Глава седьмая
Каким-то странным извращенным образом мы с Брин познакомились из-за Мии. Через одно рукопожатие[8], полагаю. На самом деле мы встретились благодаря певице и автору своих песен, Брук Вега. Планировалось, что Shooting Star будет выступать на разогреве у Bikini — бывшей группы Брук — в день аварии Мии. Когда мне не разрешили навестить Мию в ОИТ, Брук пришла в больницу, чтобы попытаться создать отвлекающий маневр. Ей не удалось. И это был последний раз, когда я видел Брук, вплоть до тех сумасшедших времен, когда «Возмещение Ущерба» стал дважды платиновым.
Shooting Star были в Лос-Анджелесе на MTV Movie Awards. Одна из наших ранее записанных, но не выпущенных песен, стала саундтреком к фильму «Привет, убийца» и была номинирована на Лучшую песню. Мы не выиграли.
Впрочем, это неважно. MTV Movie Awards была последней в веренице церемоний, и в плане наград была просто необычайно урожайна. Всего за несколько месяцев до этого мы завоевали Грэмми за Лучшего нового артиста и за Песню года с треком «Живой».
Но вот, что странно. Можно подумать, платиновый диск, пара Грэмми, несколько наград за клипы сделают тебя счастливым, но чем больше всего этого накапливалось, тем больше сцена наводила на меня жуть — аж мурашки бежали по коже. Были девушки, наркотики, жополизство, и лицемерие, постоянное лицемерие. Люди, которых я впервые видел — и не поклонники, но связанные с шоубизнесом — подбегали ко мне, будто старые друзья, целовали в обе щеки, называли меня «деткой», совали визитки, нашептывая что-то о ролях в фильмах или рекламах японского пива, однодневных съемках, которые принесут миллионы баксов.
Я не мог это выносить, именно поэтому, как только мы выполнили отведенную нам роль на Movie Awards, я ускользнул из Амфитеатра Гибсона в зону для курения. Я планировал побег, когда увидел, как Брук Вега шагает в мою сторону. За ней шла симпатичная, кажущаяся смутно знакомой девушка с длинными темными волосами и зелеными глазами размером с блюдца.
— Кого я вижу! Адам Уайлд! — воскликнула Брук, увлекая меня в энергичные объятия. Брук недавно начала сольную карьеру, и ее дебютный альбом, «Поцелуй Сюда», тоже собирал награды, поэтому мы постоянно сталкивались на различных церемониях. — Адам, это Брин Шредер, но ты наверняка знаешь ее как красотку, номинированную на Лучший поцелуй. Ты видел, как она потрясающе целовалась в фильме «Как влюбляются девчонки»?
Я покачал головой.
— Извини.
— Я проиграла поцелую вампира и оборотня. Лесбийская любовь уже не имеет такого эффекта, как раньше, — сказала Брин невозмутимо.
— Вас засудили! — вставила Брук. — Вас обоих. Это вопиющее безобразие. Но я оставлю вас зализывать раны или просто знакомиться. Мне нужно вернуться на мероприятие. Адам, надеюсь, увидимся. Тебе стоит приезжать в Лос-Анджелес почаще. Может, загоришь немного. — Она ушла, подмигнув Брин.
Секунду мы стояли там в тишине. Я предложил Брин сигарету. Она покачала головой, потом посмотрела на меня этими своими глазами, обескураживающе зелеными.
— Это было спланировано, если тебе вдруг интересно.
— Да, я так и думал.
Она пожала плечами, ничуть не смущенная.
— Я сказала Брук, что нахожу тебя интригующим, и она взяла дело в свои руки. В этом мы с ней похожи.
— Понятно.
— Тебя это беспокоит?
— С чего вдруг?
— Многих парней здесь это беспокоило бы. Актеры обычно очень неуверенны в себе. Или геи.
— Я не отсюда.
Она улыбнулась. Потом посмотрела на мою куртку.
— Ты в самоволке, что ли?
— Думаешь, они пустят собак по моему следу?
— Возможно, но мы в Лос-Анджелесе, так что это будут крошечные чихуахуа, запиханные в дизайнерских сумочках, так что какой от них вред? Нужна компания?
— Серьезно? А разве тебе не нужно остаться и оплакивать свой проигрыш в лучшем поцелуе?
Она заглянула мне прямо в глаза, будто поняла шутку, и тоже была в теме. И я оценил это.
— Я предпочитаю праздновать или скорбеть над своими поцелуями в уединенной обстановке.
У меня в планах было только вернуться в гостиницу на лимузине, который ждал группу. Вместо этого я пошел с Брин. Она дала водителю выходной, взяла ключи от своего громадного внедорожника, и мы направились прочь из городка Юниверсал[9] к побережью у подножия холма.
Мы промчались вдоль Тихоокеанской магистрали к северному пляжу города с красивым названием Пойнт Дьюм. По пути мы остановились, чтобы купить бутылку вина и готовые суши. К тому времени, как мы добрались до пляжа, на чернильную воду опустился туман.
— Июньские ночи, — произнесла Брин, поежившись в своем коротком зелено-черном платье без бретелек, — всегда мерзну в это время.
— Ты не взяла ничего, чтобы накинуть на плечи? — спросил я.
— Ничто не сочеталось с платьем.
— Держи. — Я отдал ей свою куртку.
Она удивленно подняла брови.
— Джентльмен.
Мы сидели на пляже, по очереди распивая вино прямо из бутылки. Она рассказала мне о фильме, в котором только что закончила сниматься, и о фильме, в котором она начнет сниматься в следующем месяце. И она пыталась решить, какой из двух сценариев выбрать для недавно основанной ею компании.
— Итак, ты просто неисправимо ленива? — спросил я.
Она рассмеялась.
— Я выросла в маленьком городке Аризоны, где всю жизнь мама мне твердила, какая я красавица, и что я должна стать моделью или актрисой. Она никогда не разрешала мне играть на улице на солнце — и это в Аризоне! — потому что не хотела, чтобы я испортила кожу. Будто все, что у меня было — это смазливое личико. — Она повернулась, чтобы посмотреть на меня, и я видел ум в ее глазах, которые, надо сказать, находились на весьма привлекательном лице. — Ну и ладно, моя внешность была билетом оттуда. Но теперь в Голливуде всё так же: на меня повесили ярлык молоденькой и глупенькой, еще одной смазливой девчонки. Но мне-то лучше знать. Так что если я хочу доказать, что у меня есть мозги, если хочу играть на солнце, так сказать, только я смогу найти проект для своего прорыва. Мне кажется, что будет лучше это сделать, если я буду и продюсером. Все дело в контроле. Думаю, я хочу все контролировать.
— Да, но некоторые вещи мы не можем контролировать, как бы мы ни старались.
Брин устремила взгляд на темный горизонт, зарывая босые пальцы ног в холодный песок.
— Знаю, — тихо сказала она. Затем повернулась ко мне. — Сожалею на счет твоей девушки. Миа, верно?
Я поперхнулся вином. Это имя я не ожидал сейчас услышать.
— Извини. Просто когда я спросила Брук о тебе, она рассказала, как вы познакомились. Она не сплетничала или что-то в этом роде. Просто она была там, в больнице, поэтому знала.
Сердце бешено заколотилось в груди. Я просто кивнул.
— Папа ушел от нас, когда мне было семь. Это было худшим, что со мной когда-либо случалось, — продолжала Брин. — Поэтому я не представляю, что значит потерять кого-то вот так.
Я снова кивнул, сделав большой глоток вина.
— Сожалею, — сумел сказать я.
Она слегка кивнула в благодарность.
— Но они хотя бы умерли все вместе. То есть, в каком-то роде это благословение. Я знаю, что не хотела бы проснуться, если бы вся моя семья умерла.
Вино брызнуло из носа и рта одновременно. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание и способность говорить. Когда я это сделал, я объяснил Брин, что Миа не умерла. Что она пережила аварию и полностью поправилась.
Брин выглядела искренне напуганной, мне даже стало жаль ее, а не себя.
— Боже, Адам. Мне так стыдно. Я просто предположила. Брук сказала, что не слышала больше ни слова о Мии, и я бы пришла к тому же заключению. Shooting Star вроде как исчезает, а потом выходит «Возмещение Ущерба», я имею в виду, слова настолько полны боли, злости и предательства оставленного человека…
- Да, — произнес я.
Потом Брин посмотрела на меня, зелень ее глаз поблескивала в лунном свете. И я знал, что она все поняла, а я даже слова не сказал. То, что мне не понадобилось ничего объяснять, было огромнейшим облегчением.
— О, Адам. Это даже хуже, не так ли?
Когда Брин сказала это, произнесла вслух то, что я, на свой бесконечный стыд, иногда испытывал, я немного влюбился в нее. И подумал, что этого достаточно. Что это безмолвное понимание и те первые ростки будут распускаться, пока мои чувства к Брин не станут такими же поглощающими, как когда-то была моя любовь к Мие.
Той ночью я остался у Брин. И на протяжении всей весны я навещал ее на съемочной площадке в Ванкувере, потом в Чикаго, затем в Будапеште. Все, что угодно, лишь бы выбраться из Орегона, уйти от неловкости, которая, как толстое стекло аквариума, образовалась между мной и остальной частью группы. Когда она вернулась тем летом в Лос-Анджелес, она предложила мне переехать в ее дом на Голливудских холмах.
— Я никогда не пользуюсь гостевым домом на заднем дворе, мы могли бы сделать из него студию для тебя.
Мысль о том, чтобы уехать из Орегона, подальше от группы, от всей той истории, жизнь с нуля, дом, полный окон и света, будущее с Брин — все это казалось таким правильным в то время.
Вот как я стал половинкой знаменитой пары. Теперь нас с Брин фотографируют, когда мы ведем мирскую жизнь: покупаем кофе в Старбаксе[10] или гуляем по парку Раньон Каньон.
Я должен быть счастлив. Я должен быть благодарен. Но проблема в том, что я никак не могу отделаться от чувства, что моя слава — не моя заслуга, а их. «Возмещение Ущерба» был написан с кровью Мии на моих руках, и этот диск продвинул меня. А действительно известным я стал потому, что сплю с Брин, так что дело не столько в моей музыке, сколько в девушке, с которой я встречаюсь.
И сама девушка. Она чудесна. Любой парень убил бы, чтобы быть с ней, гордился бы, если бы она забеременела от него.
Но даже в начале, когда мы были в фазе «не могу насытиться тобой», между нами будто высилась невидимая стена. Поначалу я пытался сдвинуть ее, но даже пробить трещины стоило огромных усилий. А потом я устал пытаться. Потом я нашел оправдание. Таковы взрослые отношения, такова любовь после нескольких боевых шрамов.
Может, поэтому я не могу позволить себе наслаждаться тем, что у нас есть. Почему посреди ночи, когда я не могу уснуть, я выхожу на улицу, чтобы послушать плеск фильтра в бассейне, и почему зациклен на тех мелочах в Брин, что сводят меня с ума. Ведь я осознаю, что в сущности, это пустяки — то, как она спит с Блэкбэри у подушки, как тренируется часами, как записывает абсолютно все, что ест, как отказывается отклоняться от плана или расписания. И я знаю, у нее есть много плюсов, которые уравновешивают все плохое. Она щедрая, как нефтяной магнат, и верная, как питбуль.
Я знаю, что со мной жить непросто. Брин говорит, что я замкнутый, уклончивый, холодный. Она обвиняет меня, в зависимости от настроения, то в зависти к ее карьере, то в том, что я с ней по чистой случайности, то в том, что я ей изменяю. Это неправда. Я не прикасался к поклонницам с тех пор, как мы вместе — мне просто не хотелось.
Я всегда говорю ей, что отчасти проблема в том, что мы редко бываем вдвоем в одном и том же месте. Если я не записываюсь и не гастролирую, то Брин на съемочной площадке или на одной из своих бесконечных пресс-конференций. Чего я ей не говорю, так это того, что я не могу представить нас вместе чаще. Потому что проблема не исчезает, стоит нам оказаться в одной комнате.
Иногда после пары бокалов вина Брин жалуется, что это Миа стоит между нами.
— Почему бы тебе просто не вернуться к своему призраку? — говорит она. — Я устала соревноваться с ней.
— Никто не может соревноваться с тобой, — отвечаю я ей, целуя в лоб. И я не вру. Никто не может соревноваться с Брин. И потом я говорю ей, что дело не в Мии или какой-либо другой девушке. Мы с Брин живем в пузыре, в свете прожекторов, в скороварке. Это было бы тяжело для любой пары.
Но, думаю, мы оба знаем, что я лгу. А правда в том, что невозможно убежать от призрака Мии. Мы с Брин даже не были бы вместе, если бы не она. В этом извращенном, кровосмесительном повороте судьбы, Миа — часть нашей истории, а мы осколки ее наследия.
Глава восьмая
Вы когда-нибудь слышали о той собаке, которая всю свою жизнь гонялась за машинами, а когда, наконец, словила одну, не знала, что с ней делать? Я — та собака.
Потому что вот он я, наедине с Мией Холл, как и фантазировал на протяжении трех с лишним лет, и я задаюсь вопросом: что теперь?
Мы направляемся к забегаловке, которая, по-видимому, была ее пунктом назначения — довольно непримечательное место на западной окраине города.
— Здесь есть парковка, — говорит Миа, когда мы подходим ближе.
— Ага, — все, что я могу ответить.
— Никогда раньше не видела ресторан на Манхеттене с парковкой, и именно поэтому я впервые здесь остановилась. Потом я заметила, что здесь едят все таксисты, а они, как известно, отличные ценители хорошей кухни, но тогда я была не совсем уверена в этом, ведь тут есть парковка, а бесплатная парковка более востребована, чем хорошая, дешевая еда.
Теперь Миа бормочет без умолку. А я думаю: «Неужели мы, и правда, говорим о парковке? Тогда, как ни у кого из нас, насколько я могу судить, нет здесь машины». И меня снова поражает удушающая мысль, что я больше ничего о ней не знаю, ни малейшей детали.
Официант провожает нас до кабинки, и вдруг лицо Мии искажает гримаса раскаяния.
— Мне не стоило приводить тебя сюда. Ты, наверное, больше не ешь в таких местах.
В общем, она права, но не потому что я предпочитаю затемненные слишком дорогие эксклюзивные рестораны, а потому что меня обычно туда отводят и обычно там меня оставляют в покое. Но в этом месте полно пожилых седых нью-йорковцев и таксистов, вряд ли меня кто-то узнает.
— Нет, это место подходит, — говорю я.
Мы устраиваемся в кабинке у окна, рядом с хваленой парковкой. Спустя пару секунд перед нами возникает невысокий приземистый мохнатый парень.
— Маэстро, — обращается он к Мие. — Давно не виделись.
— Привет, Ставрос.
Ставрос со шлепком приземляет меню на стол и поворачивается ко мне. Поднимает густую бровь.
— Ты наконец-то решила познакомить нас со своим парнем!
Миа становится пунцово-красной, и хотя смущение от того, что ее окрестили моей девушки, кажется оскорбительным, меня успокаивает вид ее румянца. Эта стеснительная девушка больше похожа на ту, которую я знал, которая никогда бы не стала заглушать разговор по телефону.
— Он старый друг, — говорит Миа. Старый друг? Это понижение или повышение в должности?
— Старый друг, значит? Ты ни с кем раньше сюда не приходила. Такая красивая талантливая девушка. Ефимия! — кричит он. — Выйди сюда. Маэстро с парнем!
Лицо Мии практически побагровело. Когда она поднимает глаза, то произносит одними губами: «Жена».
Из кухни выкатывается женский эквивалент Ставроса: низенькая женщина квадратной формы с большим количеством макияжа на лице, половина которого, кажется, растаяла на ее толстой шее. Она вытирает руки о свой жирный белый фартук и улыбается Мие, показывая золотой зуб.
— Я знала! — вскрикивает она. — Я знала, что ты прячешь парня. Такая красивая девушка, как ты. Теперь я понимаю, почему ты не хочешь встречаться с моим Джорджи.
Миа поджимает губы и изгибает одну бровь, глядя на меня; она одаривает Ефимию делано-виноватой улыбкой. Подловила.
— А теперь иди, оставь их, — вставляет Ставрос, шлепая Ефимию по бедру и пробираясь мимо нее. — Маэстро, тебе как обычно? — Миа кивает.
— А твоему парню?
Миа действительно ежится, и молчание за столом затягивается, словно внезапный обрыв вещания, что до сих пор случается на радиостанциях колледжа.
— Мне бургер, картошку фри и пиво, — наконец говорю я.
— Чудесно, — восклицает Ставрос, хлопнув в ладоши, будто я только что поведал ему секрет излечения от рака. — Двойной чизбургер. С кольцами лука. Твой молодой человек слишком тощий. Как и ты.
— У вас никогда не будет здоровых детей, если не появится мясо на костях, — прибавляет Ефимия.
Мия обхватывает лицо ладонями, будто буквально пытается исчезнуть в собственном теле. Когда они уходят, она переводит взгляд на меня.
— Боже, это было так неловко. Они явно не узнали тебя.
— Но они узнали тебя. Не подумал бы, что они любители классической музыки. — Я смотрю на свои джинсы, черную футболку, изношенные кроссовки. Когда-то давным-давно я тоже был фанатом классики, так что тут не угадаешь.
Мия смеется.
— О, они не любители. Ефимия знает меня по игре в переходе.
— Ты играла в переходе? Трудные времена? — и тут я понимаю, что только что ляпнул, и хочу перемотать обратно. Таких, как Миа, не спрашивают про трудные времена, хоть я и знал, что в финансовом плане все было нормально. Денни взял дополнительную страховку на жизнь к той, что у него была благодаря сообществу учителей, и это дало возможность Мии чувствовать себя вполне комфортно, хотя поначалу никто и не знал о второй страховке. Это стало одной из причин того, что после аварии несколько городских музыкантов дали ряд благотворительных концертов и собрали около пяти тысяч долларов для Джуллиардского фонда Мии. Подобное проявление чувств тронуло ее бабушку и дедушку, как впрочем, и меня, но Мию привело в бешенство. Она отказалась брать пожертвования, называя их кровавыми деньгами, а когда ее дедушка сказал, что само по себе принятие щедрости других людей — уже акт щедрости, который может помочь согражданам почувствовать себя лучше, она с насмешкой заявила, что в ее обязанности не входит забота о чужих чувствах.