Я летал для фюрера. Дневник офицера люфтваффе. 1939-1945 - Хайнц Кноке 7 стр.

Горы внизу выше 2000 метров. Их склоны покрыты снегом, при внимательном осмотре я увидел множество расселин и огромных валунов. Здесь посадка невозможна — от меня и от самолета мокрого места не останется.

Сонливость совершенно пропала, я напряжен до предела. Впереди ледник, рядом с ним небольшое горное озеро. Оно замерзло и по- крыто льдом. По всей видимости, озеро глубокое. Выдержит ли лед? Впрочем, другого выхода у меня нет.

Я приготовился к посадке. Она должна быть мягкой, на самую вершину ледника. Снизить скорость, опустить закрылки. Пропеллер замер. Земля несется навстречу. Шасси не выпускать. Теперь спокойно — посадка мягкая, как на масло. Взметнулась снежная пыль. 100 метров я скользил но скрипучему снегу. Наконец мой самолет остановился. Откинув люк, я спрыгнул на крыло, достал вещмешок и меховую куртку. Кажется, лед скрипит под тяжестью самолета. Он трещит и хрустит. Выдержит ли?

Я побежал к ближайшим скалам и с облегчением почувствовал твердую землю под ногами. От пережитых волнений мои колени дрожат. Немало летчиков, совершавших вынужденную посадку в таких местах, поплатились жизнью. Сейчас около 15.00. Через час мои товарищи совершат посадку в Осло и вызовут помощь. Они видели, где я приземлился. Но в любом случае этот день я буду вынужден провести здесь. К западу от места моей посадки я заметил ущелье. Прошел несколько сотен метров в западном направлении. С вершины холма я могу осмотреть равнину. На другой стороне, на 600 метров ниже, я заметил дорогу. Крутые обрывы неприступны для меня. Кроме того, вокруг, насколько я могу различить, нет никаких признаков человеческой жизни.

Мой самолет ровно стоит на льду. Думаю, лед достаточно крепок, чтобы выдержать тяжесть. Я проведу ночь в кабине Начинаю чувствовать голод. В карманах у меня шоколад и несколько сигарет. С этим я могу продержаться до утра. Хорошо, что перед отлетом успел взять с собой еще и мою меховую куртку. Она очень мне пригодилась, поскольку становится все холоднее.

С наступлением темноты я вытащил парашют и завернулся в него. Стало теплее. Затем я заполз в кабину и закрыл люк. Я смотрел, как снег кружится в небе, пока не заснул в кресле.

Ночью я несколько раз просыпался, одеревенев от неудобной позы, выходил и совершал пробежки около самолета. Ближе к полуночи снег повалил стеной. К утру были видны только хвост и лопасть пропеллера моего «мессершмитта».

Снег теперь падает довольно вяло. Я вижу не больше чем на 100 метров вокруг. С воздуха мне помочь не смогут, это ясно. Собираются ли они вообще меня искать?

Не имеет никакого смысла идти пешком, поскольку я быстро потеряю всякую ориентацию в этой буре. Время 8.00. Я съел плитку шоколада и пожевал одну сигарету, пожевал, потому что у меня нет огня. Это притупило голод.

Сидел в самолете, поскольку там теплее, но теперь снова вышел пройтись. От нечего делать перебрал инструменты и обнаружил, что электрооборудование не повреждено. Дал несколько очередей из пулемета. Над поверхностью озера взметнулись фонтанчики снега. Эхо от выстрелов многократно раздалось в мертвой тишине гор. Его должно быть слышно за несколько километров отсюда.

Час за часом я терпеливо жду. Ищут они меня или нет? Я пожевал еще несколько сигарет, чувство голода все сильнее. Никотин облегчает страдания.

Снег, видимо, никогда не перестанет идти. Уже 14.00. Погода ухудшается — поднимается ветер.

Через каждый час я стреляю из пулемета. Если ночью небо прояснится, смогу пустить сигнальную ракету.

Я потерял чувство времени в этом бесконечном ожидании. Снова наступила ночь. Снег налетает стремительными порывами. Шелк парашюта очень мягкий, нежный, как платье прекрасной женщины. Мысленно я могу отправиться куда угодно, а по-другому отсюда трудно выбраться. Я промерз до костей и не выхожу никуда, сижу и дрожу как собака, несмотря на меховую куртку и парашют. Это, видимо, из-за голода. Мой желудок восстал против табака, который я жевал.

Пытаюсь заснуть, чувствуя голод и холод.

Опять наступил полдень. Снег перестал идти. Сегодня они должны меня найти, иначе мне не выбраться отсюда. Время от времени я даю короткие очереди. Они должны найти меня сегодня.

В 16.00 я услышал собачий лай, а через минуту увидел прекрасного ирландского сеттера, он громко меня поприветствовал. Вскоре я пожимал руку старшему лейтенанту из альпийского полка.

Ночью меня отвезли на машине в Осло. Я немедленно доложил дежурному офицеру в штабе военно-воздушных сил.

Я прекрасно выспался этим утром в гостиничной комнате, предоставленной в мое распоряжение. В полдень меня забирает транспортный самолет, направляющийся в рейх. Он доставит меня в Аальборг в Дании. Там эскадрилья Лозигкайта пережидает плохую погоду.

Вчера я встретил горячий прием моих товарищей. Им очень понравился мой ирландский сеттер, Турит. Я купил его у горного отряда.

В 15.11 мы вернулись в Джевер. Турит спокойно лежал в багажном отделении за моей спиной во время перелета.

Эскадрилья специального назначения расформирована. Дитер и я вернулись в наши прежние звенья.

После возвращения из Норвегии я совершил уже более 150 боевых вылетов, патрулируя воздушное пространство над Северным морем с баз Джевер, Вангерооге и Гузум.

Все летчики — прекрасные профессионалы и хорошие ребята. Наш командир — капитан Доленга, я — его заместитель, а лейтенант Герхард, которого я знаю по 52-й истребительной авиагруппе, — наш главный инженер. Лейтенант Штайгер назначен к нам несколько месяцев назад. Это высокий рыжеволосый парень — прекрасный пилот, сбивший свой первый «бленхейм» при атаке на наш морской конвой несколько дней назад.

Унтер-офицеры Мауль, Фогет и Добрик — опытные солдаты. Они удостоены Железного креста первой степени в битве за Англию. Сержанты Веннекерс[13] и Раддац начали войну в Голландии год назад. Сержант Бирман, невысокий парень из Берлина, прибыл из России, как и я. В начале войны он вместе с пехотой был в Польше.

Наземный персонал тоже состоит из очень квалифицированных сотрудников. Большинство из них — специалисты, прежде работавшие на гражданской службе. Только небольшая часть их — профессиональные солдаты. То же и у пилотов.

Около года капрал Арндт руководит группой, обслуживающей мой самолет. Этот преданный парень, мой «Мессершмитт-109» и я образуем неразлучное трио. Мы еще долго оставались вместе.

Будет несправедливо не упомянуть наших четвероногих друзей. Турит, мой сеттер, прекрасен и избалован, темперамент у него как у примадонны — он самый быстрый пес в военно-воздушных силах. Фипс, обезьянка, — наш талисман, полная анархистка — она вовсе не признает дисциплину. Во время очередной инспекции она утащила фуражку полковника и забралась с ней на крышу ангара. Это была самая веселая инспекция, которую я когда-либо видел. Фипс была предупреждена о том, что ее отправят на русский фронт. Наверное, она будет нашим секретным оружием — если русские ее увидят, они будут смеяться так, что не смогут стрелять.

Так мы, летчики, и живем в нашем странном маленьком мире, в конце взлетной полосы.

К моему удивлению, вчера вечером пришло распоряжение о том, что часть самолетов нашего звена переводится в Голландию под моей командой. Для оперативных целей я вошел под прямое подчинение штаба дивизии, где применяются новейшие методы воздушного контроля и перехвата.

Ночью наши самолеты были оснащены новейшими ультракоротковолновыми приемниками. Мне было приказано провести тестирование новой системы «Y» в боевых условиях. Для этого мне предоставлена свобода действий и широкие полномочия. Среди прочих документов я получил из штаба дивизии следующее письменное удостоверение:

«Лейтенант Кноке прикомандирован к экспериментальному подразделению Второго авиационного корпуса для выполнения специальных заданий Верховного командования, эта работа очень важна для ведения военных действий.

Настоящим удостоверяется то, что он имеет право приземляться на любом аэродроме, включая те, которые находятся за пределами территорий 1-й истребительной дивизии и 12-го авиационного корпуса».

Подписано майором, представителем Генерального штаба при штабе дивизии.

Внедрение новой системы «Y» существенно улучшило дальнюю радиосвязь между самолетом, находящимся в полете, и базой. На деле это означает, что база может определять местонахождение наших летчиков и направлять их полет в любое время.

Штаб превратился в огромное бетонное бомбоубежище. В центре на зеркальном стекле установлена огромная карта Голландии. В дальнем конце этой гигантской карты высокая площадка, где сидят девушки в военной форме в наушниках и с микрофонами. Девушки получают с радаров, расположенных вдоль побережья, донесения о приближающихся вражеских самолетах и помечают на картах, отображая изменения в их расположении. Другие девушки определяют местонахождение наших самолетов при помощи системы «Y» и также обозначают их на карте.

Перед картой расположена другая площадка со сложной системой микрофонов и переключателей. Отсюда каждое звено самолетов может направляться офицерами с земли при помощи ультракоротковолнового радиотелефона. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть полную картину обстановки в данный момент.

Всю информацию осматривает командир дивизии, сидящий за пультом с контрольными приборами, со старшим офицером из Генерального штаба и начальником отдела разведки.

На их стол выведены все линии радио-, телефонной и телетайпной связи дивизии. Рядом находится помещение, где систематизируют метеосводки со всех метеорологических станций, прежде чем они поступят на главную контрольную панель. Два остальных этажа заняты оперативной, административной и технической службами.

Приблизительно 1000 офицеров, унтер-офицеров, солдат, технических работников, метеорологов, административных работников и множество красивых девушек обслуживают этот штаб по контролю за самолетами, этот мозговой центр, день и ночь.

За последние два месяца я сделал более двухсот испытательных полетов. Несколько раз над устьем Шелды нас атаковали «спитфайры», часто превосходя нас численно. Мы чудом уносили ноги.

Эксперименты с системой «Y» дали прекрасные результаты. Все западные авиасоединения оснащены системой, которую мы опробовали. Службы наблюдения такого же типа устроены в Штаде, Метце, Мюнхене, Вене и Берлине.

Главное командование военно-воздушных сил готовится противостоять интенсивным воздушным атакам на рейх после вступления в войну Америки.

«Ме-109Е» несколько месяцев назад был заменен на усовершенствованный «Me-109F». Несколько дней назад первые машины серии «G» сошли со сборочных конвейеров. Летные данные «Густава» (так мы называли «Me-109G») были определенно лучше, чем у «спитфайра».

Капитан Марсель, которого я встретил во Дворце спорта в Берлине еще курсантом, два года назад сбил не менее 16 «спитфайров» за один вылет на «Густаве». Несколько недель назад он получил из рук фюрера самую высшую награду Германии за храбрость, после того как сбил 150 вражеских самолетов в небе Африки.

Два дня назад он, Ханс Иоахим Марсель, непобежденный, погиб как настоящий летчик недалеко от Эль-Аламейна. Двигатель его «Густава» неожиданно загорелся в воздухе. Марсель выпрыгнул с парашютом, но парашют зацепился за хвостовой стабилизатор. Товарищи доставили его тело из пустыни. Мы потеряли нашего аса номер один.

Нечто странное случилось сегодня, через несколько часов после того, как мы узнали о смерти Марселя.

В 12.15 нас подняли по тревоге. Я поднялся в воздух вместе с сержантом Веннекерсом, моим ведомым. В районе Ольденбурга был замечен «москито», совершающий разведывательный полет.

Веннекерс отставал все больше и больше. На высоте 4000 метров я потерял его из виду. Я вызывал его по радио, но не получил ответа. Вдруг я увидел горящие обломки самолета, который только что рухнул на широкое поле.

Веннекерс?

«Москито» скрылся прежде, чем я достиг его высоты. Я прекратил преследование и решил возвращаться в Джевер.

Приземлившись, я не мог поверить своим глазам. Веннекерс стоял и улыбался мне. Его «Густав» загорелся без видимых причин, точно так же как и самолет Марселя три дня назад. Огонь возник в передней части двигателя и стал продвигаться по корпусу.

Это происшествие сбило нас с толку. Несколько дней назад 4-е звено потеряло «Густав» при точно таких же обстоятельствах. Из других эскадрилий также приходили подобные сообщения.

Я стал с опасением поглядывать на мой самолет.

Несколько дней назад капитан Доленга назначен к ночным истребителям. Руководство возложено на меня.

Несмотря на плохую погоду, мы сопровождаем конвои с раннего утра, вместе с флотом.

В 14.14 пришло сообщение о том, что «бленхеймы» атакуют наш конвой. Через две минуты я уже в воздухе вместе с лейтенантом Герхардом. Наш дежурный патруль уже ведет бой. Командир звена, сержант Добрик, попросил о помощи. Топливо на исходе, и они должны вернуться на базу через несколько минут.

Я достиг места боя за несколько минут. К северу от меня товарищи ожесточенно сражаются с четырьмя «бленхеймами». Один вражеский самолет уже горит, через несколько секунд он упал в море. Остальные попытались скрыться в тумане. Я не потерял их из виду и приготовился атаковать «бленхейм» сзади.

Я дал длинную очередь из всех пулеметов и пушек и увидел, что у противника загорелся правый двигатель. Он стал резко падать в низкие облака и вскоре скрылся из виду, было видно только красное зарево После того как я приземлился, с нашего корабля сообщили, что они видели, как горящий «бленхейм» упал в море в секторе Антон-Квелле-три.

Это, наверное, мой — значит, я сбил свой второй самолет.

12.00. Из штаба дивизии пришло сообщение о двух приближающихся «москито». В этот же момент зазвонил мой телефон. Лейтенант Kpамер (Kramer), дежурный офицер штаба дивизии,[14] спрашивает, смогу ли подняться в воздух при такой плохой погоде.

Я ответил, что не смогу. На высоте 30 метров сплошная пелена туч, видимость нулевая. Я не вижу даже другого конца летного поля. Извини, Крамер, но это невозможно. В такую дрянную погоду томми разобьются без нашей помощи. Дождь продолжается уже несколько часов — монотонно моросящий. Летчики бездельничают одни играют в карты или пишут письма домой другие спят в соседней комнате. Я отметил про движение «москито» на карте. Они летят в глубь территории рейха, к самому сердцу Гер мании. Через час пришло сообщение, что они над Берлином, и наши зенитчики открыли по ним огонь. У этих парней железные нервы. Полет в такую погоду — это не шутки. Телефон снова зазвонил.

— Пятое звено, лейтенант Кноке у аппарата.

На этот раз звонит полковник Хеншель,[15] командующий воздушными силами, прикрывающими побережье Северного моря.

— Какая у вас погода, Кноке?

— Ужасная, господин полковник. Видимость — несколько метров.

— Кноке, вам нужно взлетать, другого выхода нет. Мне только что звонил рейхсмаршал Геринг. Он в бешенстве. Почему мы не в воздухе? Для нас погода слишком плоха, а эти проклятые томми долетели до Берлина, вы не представляете, как я скажу это рейхсмаршалу? Эти «москито» должны быть уничтожены любой ценой. Вы поняли?

— Да, господин полковник.

— Кого вы намерены послать?

— Полечу я сам, вместе с сержантом Веннекерсом.

— Очень хорошо, желаю вам удачи.

— Спасибо, господин полковник.

Веннекерс и я — единственные пилоты в нашей части, которые имеют опыт полетов вслепую. Мы не первый раз поднимаемся в воздух в такую погоду.

Мы взлетаем в 13.30.

Я практически ничего не вижу. Проклятый дождь! Постепенно снижаясь, мы летим над самыми крышами домов, деревьями и линиями электропередач. Радиосвязь с землей нормальная. Лейтенант Крамер корректирует наш полет с земли.

Томми двигаются к северо-западу через Бремен.

Я взял курс к побережью. Погода над морем не лучше. Последние сообщения с земли говорят о том, что «москито» находятся в секторе Бета-Квелле-восемь, курс три-один-пять. Мы скоро их за метим, если будем смотреть в оба. Хоть бы дождь перестал! Мы смогли бы сосредоточиться на этих мерзавцах.

Время — 13.47.

Я совсем ничего не вижу. Это меня бесит.

База сообщает: «Вы уже должны их увидеть. Попробуйте чуть повернуть влево».

Я не ответил, передо мной неожиданно появилась расплывчатая тень. Это «москито».

Он тоже заметил меня, резко взял вверх и налево, чуть не зачерпнув крылом воду. Потом метнулся вправо, опять рванул влево.

Нет, нет, друг мой. Не так просто уйти от Кноке. Каждый раз, когда он уворачивался, моя очередь проходила у него перед носом.

Мы летим низко, очень низко, направляясь в открытое море. Мой томми оставляет слабый след. На полной скорости он идет курсом три-два-ноль. У него поразительно высокая скорость. Но мой добрый «Густав»[16] идет не менее быстро. Я у томми на хвосте. Веннекерс постепенно отстает. Такая бешеная скорость не под силу его самолету.

Я хочу открыть огонь с наиболее близкого расстояния, поэтому стараюсь приблизиться к нему. Медленно, почти незаметно я подкрался к томми. Закрыл крышки радиатора и приблизился к нему до 50 метров. Он прямо передо мной.

— Стреляй, Кноке, стреляй!

Я надавил обе гашетки. Очередь прошила его левый двигатель. Его самолет сделан из дерева, поэтому крыло загорелось и оторвалось. Через несколько секунд «москито» исчез в зеленых глубинах Северного моря.

Это мой третий.

На воде не осталось ничего, кроме масляного пятна. Я вытер пот с лица.

В 11.50 я вернулся с патрулирования конвоя. Грузовые корабли, сопровождаемые эсминцем и четырьмя торпедными катерами, вышли в устье Везера. С приливом они доберутся в Бремерхафен.