Американские боевики про ниндзя смотрели все. Виктор не был исключением. Потому, изрядно покорячившись в неудобной позе, черный меч он привязал за спину так, чтобы рукоятка торчала из-за плеча. Потом бросил пустую сумку и кусок ткани, в которую были обернуты мечи, на колючую проволоку и осторожно лег животом на импровизированную подстилку.
Сумку, ткань и куртку, что была на Викторе, колючка не пробила. А вот коленкам досталось изрядно, пока Виктор, тихо матерясь, вызволял из плена свое оружие. Когда ему наконец это удалось, кожа на коленях была истыкана так, словно он только что передавил ими отряд ежей.
Шипя от боли, Виктор осторожно подтянул под себя ноги и потихоньку, балансируя и пружиня ногами в полуприседе, начал двигаться вперед по металлическому пруту к краю заграждения.
Подошвы ботинок вязли в колючей проволоке. Виктор осторожно шел вперед, понимая, что одно неверное движение грозит падением всем телом на заточенные колючки. О том, что будет после этого, он старался не думать.
Прут, не рассчитанный на тяжесть человеческого тела, предательски шевельнулся под ногами.
— Твою мать… — процедил Виктор, делая последний шаг.
Дальше была земля. С высоты второго этажа зрелище малопривлекательное донельзя. Особенно когда ты собираешься с этой высоты прыгать вниз.
Но сказалась десантная предпрыжковая подготовка. Виктор оттолкнулся ногами от железяки, сгруппировался, приземлился на ноги, спружинил коленями и грамотно завалился на бок. Квадратная гарда черного меча больно вонзилась острым углом чуть выше лопатки — аж черные пятна в глазах заплясали.
— Ох, ёпт… — простонал Виктор, переворачиваясь на живот и становясь на корточки. Боль немного отпустила, пятна перед глазами плясать перестали — и Виктор увидел приближающиеся к нему ноги.
Ноги были босыми и грязными. Виктор поднял голову.
Принадлежали нестерильные ноги тому японцу, который до этого молотил конечностями по вздернутому на виселицу бревну.
Виктор осторожно поднялся с земли, заодно прислушиваясь к себе на предмет целости коленей. Раз получается стоять на своих двоих, выходит, что целы, — ну и отлично. Теперь можно с аборигенами познакомиться.
Однако аборигену незваный гость был абсолютно не интересен. Его глаза были прикованы к катане в руке Виктора.
— Дались вам эти игрушки, — проворчал Виктор, прикидывая, куда б деть свои мечи, чтоб не смущать местное население. В сумку бы их сунуть — так она наверху, на колючке осталась, и хрен теперь ее без лестницы оттуда выковыряешь. Хоть как в детском саду за спину прячь.
«А чего? Идея, — мелькнула мысль. — Сейчас этот меч тоже за спину примотаю — и как раз буду похож на Али-Бабу…»
Японец был ровно на голову ниже Виктора. И лицом — естественно — на взгляд европейца, особо от сородичей не отличался. За исключением одного…
Сейчас на этом лице была написана такая гамма восхищения, замешанного на безграничном уважении к обладателю столь ценных артефактов, что Виктору вновь стало как-то не по себе. Он, сидя на заборе, успел отдать должное тому, с какой силой и насколько технично обрабатывал абориген тяжеленное бревно — аж виселица тряслась. А тут… Того и гляди на колени упадет и начнет поклоны бить.
Но на колени японец падать не стал. А вот с поклонами Виктор не ошибся.
Как и бандюговатый тинейджер, оставшийся за забором, абориген согнулся перед Виктором в почтительном поклоне. Только этот поклон был гораздо глубже того, что отвесил Виктору при виде мечей подзаборный пацан прошлой ночью.
«Всё как дома, в каратэшной секции до армии…» — подумал Виктор, склоняясь в ответном поклоне…
Страшный удар ногой снизу разогнул его в обратную сторону так, что тело выгнулось дугой. Затылок, словно пушечное ядро, врезался в землю. Удар был настолько силен, что Виктор по инерции пропахал в размокшей от слякоти почве мало не полметра, прежде чем его макушка воткнулась в каменное основание только что преодоленной стены. Пятна перед глазами вернулись обратно. Но сейчас их было намного больше, и были они кроваво-красными.
Несмотря на это, он попытался подняться. Голова гудела, наливаясь тупой болью, красные пятна перед глазами слились в сплошное марево, но, несмотря на это, Виктор все еще соображал вполне четко. Вполне достаточно, для того чтобы дотянуться до горла подлого гада. Причем необязательно руками — руками, пожалуй, с таким не справиться. Катана выпала из его разжавшихся пальцев при падении, но черный меч настойчиво напоминал о себе давлением квадратной гарды на плечо.
«Ну, сука!!!..»
Рука Виктора метнулась к плечу. И даже успела схватиться за оплетенную черным шнуром рукоятку…
Второго удара Виктор тоже не видел. Да это был и не удар — так, тычок согнутым пальцем куда-то за ухо. Причем прилетел этот удар сбоку, откуда он совсем не ожидал атаки.
«Второй японец…»
Тычок был болезненным, но в то же время, как говорится, нет худа без добра. От него словно по мановению волшебной палочки пропали и набат в черепной коробке, и кровавое марево, застилавшее взгляд.
Виктор рванул меч, намереваясь завершить начатое… и понял, что вслед за вышеперечисленными малоприятными ощущениями пропадает и весь остальной окружающий мир.
Часть вторая Нингё[18]
Декабрь 1937 года, Китай, пригород Нанкина
Он стоял на холме и смотрел вдаль. Впереди, от силы в половине ри от него, простиралась линия китайских окопов, надежно замаскированная ночной темнотой. Сразу за окопами начинался мост через Длинную реку[19]. А за мостом лежал Нанкин, столица правительства хитрого Чан Кайши, который, по данным разведки, сейчас был уже весьма далеко от нее вместе со своим правительством. Люди, не ведающие Пути, обычно хотят жить. Это остальным, знающим Истину, все равно. Хорошо, что таких очень мало. И что никого из них нет сейчас там, в окопах.
Мастер потянул носом ночной воздух — и поморщился. Промозглый декабрьский дождь был похож на масло, просеянное сквозь старое полотно. Хотя чего можно ожидать от дождя в этой стране, пропитанной страхом, потом, гарью и кровью. Эта смесь, испаряясь, возносится к небесам — и небеса возвращают ее обратно. Это не Япония, где ливень несет прохладу и очищение.
Что ж, дождь войны и должен быть таким, пропитанным кровью и страхом врага. И после сегодняшней ночи никто не удивится, если с неба польется настоящая кровь, а не вода, пропитанная ее запахом.
Мастер закрыл глаза и, скрестив ноги, медленно опустился на землю. Его руки, словно две змеи, готовящиеся броситься друг на друга, поднялись кверху. Кончики пальцев соприкоснулись и переплелись в замысловатую фигуру.
А в груди Мастера родился звук.
Слабая, едва слышная нота набрала силу — и потекла в ночи, распространяясь от фигуры сидящего все дальше и дальше, приминая невидимую в темноте траву и заставляя мелкое зверье в паническом ужасе прятаться по норам.
Это не был голос человека.
Нет в мире людей существа, способного воспроизвести совершенный ки-ай[20]. Если же такое существо появляется — это уже не человек в том смысле, в какой принято облекать это понятие.
Набрав силу, нота стала высокой настолько, что вряд ли ее уловило бы человеческое ухо…
Но ее прекрасно слышали те, кого обычный человек никогда не увидит в течение своей жизни. После смерти — может быть. Но не здесь. Не в этом мире.
Это ерунда, что Мастера древности могли обходиться лишь собственными силами, заставляя целые армии падать перед ними на колени. Без помощи моно-но кэ, бесплотных духов, сеящих смерть и безумие, можно заставить повиноваться одного, двух, трех, десяток живых людей — если, конечно, на это хватит личной силы.
Для того чтобы заставить повиноваться армию, необходимы существа из страны Токоё[21] — призрачного мира мертвых. Которых нужно суметь вызвать оттуда… А после — заставить вернуться.
Далеко не каждый колдун-ёдзюцука прошлых эпох решался на такое, даже если и был уверен в собственных силах. Страшно представить, что будет с этим миром, если Мастер, практикующий настоящую, не сказочную некромантию, не справится с моно-но кэ, вырвавшимися из-за черты!
Но то ли ёдзюцукам удавалось справляться с духами-чудовищами, то ли… древние свитки врут, по традиции всех народов многократно преувеличивая силу и доблесть героев прошлого.
Мастер никогда бы не решился на подобное ради себя. Ему в этом мире было нужно не так уж и много.
Демонстрация его силы была нужна Японии.
Там, на соседнем холме, увешанные древними защитными амулетами, за кустами прятались два настоящих адмирала и их переводчик. Один из них был адмиралом страны Восходящего Солнца по имени Такадзиро Ониси. Второй адмирал прилетел из-за моря, и звали его Вильгельм Канарис. Сейчас он наверняка припал к окулярам привезенного им безумно дорогого прибора, благодаря которому человек мог видеть в темноте.
Мастер ослабил контакт и позволил себе вздохнуть. Сейчас в щель чуть отодвинутой в районе китайских окопов сёдзи[22], разделяющей миры, черным потоком лились моно-но кэ, которых невозможно увидеть никаким прибором. Их могут видеть лишь глаза живущих между мирами.
Остальные видят только результат.
Но Мастер прикрыл глаза. Не нужно лишний раз смотреть на моно-но кэ. Они не любят этого и могут позвать любопытного в сопровождающие. И даже всемогущий ёдзюцука не сможет им отказать. Хотя бы из вежливости. А вот сможет ли он выбраться из страны Токоё — еще вопрос. Лишний раз туда ходить не стоит никому, даже всемогущему ёдзюцуке.
Мастер и так знал, что все китайцы, сидящие в окопах, сейчас словно один человек достали из чехлов свои армейские ножи. После чего со слезами восторга на глазах перерезали себе ими горло, совершив дзигай — старый японский ритуал, достойный лишь слабой женщины.
Позже Мастер узнал, что адмирала Третьего рейха больше поразило не массовое самоубийство китайцев, а кровь переводчика, брызнувшая на окуляр дорогого прибора, способного видеть в темноте. Переводчик был настоящим самураем и нашел в себе силы воспротивиться воле моно-но кэ и не проткнуть себе шею клинком армейского ножа, а совершить сэппуку, вспоров себе живот как подобает истинному воину. Плохо, что для него не нашлось лишнего защитного амулета. Но в его смерти нет вины Мастера. Адмирал чужой страны настоял на том, чтобы переводчик сопровождал его постоянно. Отказать же послу в сопровождении было бы верхом непочтительности.
К тому же его гибель сыграла свою роль, едва ли не большую, чем смерть трех тысяч защитников моста.
Германия даст деньги.
Школы синоби будут построены по всей Японии.
Дело Воинов Ночи будет продолжаться.
* * *…Было холодно.
Холод, словно живое существо, медленно проникал в плоть, заставляя тело рефлекторно сжиматься в уродливую копию эмбриона. Тело старалось сохранить крохи тепла — но тепло медленно уходило, поглощаемое ледяным воздухом помещения. И так же медленно в пока еще живой комок дрожащего человеческого мяса вползали ледяные щупальца, несущие за собой смерть… Тихую, уютную, практически незаметную и желаемую многими смерть в беспамятстве, похожую на исчезновение последнего луча солнца, медленно уходящего за горизонт.
Но тут внезапно случилось странное.
Если бы холод действительно был живым существом, скажем, каким-нибудь хищным осьминогом, он в ужасе отдернул бы свои щупальца от намеченной жертвы и постарался как можно быстрее уползти в свою темную пещеру, подальше от зарождающейся внутри этого стылого куска мяса волны разрушающей энергии…
Страшный, нечеловеческий крик вырвался из тела, скрюченного на полу, разворачивая его и выгибая дугой в обратную сторону. Оно забилось в судорогах, но родившаяся в его центре волна уже разливалась по венам, костям, клеткам, пропитывая их энергией, рвущейся наружу, сочащейся через поры кожи горячим потом.
Постепенно тело перестало биться, медленно, словно нехотя завалилось на спину — и перестало быть просто телом.
К нему вернулось сознание…
Виктор открыл глаза.
Где-то далеко в уголках только что вернувшегося сознания еще звучали отголоски когда-то до боли знакомой мелодии… Но это были лишь отголоски, схожие с едва слышным отзвуком многократно отраженного эха.
Виктор снова сомкнул веки. Но волшебная мелодия, как и только что увиденный сон, исчезла безвозвратно. Вместо нее в голову просочилась мысль.
Мысль появилась в голове одновременно с лучом тусклого света, пробивающегося сквозь неплотно сомкнутые ресницы. Виктор разомкнул их пошире, ибо этого требовала мысль.
«Где я?»
Свет лился из небольшого квадратного отверстия в… трубе?
Помещение, на полу которого он лежал, напоминало каменную трубу, уходящую далеко вверх.
Или колодец.
В луче света, проникающего через отверстие, то и дело мелькали снежинки. Видимо, далеко наверху начался снегопад.
И тут Виктор вспомнил все. Каменный забор, двух японцев, удар, падающую наземь катану, свою попытку достать из-за плеча ниндзя-то, новый удар сбоку…
Мечи?!
Виктор рванулся, заскрипел зубами от боли, пронзившей все тело, но не прекратил попыток оторвать свое тело от каменного пола, до тех пор пока не встал, как раненый зверь, на корточки и не осмотрелся.
Мечей не было. Не было и куртки. На нем был надет лишь его тонкий осенний свитер и штаны. Ботинки с него тоже сняли.
— Сссссуууккккииии, — процедил-простучал зубами Виктор.
Холод постепенно начал подниматься вверх от пальцев босых ног, касающихся стылых каменных плит.
Усилием воли Виктор оторвал руки от пола и встал. Его качнуло, но он удержался на ногах, схватившись за шероховатую стену. Стена была неровной, сложенной из того же камня, что и забор, через который Виктор перебрался… когда? Сегодня? Вчера?
«Вчера б перебрался — сдох бы давно, — пришла вялая мысль. — Тогда утро было. Сейчас, похоже, вечереет…»
В небольшой выемке стены скопилось немного снега. Виктор сглотнул вхолостую, почувствовал, как спазм раздирает пересохшее горло, высунул язык и слизнул белую россыпь снежинок. Снег ожег язык, мгновенно растаял и холодной каплей стек вниз по пищеводу.
Но Виктору показалось, что капля прошла не вниз, а вверх, в голову, в мозг, который вдруг моментально очистился от мутных обрывков недавнего беспамятства, плавающих под черепной коробкой.
И дело здесь было не в капле…
Из дырки между двумя грубо отесанными камнями выползала огромная змея.
Зеленовато-серая лента толщиной в руку взрослого человека медленно вытекала из отверстия у подножия стены. Кроваво-красный язык чудовища то и дело выплескивался из копьевидной головы и, лизнув волны живого тепла, исходящие от тела жертвы, втягивался обратно.
Виктор стоял не шевелясь, завороженный страшным и одновременно прекрасным зрелищем.
Змея вытащила из своей норы все свое двухметровое тело, приподняла голову и начала медленно свивать свое тело в кольца. Виктор вяло подумал, что тварь напоминает пружину, готовящуюся распрямиться и поразить своей копьевидной головкой намеченную цель. Но то, что этой целью является он сам, было почему-то совсем неважно.
Все окружающее вдруг застило каким-то мутным серым туманом. Виктор с удивлением заметил, что его тело начало очень медленно раскачиваться, словно механический метроном. Причем своё тело Виктор воспринимал как-то по-другому, словно он сам не имел к нему ни малейшего отношения, а был просто зрителем, со стороны наблюдающим происходящее.
Раскачивающееся тело разлепило губы и издало тихий звук. Звук этот шел не из легких, а откуда-то из живота. При этом он отдаленно напоминал отзвук той мелодии, что посещала Виктора несколько раз в минуты, о которых он впоследствии предпочитал не вспоминать.
Звук шел непрерывно, словно для того, чтобы его генерировать, телу не нужна была функция вдоха-выдоха.
Странно…
Готовящаяся к броску змея вдруг замерла на секунду, словно прислушиваясь, — и сама начала раскачиваться из стороны в сторону. Сначала медленно, а потом быстрее и с большей амплитудой, словно стараясь попасть в такт движениям человеческого тела.
А тело, продолжая раскачиваться и издавать этот странный, ни на что не похожий звук, сделало шаг.
Потом еще один.
И еще…
До змеи оставалось не более полуметра. Амплитуда движений тела стала уменьшаться. Одновременно оно невозможным образом переломилось в пояснице под прямым углом и протянуло руку к копьевидной голове пресмыкающегося. Сложенные пальцы руки были переплетены и удивительно похожи на голову зачарованной змеи.
Некоторое время рука и змея синхронно качались в одинаковом ритме в сантиметре друг от друга, подчиняясь звуку, исходящему из глубины человеческого тела.
А потом рука сделала бросок.
Звук исчез.
Тело человека перестало раскачиваться.
Лишь железные пальцы все сильнее и сильнее сдавливали шею чудовища чуть пониже копьевидной головки.
Змея забилась в конвульсиях. Ее мощное тело метнулось вперед и оплело руку словно живой гигантский браслет. Хвост чудовища несколько раз хлестнул по ребрам человека… но пальцы продолжали сжиматься.
Наконец змея перестала биться. Зеленовато-серые кольца разжались и безвольно стекли с руки человека…
Человека ли?..
Туман исчез. Исчезли последние ноты звучащей в голове мелодии. А Виктор обнаружил себя в состоянии согнутого в пояснице прямого угла, сжимающего в руке двухметровую дохлую пакость.
Брезгливо сморщившись, он попытался разжать пальцы — но не тут-то было. Сведенные судорогой мышцы руки отказывались повиноваться хозяину. Как и спина, кстати, которую Виктор почему-то не чувствовал.