Босота дружно захохотала, тыкая в наглеца грязными пальцами. Ишь, какой умный выискался, патроны ему назад подавай!
— Э нет, дорогой, так дело не пойдет, — противно хихикнул толстяк. — Ну-ка, хлопцы, обыщите героя.
Паренек, державший Даньку за запястье, потянулся к его карманам. Ладно насмешки, но такой наглости он уже вытерпеть не смог. Перенеся вес на кисти противников, что держали его за руки, мальчишка подпрыгнул, пребольно стукнув ногой того, что был справа, по коленной чашечке. От боли босяк разжал захват. Сильный рывок в сторону, и вот Данька уже на свободе.
— Остолопы, вы что, с этим сопляком белобрысым справиться не можете!? — выкрикнул из-за спины Амбала Длинный, видимо решивший переждать потасовку в безопасном месте. Замешкавшийся было главарь заметил наглеца и грубо выдернул из «убежища».
— Ты что, вообще охамел, худосочный? — просипел толстяк, выталкивая воришку вперед. — Давай, хватай гниду!
Длинный, опасливо озираясь на главаря, осторожно двинулся на Даньку. Сжавшись, как кошка перед прыжком, малолетний преступник бросился мальчишке в ноги, пытаясь сбить на землю. Тот попытался увернуться, но остальные беспризорники уже отошли от мимолетного замешательства и вновь рвались в бой, сжимая невесть откуда взявшиеся палки.
Ситуация оборачивалась не в пользу Даньки. Единственное правильное решение — бежать, пока бока не намяли.
— Ах ты ж сучий потрох! Ну держись!
Даньку снова схватили, приложив кулаком по защитившему нос респиратору. На этот раз руки за спину выкрутили так, чтоб даже дернуться не смог.
Амбал подошел поближе, перекидывая из руки в руку внушительную толстую палку.
— Ну что, ублюдок мелкий? Будем ребра считать?
И, не дожидаясь ответа, обрушил резкий удар на левый бок Дани. Звук вышел каким-то глухим.
— Что это у тебя там? — нахмурил брови толстяк и тут же велел приятелям: — Гляньте-ка, чего он туда напихал.
Несмотря на все попытки Даньки вывернуться, Длинный рванул пуговицы его ватника и выхватил из-за пазухи мальчика книгу.
— Ты гляди… — разочарованно протянул Амбал. — Так он еще и ученый. Ученый, ученый, съешь кирпич толченый…
Компания лоботрясов снова издевательски загоготала.
— Отдайте! — набычился пленник.
— Ишь чего захотел! — высунул язык Длинный. — Самим нужна. На подтирки сгодится.
И долговязый принялся грубо щупать листы книги.
— Хорошая бумага… Мягкая!
Темная волна захлестнула Даньку. Из груди вырвался дикий рев раненого зверя. Звук вышел таким страшным и пронзительным, что у державших его парней заложило уши. Руки врагов непроизвольно разжались.
Ощутив свободу, мальчик бросился на Амбала, не ожидавшего атаки, и сбил его с ног. Вырвав из рук толстяка палку, он пару раз огрел лежащего, не разбирая, куда бьет. Послышался громкий крик, перешедший в бульканье. Не мешкая, мститель метнулся к Длинному и обрушил оружие тому на голову. Худосочный, ойкнув, осел на землю, пытаясь прикрыться книжкой. Даня вырвал бесценное сокровище из мерзких лап и сунул назад, за пазуху. Потом, нанеся еще пару ударов по голове и плечам жирдяя, обернулся к остальным подросткам, застывшим на месте и не решавшимся вмешиваться в это побоище. С ужасом смотрели они на желтоголового мальчишку, сжимающего окровавленную кривую палку. На лбу мстителя выступил пот, синие глаза полыхали опасным огнем. Ребятня поежилась. Такой и убить может.
— Ну, — прохрипел Данька, — кто первый?
Босяки нерешительно переглянулись. Первым быть никто не желал.
— Эй, уважаемые! — послышался громкий окрик. — Что у вас там происходит?
Рядом с группой подростков возник высокий мужчина в черном длиннополом халате и высокой черной шапке. Из-под темно-зеленого респиратора свисала ухоженная седая брода. На груди странного незнакомца висел большой металлический крест.
— Охальники! — насупив брови, обратился вновь прибывший к притихшим подросткам. — Что затеяли? Впятером на одного? Ну-ка расходитесь, Христа ради, пока я вам уши-то не надрал!
Странно, однако мальчишки послушались непонятно одетого человека.
— Давайте-давайте, — поторопил малолетних бандитов незнакомец с крестом. — Ступайте себе с богом подобру-поздорову.
Не желая, чтобы последнее слово осталось не за ним, Амбал тихо выругался, погрозив Даньке кулаком, и, презрительно сплюнув, повел шайку восвояси. Когда они скрылись из виду, мужчина пристально посмотрел на Данилу.
— А ты откель, чадушко, и как тебя кличут?
Отчего-то мальчик не испытывал страха перед этим человеком. Наоборот, почувствовал к нему необъяснимую симпатию и доверие.
— Я из Холодногорского форта, только сегодня прибыл. А зовут Данькой.
— Даниил, значит, — кивнул бородатый. — Хорошее имя, церковное. И сам ты ничего, лепообразный, хоть и драчун.
Улыбнулся, демонстрируя отлично сохранившиеся зубы.
— А меня кличут отцом Павлом. Можно просто: батюшка или дедушка, как тебе сподручней.
— Вы кто? — поинтересовался мальчик, с любопытством разглядывая нового знакомого. — Торговец, патрульный?
Бородач грустно покачал головой:
— Нет, отрок, не тот и не другой. Когда-то, когда здесь еще находилась обитель, был монахом.
— Монахом? — удивился паренек. — Это как?
— Хочешь, покажу тебе наш форт? — ответил вопросом на вопрос отец Павел. — Заодно и расскажу о былых временах.
Данька кивнул.
Человек с крестом порылся в карманах и извлек оттуда пару мятных леденцов. Протянул угощение ребенку, и тот не отказался.
Взяв мальчугана за руку, бывший монах повел его по территории Покровского форта.
* * *— Давным-давно, тысячу лет назад, могущественная Византийская империя вела войну со злобным и лютым ворогом. И вот однажды, когда люди во главе с императором собрались в церкви, чтобы просить Иисуса Христа отвести напасть, явилась им Богоматерь в окружении святых. Подойдя к алтарю, Дева Мария стала молиться вместе со всеми, а потом сняла с головы покров и распростерла его над всем присутствовавшим в храме народом. Потом она ушла, но благословение ее на людях осталось. И победил народ тот своих врагов. С тех пор церковь православная христианская установила праздник Покрова Божьей Матери.
Особо чтили его украинские казаки. В честь Покрова Пресвятой Богородицы триста пятьдесят лет назад они возвели неподалеку от Харьковской крепости собор, вот этот самый, небесно-голубого цвета. В нем было два храма — нижний, теплый зимний, и верхний, холодный летний. Рядом с собором, соединенная с ним переходом-гульбищем, высится колокольня. Висящие на ней колокола, волею Господа сохранившиеся после бомбежки, бьют каждый час, отмеряя время и славя Всевышнего за то, что дал верующим прожить это время.
Триста лет назад был учрежден мужской Свято-Покровский монастырь, и вокруг собора стали возводить разные здания. Вот это, двухэтажное, желтое — Архиерейский дом, в котором находилась резиденция главы всех харьковских православных христиан, а красное — Епархиальное управление. Вон в тех двухэтажных корпусах, которые теперь служат стенами форта, находилась трапезная, где монахи принимали пищу. За собором высится Озерянская церковь о двенадцати куполах-главках, названная так в честь Озерянской иконы Божьей Матери — некогда главной святыни и покровительницы города Харькова и всей Слобожанщины.
Монах подвел юного собеседника к участку высокой, трехметровой стены форта, расположенному за Озерянской церковью. По ступеням, сложенным из традиционных «стратегических» мешков, они взошли на стену. Перед Данькой возникла такая же страшная картина, что и напротив здания управы. Огромная воронка, начинающаяся прямо у Покровских стен и заканчивающаяся у подножия высокой стройной башни серого цвета, увенчанной золотым куполом. Колокольня Успенского собора, построенная двести лет назад в честь победы над французскими захватчиками Наполеона.
Когда началась катастрофа, одна бомба угодила прямо рядом с монастырем, уничтожив Соборный спуск с расположенным на нем парком с фонтаном. Чудесным образом ударная волна пощадила Успенскую колокольню, находящийся в конце спуска Благовещенский собор и Покровский монастырь. Воистину, Богоматерь набросила покров на святые места.
Еще два взрыва надежно запечатали Площадь Конституции со стороны улиц Сумской и Пушкинской, а также со стороны Московского проспекта. Так и образовалась территория того, что потом стало Торговой Конфедерацией. Не иначе как по промыслу Создателя, раскинулась она на холме, называвшемся прежде Университетской горкой и издревле приспособленном для обороны от всевозможных врагов. Тут находились первые городские укрепления Харькова, здесь же разместилось и самое большое из нынешних оборонных сооружений разоренного города. Так сказать, альфа и омега, начало и конец. Хотя кто знает пути Господни? В ином конце кроется и новое начало…
Отец Павел оказался очень интересным рассказчиком, и время до вечера пролетело незаметно. Данька встрепенулся, когда на звоннице Покровского собора колокол ударил шесть раз.
— Ой, мне пора, — виновато молвил мальчик.
— Куда это ты собрался?
— Да в «Дом под градусником», — махнул рукой в сторону форта. — К Семену Степановичу Бурому. Он меня приютил на время, пока папка не отыщется.
— Бурый? — монах нахмурился. — Слыхал я, что он промышляет неблаговидными делишками. Может, останешься тут?
Данила покачал головой. Обещал ведь, надо слово держать. К тому же солдат уже дважды спасал его.
— Ладно, ступай, чадушко, — погладил ребенка по голове отец Павел. — Но ухо держи востро. И вдруг чего, беги прямо сюда да спроси меня. Помогу, чем сумею.
— Спасибо, дедушка, — улыбнулся Данька.
И помчался к воротам.
Старик перекрестил его и прошептал:
— Храни тебя Господь, отрок Даниил. Да выйдешь ты живым и невредимым изо всех передряг, как твой тезка изо рва со львами…
* * *Выяснилось, что Семен Степанович давным-давно освободился от дел и уже битый час поджидал Даньку у арки, ведущей внутрь форта. Чувствовалось, что конфедерат сильно взволнован.
— А я уж думал, ты заблудился, — Бурый приобнял мальчика, ласково потрепав по волосам. — Или снова влип в какую историю.
Данька не стал рассказывать о драке с покровскими сорванцами. Сказал, что встретил одного интересного человека, который рассказал много увлекательного о монастыре и истории района.
— Ну, пойдем, пойдем скорее, — повлек его куда-то Семен Степанович. — Там тетя Тоня уже заждалась. Ужин стынет.
«Какая еще тетя Тоня?» — удивился Даниил.
Тетей Тоней оказалась дебелая женщина с неприятным лицом, на котором особенно выделялись блеклые, бегающие глаза и острый длинный нос. Она встретила их на пороге квартиры, расположенной на втором этаже (самом безопасном — подмигнул гостю солдат), и тут же распорядилась, чтобы «мужики» снимали обувь, а то «грязищи нанесут».
Квартира у Бурого выглядела, на Данькин взгляд, весьма роскошной. Такой и у покойного коменданта Четвертого форта не было. Двухкомнатная, с небольшой кухней, раздельными ванной и туалетом. Стены и полы комнат покрывали ковры, причем — довольно хорошо сохранившиеся. Мебель не ограничивалась стандартным набором из стола, стульев и кровати. Имелось здесь и несколько вместительных шкафов: один для одежды, а другой — для посуды, стеллаж, заставленный книгами, и пара тумбочек, на одной из которых высилось большое трехстворчатое зеркало.
Юный следопыт, само собой, первым делом кинулся к книжным полкам. Хозяйка при этом пренебрежительно фыркнула и строго сказала, что нужно идти мыть руки и садиться за стол. «Всякими глупостями» после ужина можно позаниматься. Пристыженный Данила понуро поплелся за Семеном Степановичем в ванную. Тетя Тоня ему не нравилась.
Зато от ванной мальчишка испытал нескрываемое удовольствие. Водопровод, естественно, не работал, как и во всем городе. Но конфедерат приспособил для воды большой металлический бочонок, приделанный к стене, и при повороте медной ручки вода лилась из крана веселой струйкой. А еще ему выдали мыло. Не обычное, коричневое хозяйственное, а приятно пахнущее розовое, здорово пенящееся. И вытерся Даня большим и пушистым полотенцем, с которого задорно подмигивал забавный большеухий мышонок.
Стол, накрытый в большой комнате, ломился от яств. Украшением его была большая фарфоровая кастрюля с аппетитно пахнущим мясным варевом.
Откуда ж такое богатство у обыкновенного солдата? Вспомнились слова отца Павла о том, что Семен Степанович занимается какими-то сомнительными делами. Однако урчащий от голода желудок заставил прогнать неприятные мысли.
Съев целых две тарелки чудесного бульона, Данька осоловел от сытости и уже не мог смотреть на еду, хотя выглядела она восхитительно.
— Не могу, — покачал он головой, когда тетя Тоня положила на тарелку очередной кусок дымящегося мяса.
— Ну, хоть чайку попей, — предложил радушный хозяин.
Гость со вздохом кивнул.
Тетя Тоня налила полную чашку непривычно пахнущего напитка. Данила сделал маленький глоточек. На вкус совсем не похоже на чай из мха.
— Пей, пей, — подбадривал солдат. — Это настоящий, краснодарский. Из старых запасов.
Хозяйка неожиданно одарила юного гостя каким-то непонятным взглядом, от чего мальчику сделалось как-то не по себе.
— Э, да ты, я вижу, уже спишь, — захихикал Семен Степанович.
Глаза и вправду стали слипаться. Веки налились такой тяжестью, что поднять их уже недоставало сил. И голова тоже стала тяжелой. Вместе с руками и ногами.
— Давай-ка, брат, я отнесу тебя в кровать. Пора баиньки. А утром поговорим о том, как нам разыскать твоего отца.
Мальчишка не сопротивлялся. Действительно устал.
Когда тело погрузилось в мягкие и теплые объятия перины, он сразу провалился в глубокий сон. И снился ему Пустынный Лис…
* * *— Как мне называть вас, приятель? — спросил шериф, как только они вошли в тесное помещение офиса.
Как видно, блюститель местного порядка был из тех парней, что всегда прут напролом, стараясь сразу взять быка за рога.
— Джейк Корд, — ответил Пустынный Лис и по глазам шерифа понял, тот ему не верит.
— Чед Макнейли, — сухо представился шериф, тяжело опускаясь за грубо выструганный стол. — Ну что ж, мистер Корд, давайте все с самого начала и по порядку. Кто вы такой?
— Скажем, охотник.
— Охотник?
— Да. Некоторые называют меня именно так.
— Охотник на животных?
— Не обязательно. Иногда и на людей.
— И сколько же вы хотите за поимку этого… гм… зверя?
— Ни цента!
Шериф был определенно озадачен таким ответом:
— То есть как? Заранее извиняюсь, мистер Корд, но вы не создаете впечатление человека, склонного к бескорыстный поступкам.
— Тем не менее, это как раз такой случай.
— Вы заставляете меня несколько пересмотреть свои взгляды на мир, знаете ли…
— Я очень рад этому. Впрочем, после встречи со мной убеждения людей часто меняются.
— О, даже так?.. И все-таки я бы хотел узнать причину вашего интереса к нашему городу.
— Я пришел убить зверя, — коротко ответил Пустынный Лис, — и я не возьму за это с города ни единого цента. У меня личные счеты с этим… человеком.
— Так все-таки зверь или человек? — хитро прищурился Макнейли.
— Все-таки человек, — кивнул Корд.
— Что вам о нем известно?
Джейк пожал плечами:
— Собственно, не так уж и много. Убийства происходят стихийно в разных местах. Длятся три-четыре месяца, а затем все на какое-то время прекращается, иногда даже на целый год.
— И давно вы выслеживаете его?
— Несколько месяцев. В конце концов, поиски привели меня в ваш город. Зверь оставляет за собой след из свежих могил.
— Почему вы так уверены, что он по-прежнему здесь?
— Он здесь, поверьте мне. Десять смертей, и только после он уходит.
Шериф нервно заерзал на стуле.
— Значит, еще четверо?
— Значит, еще четверо, — подтвердил Пустынный Лис.
— Кто он? Белый? Индеец? — Макнейли хмуро смотрел в забранное решеткой окно.
— А это имеет какое-то значение?
— Для меня — да!
— Он белый, европеец, такой же, как мы с вами.
— Но откуда вы…
— Боюсь, на этот вопрос я не смогу вам ответить, шериф.
— Ну, хорошо, зачем он это делает, хоть можете сказать?
— Он убийца, только и всего. Он получает ни с чем не сравнимое удовольствие, отнимая чужую жизнь. Он этим живет. Убийства питают его некой… назовем это силой. Они пробуждают в нем желание жить и снова убивать. Он одержим.
— У индейцев есть древние легенды о подобных людях.
— Да, это так, — не стал отрицать Корд. — Человек, способный перекинуться в зверя, — пережиток тотемизма.
— Как вы сказали?
— Не важно. Это всего лишь страшные легенды, не более. Существует особая психическая болезнь, когда человек сходит с ума, считая себя диким зверем, но внешне остается прежним.
— Итак, мы будем искать именно такого человека?
— Нет, мы будем искать зверя.
— Но я не понимаю…