Я пошла в женский душ и минуту постояла под ледяной водой — нечто вроде крещения. Высушив волосы и напялив деловой костюм, я вышла в опустевшее царство Мела (он уходил домой сразу после закрытия ресторана) и, к своему удивлению, увидела Роя, стоявшего у ряда темных экранов. Он включил один и сейчас наблюдал немного сплюснутые металлические фигуры Пенни и Викрама, подметавших пол и опустошавших мусорные бачки.
Я была уверена, что Рой — мой ровесник, но в деловом костюме и белой рубашке с расстегнутым воротничком он выглядел моложе: студент-отличник колледжа, молодой республиканец.
Услышав шаги, он с виноватым видом обернулся, выключил монитор и мигом повзрослел: морщины в уголках рта и богемный, утомленный жизнью лоб.
— Иногда я гадаю, как мы выглядим со стороны. Мел не слишком любит, когда кто-то заглядывает ему через плечо во время перерыва.
— Любой актер жаждет узнать, как смотрится в телевизоре, — рассмеялась я.
— Полагаю, совсем как Викрам, — улыбнулся он. — Но на самом деле, скоро у меня появится шанс увидеть себя. Снимаюсь в рекламном ролике.
— Что рекламируешь?
— Пиццу.
— Заказываешь или развозишь?
— Я — бродячий разносчик пиццы.
— В самом деле?
— Эй, считаешь, что я рылом не вышел?
Я покраснела.
— Нет, просто для таких роликов обычно выбирают накачанных парней.
— Я могу и подкачаться, — пообещал он и, сделав пируэт, открыл дверь в офис.
— Здорово ты сегодня окоротил этих балбесов: «Нет, сэр, вы человек!» Я едва сдержала смех.
— Прошу прощения, — ухмыльнулся он. — А что бы сделала ты на моем месте? Сценария для таких ситуаций не существует.
Мы вошли в пустой офис.
— От этого места мурашки бегут по коже, — заметила я. — Фальшивые семейные фото и безделушки. Словно здесь все раз и навсегда забальзамировано, вернее, законсервировано. Атмосфера, как в мавзолее.
— Думаешь, все офисы выглядят одинаково? Одинаковые безделушки?
— Имена меняются, — пожала я плечами. — Главный в Фейрфилде — Х.Е.Андеррайтерс, или кто-то в этом роде.
— Мы, по крайней мере, можем быть горды величием моря, — заметил Рой, когда мы вышли в ледяную ночь. И мы бодро зашагали к своим машинам эконом-класса.
Когда я приехала в детский сад, Генри был мрачнее тучи.
— Что на этот раз?
— Педагог считает, что я лгу.
— Почему?
Вместо ответа Генри попытался сунуть мне в лицо раскрашенный альбомный лист, но я зловеще прищурилась:
— Стоп! Погоди, Генри, погоди!
Остановившись на светофоре, я при красном свете попыталась рассмотреть лежавший у него на коленях рисунок. И ощутила, как все мои внутренние органы слиплись и склеились, будто груда только что высушенных носков. На бумаге красовался робот, любовно переданный во всех оттенках металлика, какие только можно было найти в коллекции фломастеров детского сада. Рядом стояла фигурка с каштановыми волосами, явно долженствующая изображать меня. Если бы не ингибиторный чип, Генри мог бы значительно расширить свой словарь. Я свернула на ближайшую парковку и остановилась.
Повернувшись к Генри и подняв листок, я спросила тем омерзительным, псевдоспокойным голосом, который искренне презираю, особенно когда слышу от других родителей:
— Что ты хотел нарисовать, Генри?
Он странновато поглядел на меня:
— Учитель велел нарисовать, что делают родители на работе.
— Что ты нарисовал, милый? — осведомилась я все тем же отвратительно паточным голосом.
— Ну… ты никогда не говорила, что делаешь, вот я и решил, что работаешь с роботами. Поэтому я сказал, что ты моешь роботов. Они ведь иногда пачкаются, верно? И не могут принимать ванну, иначе заржавеют.
Меня разобрал смех. Теперь, когда он все объяснил, стало ясно, что крошечная пышноволосая «ма» подступает к роботу с розовой губкой. Да, снаряд упал слишком близко. Если бы руководству «Бургердроида» стал известен этот случай, меня оштрафовали бы на дневное жалованье.
— Ма, а что ты делаешь на работе? — спросил Генри, которому не нравилось, когда над ним смеются.
— Я… служу в страховой компании.
Остаток пути я объясняла, что такое страхование и, впуская Генри в дом, сочиняла байки о роли, которую играла в несуществующей компании.
— Что у нас на ужин, ма? — завопил он снизу.
Наверное, девять тридцать вечера — совсем не детское время для ужина.
— Мини-пиццы. Пожалуйста, будь немного более сострадательным к соседям, — ответила я.
— Что-о-о?!
Я на время отрешилась от воспитательного процесса и встала у плиты. Разложила на аккуратных рядах булочек ломтики помидора и сыра, после чего сунула поднос в духовку. Духовка тикала и жужжала, а я, опустошенная и измученная, была не в силах пошевелиться. Попыталась вспомнить цвет цифр на корабельном хронометре: зеленый, но почти выцветший. Цвет халатов в старом сериале о больнице.
— Ма! Ма!
Генри недоуменно хмурился.
— Э-э-э… что, дорогой?
— Ты просто стоишь здесь и молчишь.
— Прости. Наверное, задумалась. Что случилось?
— Что у нас на ужин? Я сто лет назад спрашивал!
— А я сто лет назад ответила: мини-пиццы… черт.
Я не установила таймер. Пиццы немного подсохли и стали коричневыми, но я выкладываю их на тарелки, и мы принимаемся за еду. Генри не жалуется и, когда от последних пицц остаются одни крошки, начинает широко зевать. Я несу его наверх на закорках, сметаю с кровати все игрушки, кроме плюшевого мишки, и желаю Генри спокойной ночи.
Я на цыпочках спускаюсь вниз. Цифры часов на духовке перепрыгнули с десяти девятнадцати на десять двадцать, фигурки-символы без малейшей паузы сменились с одной функции на другую. Я поймала себя на том, что стараюсь запомнить этот перескок, чтобы назавтра двигаться, подобно цифровым часам.
Из горла вырвался полусмех, полувсхлип, прежде чем я успела судорожно зажать рот ладонью. Оглядела свою маленькую комнатку и принялась раздвигать мебель к стенам. Включила очень тихую музыку. Подняла руки и стала танцевать, пытаясь пальцами ног выписывать полукружья на ковре, но то и дело спотыкалась о ворс или двигалась слишком резко, дергаными рывками. Я наблюдала отражение своих рук в стекле эстампа. Локти казались слишком острыми, и я никак не могла округлить сгиб. Не могла придать рукам грации. Я двигалась экономно. Эффективно.
Я все еще слышала обрывки музыки, чувствовала, как бьется сердце, но тело не желало двигаться в такт. Я чувствовала себя танцовщицей в музыкальной шкатулке, которая была у меня в детстве: навсегда замерзшей в фарфоре, такими же рывками вращающейся по часовой стрелке.
Приехав в «Бургердроид», я принялась задело: вставляла новые канистры в дозаторы соусов, заправляла автомат игрушками, пополняла запасы приправ на стойке и приносила пачки с салфетками. Иногда, когда ведешь машину, внезапно «просыпаешься» и обнаруживаешь, что проехала много миль — в полном сознании, но без единой мысли.
Я очнулась, когда на входной двери щелкнули замки и вывеска «Бургердроида» погасла. Пенни и Викрам ушли в заднюю комнату, а я принялась ставить стулья на блестящие столы. И слышала, как Рой чистит жаровню, выключает оборудование.
— Рой, — окликнула я голосом робота, когда мы тоже ретировались в заднюю комнату, — не считаешь, что эта работа нас калечит?
Он снял маску и насмешливо уставился на меня:
— Больше, чем любой другой способ менять жизнь на деньги?
Я засмеялась жестяным смехом робота и пошаркала в свою раздевалку. Стащила шлем, панцирь и наголенники.
— Да, — приглушенно сказал Рой через перегородку.
— Что именно?
— Она нас калечит.
Я прошла мимо ряда женских шкафчиков и через маленький лабиринт ворвалась на мужскую территорию. Рой сидел на скамье, положив рядом панцирь и сжав голову закованными в перчатки руками.
— Я разучилась танцевать. Пробовала вчера.
Я опустила глаза и принялась стягивать свои латные рукавицы.
— Позволь судить мне.
Я подняла глаза. Он успел встать. Костюм цвета металлик, которые мы носили под доспехами, местами лип к его потному телу. Он взял мою ладонь, охлаждая кожу металлическими пластинками на пальцах. Выставил вперед правую ногу и закружил меня в сдержанном, элегантном вальсе. В заключение он перегнул меня через скамью, прежде чем поднять. Его наголенники скрипнули.
— Ты прекрасно танцуешь, — вымученно улыбнулся он.
— Если я могу танцевать здесь, не до конца сняв костюм робота, а дома ничего не выходит… что это означает?
— А что это может означать? Я искренне считал, что в своем возрасте могу сыграть Гамлета.
— Сколько тебе лет? — спросила я.
— Тридцать один. А тебе?
— Тридцать.
— Знаешь, роль доставщика пиццы — самое грандиозное, чего я достиг после тридцати.
— А что это может означать? Я искренне считал, что в своем возрасте могу сыграть Гамлета.
— Сколько тебе лет? — спросила я.
— Тридцать один. А тебе?
— Тридцать.
— Знаешь, роль доставщика пиццы — самое грандиозное, чего я достиг после тридцати.
— Я танцевала злую Фею Леденцов на прошлое Рождество. Заказ компании «Ливин рум». Произвела незабываемое впечатление на своего единственного зрителя.
Наш вальс на минуту прервался, и я подняла ногу в классическом аттитюде. Рой подхватил меня под колено и снова перегнул.
— Это скорее танго, чем леденец, — заметила я, когда он меня поднял. Мышцы пульсировали в том месте, где его рука касалась бедра. Я сняла капюшон его серебристой туники с пропотевшей, спутанной массы волос, и он притянул серебряными пальцами мое лицо к своему.
Я усадила его на скамью и попыталась снять перчатки. Тяжесть его ладоней на моей груди напоминала о панцире, о размере чашечек лифчика между мной и этими металлическими пластинами. Перчатки соскользнули, и я принялась за сложную работу: пыталась снять с Роя тунику, не задев случайно его уши или нос. Он, в свою очередь, проник мне под рубашку. Наши костюмы были настолько неуклюжи, что я чувствовала себя девочкой, неуверенной в себе и своем парне, который не знает, как управиться со всеми пуговицами и молниями.
Он хорошо умел целоваться — актеры, вероятно, практикуются, — и я уже начала забывать, где мы находимся: почему наши переплетенные ноги почти неподъемны и почему от нас несет говяжьим жиром.
— Бр-рт, бр-рт, бр-рт, — сказал кто-то поблизости. Подняв глаза, мы увидели, что в нескольких дюймах над моей головой вспыхивает желтый индикатор на панцире Роя. Сигнал пересменки.
— Я, должно быть, забыл выключить его.
Он повозился с выключателем, укрепленным внутри литого пластика. Я приподнялась на локтях и поставила ноги на пол.
Шум прекратился. Рой сел рядом, с грохотом уронив панцирь.
— Что мы делаем? — спросила я наконец.
— Не знаю.
— Ты готов связаться с матерью-одиночкой?
Рой поглядел вниз и поднял сброшенную мной перчатку.
— Как там принц Хэл?
— Пока еще не слишком озорничает. Но… о господи! Мне нужно его забрать.
Я вскочила.
— Рой… мне очень жаль.
Он тоже встал.
— А мне нет, — отрезал он и поцеловал меня в щеку.
Наутро я приехала пораньше и к приходу Пенни уже оделась. Я проигнорировала ее, прислушиваясь к тишине на мужской половине. Гадала, думает Рой обо мне или готовится изображать полное отсутствие характера, свойственное роботам?
Мы двинулись к нашим местам. Вначале нагрянул клуб роботов из средней школы. Двое-трое ребятишек вытягивали шеи, изучая кухонное оборудование. Тощая девчонка задавала дурацкие вопросы о меню, словно запуганная нашим внимательным молчанием. Я сначала стояла на гриле, потом, во время ланча, начала работать у автоматов. Примитивная формула выполнения заказа была проста, но вызывала у меня незнакомое раньше удовлетворение. Я наблюдала за лицами постоянных клиентов и понимала, что видела их регулярно вот уже целый год и при этом понятия не имела, где эти люди работают и как их зовут. Для меня это были всего лишь лица и заказы, перечисления блюд и приправ.
Жаль, что мне придется остаться одной в перерыв!
Когда я проходила мимо, Мел так взглянул на меня, что сразу захотелось обыскать всю раздевалку в поисках глазков камер. Я жаждала поговорить с Роем или Пенни. Вместо этого я корчила гримасы в каждом углу, который, по моему мнению, мог скрывать очередную камеру, и мысленно торопила время.
Я вернулась в зал и принялась машинально нажимать кнопки. На сегодня я слилась с системой и действовала на автомате. Шум голосов медленно возрастал, и когда я, как лунатик, шагала от дозаторов к кассе, оказалось, что снова настал час пик, на этот раз обеденный: три семейства с детками, проливающими напитки на пол и бегавшими между креслами, и несколько скучающих бизнесменов с журналами. Мой транс был прерван стуком открывающейся двери: это вернулись Рыжий и Тихоня.
Улыбаясь, Рыжий полез за пояс и вытащил большой автоматический пистолет. Тихоня прижался к двери и помахал обрезом. Родители с визгом похватали своих детей. Ребятишки постарше роняли картофельную соломку и молочные коктейли. В воздухе разлился отчетливый запах мочи.
Рыжий вразвалочку подошел ко мне.
— Робобэби! Давно не виделись! А теперь гони выручку — или мы начнем сверлить дыры.
Когда вы сомневаетесь, — гласит руководство по обучению, — пытайтесь, как можно правдоподобнее, подражать настоящим роботам.
Подчиняются ли роботы грабителям? Дорожат ли своей металлической шкурой? Помню, в детстве я что-то слышала о законах роботехники. Почему нас не обучили этим законам?
— Эй, робосука, у нас нет времени!
Я ждала, что Мел что-то скажет мне на ухо. Подаст сигнал. Сигнал зазвучал: звонок тревоги, хотя я не поняла, от кого он исходит. Остальные с лязгом сгрудились вокруг меня, и я открыла рот, чтобы сказать, что полиция уже едет.
— Слушайте, вы, орда жестянок! НЕ СТРАШНО!
Рыжий закатил глаза и схватил ближайшего к нему ребенка.
— Если вы не возражаете против вентиляционных отверстий в ваших консервных банках, наверное, вы запрограммированы на повиновение при виде вот этого?!
Маленький мальчик съежился, стараясь отстраниться от блестящего пистолета, и уронил игрушечного робота.
Я молча открыла кассу и стала собирать двадцатки, десятки и пятерки.
— Вот это другое дело, — довольно кивнул Рыжий, отбросив заложника и потянувшись к наличным. Встряхнул пачку денег, словно тасуя колоду карт, и сунул в карман куртки. Тихоня распахнул дверь, обводя собравшихся стволом обреза. Рыжий подбежал к нему, но на пороге обернулся.
— Дурацкие гребаные роботы! — ухмыльнулся он и выстрелил мне в грудь.
Не знаю, понял ли он, что наделала его пуля, прорвавшая тонкий металл, раскрошившая литой пластик и вонзившаяся в грудь. Осколки костюма робота впились в плечо. Я упала спиной на столики, успев заметить, как все посетители ошеломленно уставились на мою обнаженную плоть и кровавые хризантемы, расцветшие на панцире.
Потом я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как рыба на песке.
«Черт, — хотела сказать я. — Вот дерьмо!»
Но сквозь маску не прорвалось ни звука.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
© Felicity Shoulders. Burgerdroid. 2008. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2008 году.
НИКОЛАЙ КАЛИНИЧЕНКО МОСТ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
Иллюстрация Виктора БазановаМы не живем вдали от дома, — думал Константин Севрюгин, настороженно вглядываясь в черно-белый прямоугольник экрана. — Дышим, двигаемся, делаем свое дело. Но не живем. Когда мы устремляемся в очередной вояж, наше тело превращается в сложный манипулятор, гениальную марионетку с миллионом функций. А душа… душа привязана к родному очагу». Монохромный призрак, зависший в густой тьме лектория, — даже не фотография, а всего лишь фантом, сотворенный лучами проектора, — обладал чудовищной силой. Сейчас эта сила только готовилась, сжималась тугой пружиной, чтобы в нужный момент распрямиться, отрывая Севрюгина от дома, и швырнуть в неизвестность.
Их было четверо. Три особи чуть в отдалении, и одна взята крупно. Прямоходящие, двуногие, с большими головами, над которыми подобием шевелюры возвышались причудливые костяные гребни. «Четыре пальцевидных отростка разной длины, первый и четвертый противостоящие, — вторгся в размышления Севрюгина голос докладчика, — обнаружены на планете Кетро археологической экспедицией известного омниведа доктора Ауреола Гогенгейма… вступили в контакт три недели назад».
Напряженная тишина аудитории наконец разрешилась шумом. Севрюгин закрыл глаза. В полной темноте гул голосов еще больше напоминал прилив. Сквозь акустическую какофонию до него долетали обрывки доклада: «…примитивные орудия труда… постройки… язык… артикуляция… по всей видимости, вырождение… местные условия… близость океана».
«Океан, — подумал Севрюгин. — Там есть океан…»
* * *Его встретили еще на орбите. Хмурый коренастый пилот был похож на гнома Ворчуна из сказки про Белоснежку. На голове подобием колпака поблескивал шлем. За спиной пилота растопырил стабилизаторы обшарпанный челнок-унибот, на борту которого поверх инвентарного номера красовалась надпись «Финн».
Вместо приветствия Ворчун нетерпеливо мотнул головой в сторону катера. Садись, мол.
Не успел гость устроиться в кресле, как аппарат рванул с места под праздничную иллюминацию аварийных индикаторов.