И даже когда аппарат исчез, Олег, не двигаясь, ждал, пока утихнет звук — он метался над просекой от дерева к дереву, подобно электрической искре…
* * *Часа четыре Олег шел, не решаясь вернуться к дороге… но, как он надеялся, параллельно ей. Однако, когда — ближе к вечеру — мальчишка попытался вернуться на пути, у него это не получилось.
Олег сбился с направления.
Собственно, эта мысль его не слишком напугала. Заблудиться больше, чем он уже заблудился, было просто нельзя, невозможно. А направление он теперь определить мог довольно легко. Кроме того, Олег был уверен, что наткнулся на следы ночного боя — точнее, расправы победителей над пленными — и опасался встретить врага (почему-то парень был уверен, что победил «враг», а повешенные — партизаны). Страх от увиденного помешал ему сообразить, что трупы выглядят совсем не свежими, да и слишком близко место казни от того дуба, на котором он ночевал, — он бы не только увидел трассера, но и услышал бы выстрелы.
Короче, Олег продолжал упорно забираться в чащу, уверенный, что спасается от близких врагов. Он решил зайти подальше, а там снова сориентироваться и повернуть на север, к горам. А пока надо было думать о еде и располагаться худо-бедно на ночлег.
С едой ему неожиданно повезло. Почти сразу после того, как мальчишка начал думать о ночлеге, ему под ноги из-за большого куста метнулся заяц. Олег бы в жизни его не увидел — просто чуть не наступил на зверька. Сперва Олег оцепенел, но, на его счастье, сделав два больших прыжка, заяц припал к траве. Парень, царапая ногтями вслепую кобуру нагана, открыл ее — он не сводил глаз с зайца — и бабахнул самовзводом.
Звук завяз в лесу, только эхо что-то прокричало в ответ. Заяц молча подскочил на месте, дрыгнул длинными задними лапами и замер в траве снова — но уже мертвый. А Олег думал только об одном — что патроны оказались годными.
Заяц был крупненький, тяжелый, и рот у Олега наполнился слюной. Он уже не раз охотился и знал, как свежевать, потрошить и разделывать добычу, хотя эта мерзкая работа у него никогда не вызывала воодушевления. Но сейчас перед ним стояла куда более серьезная проблема, чем отвращение.
У него не было ножа.
Теоретически Олег знал, что надо делать. Но практически… практически это было еще более гадко, чем обычная разделка. Вздохнув, Олег подцепил зайца за лапы и пошел искать воду, внутренне готовясь к тому, что предстояло сделать, чтобы поесть…
…Вообще-то ему продолжало везти. Он нашел одновременно и место для ночлега — и воду. Подходящий дуб рос в тридцати шагах от ручейка, проложившего себе путь среди травы и мха.
Бросив зайца на траву, Олег стащил рубашку, еще раз благословив этот мир за то, что он обошелся без комарья. Морщась, поднял зайца, осмотрел его, словно это что-то меняло и от внешнего осмотра он мог превратиться в готовый полуфабрикат.
Противно было — непередаваемо. Олег попробовал на себя разозлиться. Не получилось, хотя есть хотелось очень. Кривясь и стараясь не смотреть, начал ломать заячью лапу — заднюю. Когда кусок лапы с остро поблескивающей кромкой розовой кости остался у Олега в руке, мальчик сделал им круговой надрез повыше задних лапок зайца и, запустив в надрез, под шкуру, пальцы, начал стягивать ее, как перчатку, к голове и хвосту, пока она не слезла полностью — довольно легко, кстати. Решительно взявшись за голову зверька, Олег начал откручивать ее, глотая кислую слюну. Руки у мальчика были в крови почти до локтя, кое-что попало на грудь и лицо. Говорят, что кровь — ценный продукт, который можно и нужно пить, но заставить себя это сделать Олег не мог.
С облегчением бросив на траву открученную голову, Олег сжал освежеванную скользкую тушку повыше желудка, вскинул руки над головой и сделал сильное движение — словно рубил топором дрова. С коротким чавкающим звуком внутренности зайца вылетели через зад. Облегченно отдуваясь, Олег опустил тушку в ручей, собрал все остатки, разбросанные вокруг, чтобы потом прикопать, и начал мыться. К отвращению — постепенно, кстати, проходившему — добавилось чувство гордости. Он первым же выстрелом подбил зайца. И разделал его, не имея ножа. Теперь оставалось развести костер…
Очевидно, сегодня у него был удачный день. Уже через десять минут материал для костра был собран — от растопки до сухих сучьев, чтобы поджарить добычу — а еще через пять минут Олег подкладывал в пока еще робкое пламя, бледное в последнем дневном свете, веточки покрупнее, насвистывая что-то оптимистическое. Поднявшись, Олег с удовольствием посмотрел на огонь, весело взбирающийся по дровишкам, и отправился за рубашкой и зайцем.
…Волк стоял на другом берегу ручейка, задумчиво глядя в воду. Конечно, он не отражением любовался — его интересовал странный водоплавающий предмет, даже в таком состоянии пахнущий мясом. Конечно, зверь издалека почуял человека, но не сдвинулся с места — только поднял большую голову, и Олег, выйдя на берег, встретил взгляд его желтых, неожиданно печальных и мудрых, глаз с расстояния в пять метров.
Волк знал правду жизни — вот что читалось в его глазах. Все живое на свете существует, чтобы есть и быть съеденным. И на этот раз он проиграл, не почуяв за волнующими запахами еще один. Запах мертвого — и в то же время живого! — предмета, который человек выхватил из кобуры. Запах револьвера. Волк не знал слов «кобура» и «револьвер», — но знал этот запах. Означавший, что человек — сильнее. Он не двинулся с места, не попытался бежать — гигантский серый зверь, чья голова пришлась бы на уровень Олеговой поясницы, встань они рядом. Волк стоял и смотрел на человека — в его глаза, а не на оружие в его руке.
Олег знал, что с такого расстояния не промахнется. Успеет всадить в голову хищнику не одну, а три или четыре пули раньше, чем тот прыгнет через ручей. Не промахнется, не промахнется…
Ему совсем не хотелось стрелять между этих жестоких и красивых глаз, смотревших со спокойной человеческой храбростью.
— Давай так, — услышал Олег свой голос и не удивился тому, что говорит с волком. — Я забираю рубашку и тушку. Остальное — тебе. Я понимаю, что тебе это на один зуб, но мне тоже надо есть.
Волк по-собачьи склонил голову к плечу — смешным коротким движением, вслушиваясь в человеческую речь. Олег сделал шаг вперед, присел на корточки, не сводя все-таки глаз со зверя, выловил заячью тушку из воды. Потом подцепил свою рубашку, висевшую на кустах, локтем прижал к боку и начал пятиться. Волк остался неподвижен, только провожал Олега глазами, пока тот не скрылся в зарослях.
…В эту ночь Олег лег спать по-настоящему сытым, хотя несоленое мясо быстро перестало казаться вкусным. Остатки зайца мальчишка оставил около затушенного костра и несколько раз слышал ночью, устроившись среди ветвей дуба, как кто-то внизу похрустывает и потрескивает косточками.
Вообще ночь прошла очень плохо. И дело было не только (да и не столько) в звуках под деревом, и даже не в том, что Олег не нашел такой же хорошей развилки, как в прошлый раз, и вынужден был спать, фактически сидя на толстом сучке. Он засыпал, просыпался — было страшно, в сон вламывалось то, что он видел на насыпи, трупы открывали безгубые рты, что-то шептали, тянулись руками, даже гнались за ним по лесу, а револьвер то ли не срабатывал, то ли просто не мог убить уже убитых… Под утро, когда дул рассветный ветер и только-только села за лес чудовищная луна, Олег проснулся окончательно — замотанный снами, со вкусом рвоты во рту и больным животом. Он хотел сразу тронуться дальше, но поопасался ночных хищников, которые как раз должны были возвращаться в свои логова, — и еще почти час просидел на сучьях, прежде чем спуститься и продолжать путь…
Солнце перевалило за полдень, когда Олег снова вышел к железной дороге.
Он сел на рельс и плюнул. Похоже было на то, что он ухитрился заблудиться и теперь начал ходить кругами. Или это не та дорога? Внезапно стало совсем все равно. Олег вытянулся на насыпи, ощущая ни с чем не сравнимое блаженство. Солнышко пригревало… А, пусть все прахом идет. Он не сдвинется с места, пока не отдохнет как следует! Все сразу поплыло, закружилось перед закрытыми глазами, навалилось — нервное напряжение, полубессонная ночь, переход с самого раннего утра… Олег сам не заметил, как уснул.
Снился почему-то спортзал фехтовального клуба. Занимались гимнастикой — как обычно, в спортивных трусах и босиком. Поддувало по ногам из дверей. Странно — никогда не было такого… Олег сделал батман — ноги почему-то очень ныли — и увидел себя в зеркале напротив: в одежде и с револьвером в кобуре. По ногам продолжало противоестественно дуть.
Олег с усилием проснулся — словно из липкой паутины выдрался. Ноги, кстати, болели на самом деле, а солнце село за деревья. И по ногам дуло.
— Бред какой-то, — пробормотал Олег, садясь и подтягивая ноги. И тут же процедил: — Вот это фишка…
Подошва левой кроссовки на носке протерлась. Правой — лопнула по центру. И без того поношенные «пумы», надетые на рыбалку, не выдержали многокилометрового перехода по лесу.
От неожиданного огорчения глупо защипало в носу. Впрочем — так ли уж глупо? Ясно же, что скоро эта дрянь развалится совсем. Что тогда? Плести лапти? «Вы умеете играть на рояле?» — «Не знаю, не пробовал…» Абсолютно пропало желание куда-то идти, что-то делать, вообще шевелиться. Кончено. Ему только четырнадцать, если уж на то пошло (еще несколько дней назад он подумал бы — почти пятнадцать), и он имеет право устать и отчаяться…
Вот только имеет ли?
Олег медленно улыбнулся, словно улыбка требовала физического усилия. Похоже, не имеет он такого права… Да и не в этом даже дело — имеет, не имеет… Просто тут все куда проще, чем дома. Хочешь — борись и живи. Не хочешь — только сложи руки… и все, кранты. Тобой пообедают вороны и старый дружбан серый волк. Не побрезгует.
Он вдруг вспомнил… нет, не отца и не маму, по которым продолжал тосковать. Он вспомнил снимки — снимки в кабинете деда, где он, еще не старый, снят на фоне крепостей, гор, лесов этого мира. Все это где-то тут ЕСТЬ. И его дед здесь БЫЛ. И неважно, что Олег не помнил своего деда живым. Просто… просто такое родство, оно ОБЯЗЫВАЛО. Олег понимал свои собственные мысли очень смутно, они не формулировались. Но сидеть тут было нельзя, даже если он останется в одних трусах… или вообще с голым задом. Надо идти. Неважно, что не знаешь — куда. Неважно, что нет ни ножа, ни зажигалки. Неважно, что разваливаются кроссовки, что снова нечего есть, что в этом мире вешают людей и что тебе просто страшно… или даже ОЧЕНЬ страшно. Надо вставать и идти. Потому что надежда дается лишь тем, кто в пути.
«Дорогу осилит идущий!» — вспомнил Олег невесть где читанные или слышанные слова. Повторил их вслух и встал.
ИНТЕРЛЮДИЯ «АНТИПСАЛОМ»
* * *На этот раз он ночевал не на дереве. Не потому, что не нашел подходящего — просто хотелось нормально вытянуться на земле в рост и выспаться. Буквально за полчаса до ночлега Олегу повезло — наткнувшись на болотце, заросшее рогозом, он натаскал целую кучу похожих по виду на бананы корней этого растения и набил ими желудок. Не мясо, конечно, но и не одуванчик. А около самого места ночлега попались под ноги, когда ходил за дровами, восемь здоровенных, крепких, не червивых белых грибов. Несоленые они были никакие, но после них и рогоза есть уже не хотелось.
Из ночи тянуло сыростью, лес вновь угрожал всеми своими звуками, но у огня страх притупился. Олег лежал спиной к костру, лицом в темноту. К опасности лучше всего находиться именно лицом, а за спиной иметь надежного друга — в данном случае — огонь. Эти философские мысли напомнили Олегу о Вадиме. Как он там? Наверное, тоже ищет пропавшего друга. Рассказал в милиции о разговоре и рыщет по разным подозрительным местам… Лучше бы он был здесь, подумал Олег, и тут же обругал себя скотиной. Нет, такого желать нельзя.
Он долго не засыпал. Не от страха, нет. Напряженно — и спокойно — парень думал о том, что ему делать дальше. Может быть, в первый раз за все время пребывания тут — спокойно. Куда можно прийти, держась железной дороги? К населенному пункту. А кто их тут контролирует? Нет, лучше не рисковать. Надо опять углубляться в лес, ориентируясь с деревьев на горы. Почему-то Олег был уверен, что именно там найдет помощь.
* * *Правая кроссовка развалилась около полудня. Лопнувшая подошва отлетела полностью, и Олег вынужден был остановиться. Довольно долго он сидел на траве (сырой, кстати; земля стала болотистой, местами попадались бочажки с черной, торфяной водой), хмуро созерцая скончавшуюся обувку. Потом реанимировал ее довольно оригинальным способом — мушкой нагана вырезал из куска березовой коры подошву и прикрутил ее к кроссовке свитой из травы веревочкой. Идти было можно, хотя теперь промокали обе ноги — в левую кроссовку вода лилась уже давно через протертый носок.
Местность резко менялась. Оводы исчезли, и это было просто здорово. Но дубы и ясени исчезли тоже — стояли негусто мрачные черные ели, перемежавшиеся какими-то кустами с почти круглыми алыми листьями — похоже, это было первое на самом деле инопланетное растение, увиденное здесь Олегом. Среди кочек стыли лужи серой воды, лежали тут и там мертвые, гниющие деревья. Впереди скрипела какая-то птица — монотонно и однообразно; других голосов, ставших уже привычными, не слышалось. Солнце грело, и от земли поднималась влажная духота — колебалось белесое марево. Стоило мальчику остановиться — ноги проваливались по щиколотку.
Олег понимал, что забирается в болото, но упрямо шел вперед, надеясь, что оно вот-вот закончится. А местность понижалась, деревья мельчали и приобретали все более болезненный вид, как это обычно и бывает на болоте. Наконец, он провалился по бедра. Выбрался и, словно проснувшись, оглянулся вокруг.
Нет, не очень-то было похоже, что болото скоро кончится. Тяжело выдохнув, парень вытер мокрым рукавом рубашки такое же мокрое лицо. Назад идти было тошно. Вперед — убийственно, он видел, что дальше начинается уже настоящая топь — гнилая вода, из которой палками торчали мертвые деревья. На большой кочке сидела жаба с бугристой, неприятной кожей.
Олег снова провел рукавом по лицу и повернулся, чтобы все-таки шагать назад. И замер, нашарив револьвер.
Из болота поднимались… руки. Длинные, похожие на сухие ветки, тонкие — но с загнутыми птичьими когтями на пальцах. Пальцев было по три — суставчатых, гибких. Руки зашарили по гнилой воде. Нащупали мертвую лесину, напряглись, вытягивая из трясины… что?
Облизнув губы, Олег быстрым шагом, не глядя по сторонам, прошел мимо жутких рук и зашагал прочь. Не оглядываясь и напряженно слушая, как позади булькает, ухает и стонет. Только вернувшись на относительную сушу, он позволил себе посмотреть через плечо.
Позади никого не было. Олег даже усомнился, существовало ли на самом деле то, что он видел, или он стал жертвой галлюцинаций — от духоты и болотных испарений. Проверять это не хотелось, и он решил идти краем болота. Куда-нибудь да выйдет…
…К его удовольствию, этот ход оказался правильным. Болото резко поворачивало, и скоро вокруг вновь были дубы, шуршал папоротник да иногда рос отдельными маленькими рощицами сумрачный тис — дерево английских лучников, это Олег твердо запомнил еще с уроков истории в шестом классе. Вот жаль, что он не умеет делать эти луки — пригодилось бы. Да что там — и стрелять он не умеет тоже, хотя видел, как ребята из Юркиного клуба били в цель у себя в зале…
Кроссовки и джинсы были в грязи. Идти так стало противно — грязь сохла, стягивала кожу и воняла тухлятиной. Поэтому у первого же ручья мальчишка начал отмывать обувь. Поставив ее на солнце, он кое-как отстирал — а точнее, отмыл — джинсы, после чего выстирал носки, тоже расстелил все это на траве и, сидя на корточках, умылся. Выше по течению из того же ручья совершенно безбоязненно пили несколько ланей или косуль — не поймешь. Мальчишку они даже не замечали, а он, не поднимаясь с корточек, долго следил за ними, раздумывая, стоит ли подстрелить одну. Пока раздумывал, они смылись.