– Видите, как плохо быть одному. А если бы рядом были мы? Король сразу получил бы от нас правдивую информацию. И вам не пришлось бы начинать жизнь с того, чтобы показывать миру воистину волчьи зубы – биться в одиночку с уважаемым членом Академии.
– Согласен. Но, несмотря на неравные силы, безвестный юноша отбил свое изобретение. В двадцать лет я – первый часовщик Франции.
– Я даже думаю: когда вы рылись в часах… в этих маленьких колесиках, которые так хитро передают движение друг другу… вы и научились интригам. И тогда-то юный хитрец задумал сделать крохотные часики для мадам Помпадур. Это был путь во дворец… где вас уже ждали наши люди… Я могу сообщить вам число, когда вы объявили, что усовершенствовали арфу. Могу назвать точную дату, когда сестры короля захотели узнать, как звучит новый инструмент и какого числа вы явились в Версаль сие продемонстрировать. Все зафиксировано. Теперь в вашей жизни наступил порядок… Кстати, все принцессы, начиная с мадемуазель Аделаиды, были очень нехороши собой. И появление такого опасного молодого человека… высок, тонок, хорош собой, блестящий собеседник… именно так вас описывает первое донесение. По этому доносу…
– …можно заказать правдивый портрет.
– Браво! Вы начали понимать пользу доносов.
– Да, я увлечен.
– Короче, ваша внешность вызвала опасения за сохранность королевских сестер… я имею в виду их девственность. Обеспокоенный король просил неотступно следить за ходом уроков. И он не ошибся. Согласно донесению номер шесть, страница двенадцать, уже на третьем уроке вы попытались соблазнить одну из перезрелых девиц.
– Я тогда сходил с ума от женщин. Возраст…
– Этот возраст у вас никогда не проходил.
Но Бомарше будто не слышал, он грезил вслух.
– Я сходил с ума от одного шелеста женского платья… от женской ножки… от запаха женщины… Полная Аделаида душилась… это был такой нежный аромат цветков на тонких стеблях… она хотела казаться эфирнее… Две другие, стройные и тощие, напротив, употребляли пряные возбуждающие духи – амбру и мускус. И звук моей арфы тонул в шлейфе их запахов. Я не выдержал – Был вечер. – Мы остались вдвоем с Аделаидой. Во время игры на клавесине наши руки соприкоснулись. Принцесса задрожала… Я схватил ее и поцеловал. И ответ на мой поцелуй был самый прилежный. Но прическа! Я был неопытен. Эти огромные прически… У нее, помню, была в виде сада с живыми цветами… она требовала многих часов работы. Великое и вечное правило: «Женщина может простить вам все, кроме испорченной прически!» При страстном поцелуе я разрушил это чудо искусства! Проклятье!
– Вот тут начинаются разночтения. Здесь ваша приятная версия уступает неприятному языку правды. Ибо вступают в права…
– Доносы! – засмеялся Бомарше.
– Беспристрастие доносов, гражданин. Увы! Ответом на ваш поцелуй была звонкая пощечина. Она «отпрянула с брезгливостью», как пишет в своем отчете Барро. Вот так, мой друг, воспитываются революционеры. Я думаю, тут в первый раз в вас проснулась ярость Фигаро, тут вы окончательно усвоили, что без титула не обойтись в этом мире. И я вас понимаю. Ибо и в моей жизни… Короче, думаю, именно тогда вы решили изменить свою жизнь. Во всяком случае, именно так интерпретировало донесение странную смерть вашей первой жены. Ведь в то время, когда наш юный герой соблазнял сестру короля, он уже был женат…
– Был женат, – как эхо повторил Бомарше.
– Причем интереснейшая история случилась… во всяком случае, интереснейшая для полиции. Двадцатитрехлетний Карон знакомится с тридцатишестилетней женщиной по имени Мадлена Катрин Франке и тотчас вступает с ней в связь. И вскоре ее муж… после уговоров жены… продает вам за мизерную сумму свою должность контролера королевской трапезы. Так сын часовщика сделал первый шаг к дворянству. Теперь в дни официальных торжеств вы при шпаге шествуете с блюдом жаркого к королевскому столу. Пока – ничего необычного… но далее события становятся очень подозрительными. Расставшись с патентом, мсье Франке поразительно быстро расстается с жизнью, уступив вам не только должность, но и свою жену. Вы женитесь на даме, которая должна была казаться вам старухой. Но и года не прошло, как она отправляется на тот свет вслед за муженьком, оставив вам поместье с названием Бомарше, которое вы гордо делаете своей новой фамилией. Так исчез простолюдин Карон и появился господин де Бомарше – владетель поместья и дворянской приставки «де» к фамилии… Согласитесь, что многочисленные доносы родственников вашей жены, будто вы ее отравили… Они есть в вашем досье и не выглядят неправдоподобно.
– Я доказал, и не раз, гражданин, что это клевета.
– Но эта история очень странно повторится и со второй женой. Госпожа Левек тоже была старше вас… вы ее тоже соблазняете… у нее тоже старый муж… который опять же стремительно умирает. Вы женитесь на ней, и через полтора года она отправляется вслед за мужем на тот свет. И опять доносы об отравлении. Как мы все это назовем?
– Пьесой о Бомарше, сочиненной стукачами.
– Что ж, перейдем к следующей теме – к вашей мечте. Автор Фигаро, насмеявшийся над дворянством, всю жизнь постыдно стремится стать дворянином.
– Только богатые могут по-настоящему презирать деньги. Только родовитые – титулы. Однажды мне попалось сочинение глупца. Он писал: «Мсье X. был богат и честен». Я тотчас исправил: «Когда мсье X. стал богат, он стал честен». Только бедный и безродный, всю жизнь смеющийся над богатством, так жаждет титулов и собирает богатство!
– И вы добились вожделенного. Но как? Если верить донесениям, ответ будет однозначный: все так же – собственным членом. В доносе сообщается, что у вас появился нежданный благодетель – знаменитый богач, тайный олигарх господин Дюверне. Он вдруг принял подозрительно пылкое участие в судьбе молодого Бомарше и за большие деньги купил ему патент королевского секретаря. «Мыльце для мужланов» – так назывались тогда купленные должности, дававшие право на дворянство. А чтобы молодой «мужлан» окончательно отмылся, старик выкупил вам звание «судьи в королевских угодьях». Это благодеяние стоило Дюверне целого состояния – пятидесяти пяти тысяч франков! Ужас! Теперь часовщик и музыкант Бомарше стал дворянином и сановником, у него в подчинении – граф Марковиль, граф Рошешуар и прочие» Но почему старик это сделал? Кто разъяснит потомкам?
– Конечно, доносы.
– Юмор тут некстати. «Как здоровье, дорогая крошка? Мы так давно не обнимались. Потешные мы любовники: не смеем встречаться, опасаясь гримасы, которую скорчат родственники. Но это не мешает нам любить друг друга». Забавно пишет Бомарше… если учесть, что «дорогой крошке» Дюверне под восемьдесят. Немудрено, что от таких пылких развлечений старик вскоре скончался. Еще один труп». И опять часть наследства досталась все тому же вечному наследнику мертвых – Бомарше. Но на этот раз – осечка! Жадные родственники объявили завещание старика поддельным и начали судебный процесс. И тут талант вас подвел. Новоиспеченный господин де Бомарше в блестящих памфлетах, которые, я уверен, войдут в историю французской литературы – а тогда вошли в досье министерства полиции…
– Что не менее долговечно, как мы выяснили…
– Вы хотите что-нибудь сказать?
– Нет, нет, продолжайте. Браво! Публика просит продолжать пьесу.
– Вы так лихо атаковали королевских судей этими памфлетами, что они не стерпели остроумия гения. Вас осудили и приговорили к «публичному шельмованию». Вы стали гражданским мертвецом: вам нельзя было занимать должности, вести серьезные дела, даже ставить свои пьесы. А вам уже за сорок…
– Надеюсь, в доносах отмечено, что когда королевские судьи лишили меня всех прав, кроме права умереть с голода, – нация упивалась, корчилась от смеха, читая мои памфлеты. Богатые раскрывали мне кошельки, горячие головы строчили стихи в мою честь, а я был приговорен выслушивать на коленях приговор идиотов.
– Но если бы нация знала, что придумал ее любимец, дабы вернуть свои права! Нация не знает до сих пор… но знают доносы – беспристрастные и бесстрастные. Вы явились к Людовику Пятнадцатому и предложили королю стать его тайным агентом… причем по весьма сомнительным делам. Старик, как мы помним, обожал маленьких девочек. И в Оленьем парке, именовавшемся «меню удовольствий», стояли милые домики с этими девочками. Парк давно стал обширным детским домом терпимости, о чем справедливо судачила вся Европа. И наконец апофеоз: появление графини Дюбарри. Боевое прошлое графини – история проститутки, попавшей в королевскую постель… И тогда памфлеты со всей Европы буквально захлестнули Париж. И Бомарше предлагает королю стать охотником за этими памфлетами – выкупать их, платить авторам за будущее молчание. Вам также поручают узнать, кто в Париже информирует памфлетистов… И тут Бомарше впервые стал страстен:
– Здесь вы лжете! Я отказался сделать это, я даже накричал…
– Я вам верю. Конечно же, верю. И разделяю ваше негодование, но… В деле есть только сообщение о предложении литератора Бомарше стать доносчиком короля. И все! Но вернемся к первому королевскому поручению… Бомарше блестяще справился. Но никакой награды не получил». Судьба смеется над ним, ибо когда он возвращается в Париж, король, увы… почил.
– К ударам судьбы, гражданин Фуше, следует относиться философски. Всегда считайте, что это плата за предыдущие ее подарки. Я расхохотался и возблагодарил Бога за то, что остался жив.
– И действительно, как тут было не расхохотаться, – прервал Фуше. – Ибо в то время великий насмешник и автор Фигаро узнает, что новый Альмавива, то бишь новый король, попал в ситуацию куда более пикантную, чем его предшественники. Ситуацию, просто созданную для памфлетов! Бедная Антуанетта даже пожаловалась матери, и оттого во Францию тотчас был послан брат королевы Иосиф. Поговорив с сестрой, он написал письмо Марии Терезии. Письмо было секретное и, естественно, было тотчас перлюстрировано полицией и передано королю. В королевском архиве я его и прочел». Цитирую на память, но, поверьте, весьма точно: «Поведение короля в супружеской постели своеобразно: он вводит в сестру крайнюю плоть и остается там примерно пару минут совершенно неподвижно, затем выходит… И, оставаясь в состоянии эрекции… желает супруге спокойной ночи и удаляется… Моя сестра, бедная сестра, естественно, при этом ничего не испытывает… Таков сейчас этот печальный и неопытный дуэт…» Прелесть ситуации была в том, что это же письмо оказалось в донесениях всех послов при французском дворе. Какая прелестная эпоха, когда весь мир занимался проблемами королевского члена!
– Что делать, именно с ним было связано будущее Франции… Ведь это вопрос о наследнике главного трона Европы. Бедный король был невероятно застенчив и так и не объяснил ни жене, ни Иосифу причины «печального дуэта». У него была проблема… сросшаяся крайняя плоть. Она причиняла ему нестерпимую боль при… движении внутрь, и оттого, говоря языком Галантного века, послав стрелу в цель, он оставался неподвижен. Нужна была маленькая операция, но он ее… нет, не боялся… стеснялся. В продолжение семи лет несчастная Антуанетта шла в королевскую постель, как на плаху… А в это время в Версаль, как бабочки на огонь, слетелись все великие донжуаны: герцог де Лозен, граф д'Артуа, младший брат короля, и так далее… А ее паж граф Тилли, красавчик, с мальчишеского возраста шаставший по постелям фрейлин… Это была жизнь на острие ножа. Куртуазные выпады, бесконечные попытки соблазнить, публичная охота за девственностью королевы… Она выходит, чтобы сесть в карету, – и Лозен уже во дворе, уже ждет. Он моментально падает на землю и становится галантной ступенькой, по которой королева шагает в карету. А он не упускает случая мимолетно коснуться ее ноги… Иногда она не выдерживала. Тот же Лозен преспокойно рассказывал в моем присутствии, как однажды она вдруг бросилась к нему, сама обняла и, разрыдавшись, оттолкнула, убежала»
– И, наконец, граф Ферзен…
– Семь лет никчемного супружеского ложа, семь лет постыдного девства, пока несчастный не согласился на операцию. Семь лет памфлетов, – продолжал Бомарше.
– Семь лет, два месяца и три дня, – с готовностью поправил Фуше.
– Прибавьте: семь лет, два месяца и три дня, затрагивающих честь нации. Ибо наша гордость – прежде всего под одеялом. Француз – соблазнитель. И первым соблазнителем обязан быть – и всегда был! – наш король. И вот после королей-гигантов любви, чьи победы в кровати наполняли гордостью народные сердца, появился король, который… не мог! Этого унижения французы перенести не в силах! Я уверен, что с этого момента и началась революционная ситуация, ибо десятки памфлетов, созданных за границей, буквально наводнили Францию. Нет, я жалел их… ее и бедного Людовика…
«Тихий клекот на сей раз обозначил смех гражданина Фуше». – Да, да… вы настолько жалели их, что уже вскоре, как сообщают…
– …все те же доносчики… – подхватил Бомарше.
– Те же? Никак нет, гражданин. Доносчики, как уже говорилось, были самые разные. И сообщают они, что уже вскоре по возвращении Бомарше явился к новому королю и поведал, что за границей появился некий ужасный пасквилянт по имени Анжелуччи, который готовится издать памфлет, где описаны все злосчастные тайны королевского члена. Вы даже прочли бедняге выдержки из этого, прямо скажем, остроумнейшего пасквиля. Они остались в доносе…
Здесь Фуше опять остановился.
– Продолжайте, продолжайте…
«Бомарше засмеялся, уже поняв, что приготовил мерзавец в конце рассказа».
– Бедный король был в ужасе от этого злобного остроумия. Но, полагаю, особенно он был поражен, когда понял, что в памфлете цитируется то самое злосчастное письмо брата королевы. Монарх не знал, что его собственная полиция, перлюстрировавшая письмо, тайно торговала им. Что делать, и за полицией надо тоже следить… Но вы предлагаете несчастному Людовику выкупить пасквиль у мерзавца Анжелуччи, более того – беретесь навсегда заткнуть рот деньгами этому весьма остроумному и оттого такому опасному автору. Король в восторге от явившегося избавителя. И вы отправляетесь в погоню за ужасным Анжелуччи… Далее в архиве полиции появляются уже ваши донесения. В отличие от наших скучных доносов, ваши – целый роман, красочные описания того, как мерзавец Анжелуччи, забрав деньги, обманывает вас, но вы бесстрашно и упорно преследуете негодяя. В лесу на вас нападают разбойники… неравная битва, но вы – бесстрашный победитель! И вот уже коварный Анжелуччи настигнут, пасквиль захвачен, и нужное обещание от автора получено. С этими свершениями, измученный подвигами, вы прибываете к венскому двору и повествуете славной матери Антуанетты о своих победах во имя ее дочери. После чего Мария Терезия приказывает… немедленно посадить вас в тюрьму! Оказывается, во время вашего красочного рассказа мудрой императрице и ее разумному канцлеру показалось, что они попросту… слушали очередную пьесу господина Бомарше с весьма искусной интригой. А в скучной реальности, видимо, действовал всего один персонаж – сам господин Бомарше. Он был и зловещим Анжелуччи, автором злобного памфлета, и избавителем от этой напасти. Прямолинейный канцлер Кауниц объявил: «Клянусь, этот пройдоха Бомарше сочинил и пасквиль, и все остальное». И потому целый месяц нашему герою приходится отдыхать в австрийской тюрьме, откуда его освобождает простодушный Людовик Шестнадцатый, который в обвинения не поверил – интрига показалась ему слишком изощренной. Он еще не ознакомился с «Женитьбой Фигаро», эта пьеса еще не увидела свет. А жаль… В «Женитьбе» есть прелюбопытнейшее определение Фигаро: «Интрига и деньги – вот твоя стихия»… Вам интересно?
– Продолжайте, продолжайте…
– А потом вам вернули гражданские права. И вскоре в Париже кто-то начал распространять «Женитьбу Фигаро». Говорили, что это делает враг короля – герцог Орлеанский… Вы хотите что-нибудь прибавить?
– К доносам?
– Или возразить?
– Ну разве что самую малость. Надо сказать, что все это время герой доносов писал еще и пьесы, весьма недурные. И уже первая, «Евгения», обошла весь мир.
– Ничто не забыто, гражданин Бомарше. Есть целая папка, где наши защитники нравственности рвут и мечут по поводу этой пьесы. «Где это вы видели у нас знатных распутников?» – писали королю знатные распутники. «Почему у вас молодая особа беременна прежде замужества?» – ужасались дамы, уставшие считать своих любовников. Вы не уставали отбиваться.
– Нет, я решил, что был слишком трагичен в этой пьесе. Я подумал, что с французами не стоит говорить так серьезно. И тогда я вернул забытый смех на подмостки – написал комедию. И что началось! Выяснилось, что в веселом «Севильском цирюльнике» я умудрился обидеть сразу правительство, религию, старину, не говоря уже о нравственности. Три раза пьесу снимали с репертуара, четырежды она проходила цензуру, ее обсуждали даже в парламенте… Обыкновенную комедию!
– Вы ошиблись – гениальную комедию.
Но Бомарше не слышал лести, его несло. Он вспоминал обиды:
– Когда я написал «Женитьбу Фигаро», то пять лет хранил ее в письменном столе, чтобы не иметь неприятностей. После того, как решился опубликовать – четыре года борьбы. Оказывается, я опять умудрился оскорбить всех сразу. Начали с заглавия: «Безумный день» якобы был намеком на жизнь нации! Нет, чтобы здесь писать, нужен возраст черепахи!
– Но ведь намек был!
– И как я смел писать о воровстве вельмож! «Иметь и брать, и требовать еще – вот формула из трех правил», – писал я. «Все вокруг воруют, а от тебя одного требуют честности», – жаловался мой Фигаро.
– Зато после революции, сам став сильным мира сего, ваш Фигаро…