— Не-а, — промычал он, с аппетитом жуя холодную змеятину. — Времени навалом.
Человек у стены снова усмехнулся.
Виктор подумал, что он, наверно, окажется очень обаятельным, когда морду из тени вытащит. Типа Афанасия, упокой кто-нибудь его душу. Они все обаятельные на редкость, люди из «своей жизни». Что Стас, что Афанасий, что местами затененный тип, сидящий напротив. Только те обаятельные померли, а этот жив пока, щерится…
Солнце лениво перевалилось через край каменной трубы, растворив оранжевым лучом тень на лице человека.
Нижняя челюсть Виктора двинулась еще раз-другой, по инерции перемалывая мясо многострадальной рептилии, — и, остановившись, медленно отвисла книзу.
У человека напротив не было лица.
Вернее, лицо-то у него было. Но оно было… ненастоящим. Словно кто-то содрал с него кожу и, вылепив из презервативной резины точную копию кожного покрова, натянул ее на голый череп.
Возможно, этот эффект был бы менее заметным на несколько большем расстоянии, но Виктор сидел в пяти метрах от собеседника, освещенного яркими лучами только что проснувшегося солнца.
Резиновые губы человека скривились в жуткое подобие улыбки.
— Ты жуй, не отвлекайся, — посоветовал он. — Змея хабу весьма полезная для организма тварь. Конечно, в случае, когда ты ее грызешь, а не она тебя.
Виктор по инерции повиновался. Дожевал кусок, проглотил и с усилием отвел взгляд в сторону. Жуткое ощущение. Словно со статуей из музея восковых фигур разговариваешь.
«Стас с Афоней померли, а этот… зомби, что ли?..» — пришла в голову не очень связная мысль.
— Ты не ответил на вопрос, — жестко сказал человек, перестав ухмыляться.
— Это ты о чем? — машинально спросил Виктор, еще не пришедший в себя от увиденного.
— О том, кто ты такой и какого хрена тебе здесь надо.
Голос человека странным образом распространился по помещению. Словно глухие каменные стены, многократно приняв и отразив звуки такого же глухого голоса, перемешались с ним в тяжелую, однородную массу, и вся эта масса вязко легла на плечи Виктора. И от этого жутковатого ощущения ему очень захотелось вжаться в пол, просочиться в щель между плитами, стать маленьким и незаметным…
Ощущение было мимолетным. Накатило-прошло. Но оставило воспоминание. И мысль о том, что бы могло быть с Виктором, продолжи человек давить голосом еще хотя бы с минуту.
Виктор тряхнул головой, отгоняя наваждение.
«Страна чудес, — напомнил он себе. — Хочешь выжить — плыви по течению. А лучше сам стань этим течением, если получится».
И рассказал всё.
Человек слушал не перебивая. И не двигаясь. Солнце уже прокатилось по небу на достаточно приличное расстояние, таща за собой унылые тени каменного мешка, а человек словно задеревенел там у стены в позе будды, неожиданно подстреленного из-за угла во время медитации.
Виктор замолчал.
Вокруг повисла абсолютная тишина, которую, казалось, при желании можно было потрогать руками.
Сложенная из древних глыб серого песчаника труба уходила слишком глубоко под землю, и какие-либо звуки сверху не достигали дна. Виктор слушал лишь собственное дыхание да легкий звон в ушах от давления крови на перегруженные эмоциями мозги.
Человек у противоположной стены, казалось, не дышал вовсе. Он сидел, прислонившись неестественно прямой спиной к древней каменной кладке и прикрыв веки, лишенные ресниц, морщин и едва заметных складочек, свойственных человеческому лицу.
«Может, помер? — мысленно предположил Виктор. И тут же поправил сам себя: — Вряд ли. И Александра, и Стас, помнится, частенько впадали в такой вот коматоз, когда собирались сделать какую-нибудь пакость. Интересно, что этот уродец сейчас замышляет?»
«Уродец», словно почувствовав пристальный взгляд Виктора, открыл глаза. Словно пушечные порты у древнего фрегата поднялись — раз! — и два беспросветно-черных дула уставились в лицо Виктора.
Виктор невольно поежился. Ну и взгляд…
— То есть ты хочешь сказать, что своими руками убил человека, который принадлежал к Нинкёдан и с детства тренировался в Школе нинпо[26]? Также из твоего рассказа следует, что какая-то девчонка пообещала тебе кучу денег за то, чтобы ты соизволил поехать в Японию обучаться в этой Школе, и при этом преподнесла тебе в подарок дайсё примерной стоимостью со средний американский небоскреб. После чего ты каким-то волшебным образом был похищен на вертолете из международного аэропорта, миновав таможню и уйдя от полицейского преследования.
Человек замолчал, продолжая немигающим взглядом сверлить лицо Виктора.
К неприятному ощущению, которое вызывал этот взгляд, прибавилось чувство, что он сейчас выглядит в глазах этого зомби полным идиотом. Странно, но именно этого сейчас почему-то не хотелось, хотя уже весьма долгое время ему было в принципе наплевать, что думают о нем другие хомо сапиенсы.
«Так-так, Виктор Лексеич. Осталось только начать доказывать дяде с резиновой мордой, что ты не брешешь, — и все, приехали. Как вариант можно поскулить, встать на задние конечности и виртуально покрутить хвостом. Ну уж нет, хренушки тебе, мил-человек. Презерватив на голове еще не повод для настолько глубокого прогиба».
— Не хочешь — не верь, — равнодушно пожал плечами Виктор. — Других версий у меня все равно нет.
— Не верю, — покладисто согласился его собеседник. — Итак, теперь разберемся, что мы имеем в активе. А имеем мы следующее.
Ты, неизвестно как оказавшись поблизости отсюда, влез на охраняемую территорию, являющуюся частной собственностью, напал на двоих безоружных японских граждан, имея при себе холодное оружие, хранение и ношение которого запрещено конституцией этой страны. Помимо этого данное оружие является культурной ценностью, принадлежащей государству, которая, скорее всего, была похищена у какого-нибудь коллекционера или украдена из музея и сейчас находится в розыске. К тому же бесценная косираэ[27] одного из мечей повреждена и нуждается в реставрации, которая стоит денег, которых тебе за всю жизнь не заработать.
Виктор почувствовал, что ему стало немного жарко под одеялом.
— Добавлю чисто для информации, — бесстрастно продолжал человек. — О существовании нашей Школы знают очень немногие вне ее территории. Те, кто знает, принадлежат к избранным. И это только японцы, преданные идеям якудзы и с малых лет мечтающие стать адептами этой Школы. Возможно, ты видел некоторых из них снаружи. Так вот — чтобы попасть сюда, многие из них просиживают у ворот Школы годами. И уж более того, — человек усмехнулся снова, — никто из них не имеет наглости требовать за это денег. Они сами готовы отдать последнее для того, чтобы попасть сюда.
— Ясно, — хмыкнул Виктор. — Стало быть, круты вы все здесь как гора Килиманджаро, а нам, простым смертным, делать здесь нечего. И, как я понимаю, это не Школа гэндзицу-рю?
Человек отрицательно качнул головой. При этом Виктору показалось, что его резиновые губы скривились в презрительной гримасе.
— Чисто для справки. Это Школа клана Сумиёсикай, — снизошел он до ответа.
— Как я понимаю, клана якудзы?
— Правильно понимаешь.
— Все равно ни фига не понятно, — сказал Виктор. — Понятно только одно — я не там, куда меня изначально хотели отправить. В таком случае выдайте меня властям за все страшные преступления, которые я здесь натворил. Глядишь, бандита и хулигана обратно депортируют. Может, наш родной гуманный суд меня и помилует.
Человек медленно покачал головой.
— Невозможно. По кодексу Организации всё, что попадает на территорию Школы, становится либо ее частью, либо… — человек выдержал многозначительную паузу, — ее собственностью.
Орать, возмущаться, требовать адвоката либо заниматься еще какой-то аналогичной ерундой Виктор не стал, хотя, похоже, собеседник ждал от него именно этого. То, что Виктор частью таинственной школы не является по определению, было и так понятно. Ибо годами у ворот не сидел и «только японцем» экстренно стать ему тоже не грозит.
Стало быть, собственность.
Ну-ну.
— И что здесь у вас принято делать с собственностью? — равнодушно спросил он.
— С собственностью?
Несмотря на то что ни в голосе, ни на лице собеседника это никак не отразилось, Виктору показалось, что человек у стены ждал от него другого. Хотя, скорее всего, ему это только показалось. Лицевые мышцы под жутким покрытием, судя по ухмылкам его хозяина, работали исправно. Но на этот раз он и не думал ухмыляться. Сейчас его лицо как никогда напоминало застывшую маску.
— Как я понимаю, тебя интересует двуногая собственность?
Виктор не ответил.
Ответа и не требовалось. Как и тогда, год назад, при допросе в лесу, проводимом Саидом и его соплеменниками. Тогда спектакль был отрепетирован заранее, и от его ответов абсолютно ничего не зависело. И на этот раз его собеседник тоже не ждал ответа.
— С собственностью здесь поступают просто, — продолжил он. — Все, кто не является членом Школы, здесь нингё.
— Кто? — переспросил Виктор.
— Нингё в переводе с японского означает кукла.
— Кукла?
— Ага. Живая кукла для работы и тренировок учеников Школы. Нингё очень везет, если их не убивают в течение первого месяца. Тебе придется много молиться своему богу насчет того, чтобы тебе повезло. Заниматься этим ты можешь в свободное время. Правда, его у тебя будет очень немного. Так что рекомендую это время потратить на сон. Оно полезнее будет.
— Как скажете, сэнсэй, — хмыкнул Виктор.
— Не называй меня так, нингё, — сказал человек. — Так меня могут называть только адепты Школы. Если я услышу еще раз, что ты меня так назвал, я сломаю тебе руку. Но это никоим образом не освободит тебя от работы. Для тебя я мотинуси.
— И в переводе с японского это означает?..
— Хозяин.
Виктор переварил услышанное, кивнул, улыбнулся и произнес:
— А не пошел бы ты на хер, хозяин.
Его собеседник усмехнулся. При этом чуть шире чем обычно раздвинулись его губы. И из жуткого черного провала рта в лицо Виктора вылетел плевок.
Виктор не успел уклониться.
Плевок смачно шлепнулся ему на щеку и больно уколол кожу. Виктор еще успел подумать, что, мол, вот у гада резинового еще и слюна ядовитая, — как вдруг перед его глазами стремительно начала сгущаться темнота.
«Что за дела? Вроде б до ночи еще далеко…» — промелькнула мысль, которая тут же, недодуманная до конца, была сожрана темнотой. Вместе с остальными мыслями, которые могли бы появиться у Виктора по поводу недостойного поведения человека, требующего, чтобы его называли хозяином.
* * *Солнечный луч назойливо пытался пробиться сквозь кожаную пленку век.
Лучу это удавалось плохо — веки рефлекторно сжимались плотнее. Единственное, что удалось лучу, — это окрасить внутреннюю часть век в желто-оранжевый цвет, тем самым разбудив их хозяина.
Но несмотря на издевательства светила, открывать глаз не хотелось. Потому как только откроешь их — и начнется все с начала…
Было оно уже, было не раз и в далеком, и в недалеком прошлом: не успеешь проснуться — и снова начинается нереальный и в большинстве своем крайне вредный для здоровья экшен, оканчивающийся либо ударом по затылку, либо удушением, либо еще какой-нибудь гадостью из той же серии, результатом которой является или боль адская, или разной степени интенсивности погружение в непроглядную тьму беспамятства. Причем лишь для того, чтобы через некоторое время вынырнуть из нее, совершить ряд хаотичных поступков и телодвижений — и снова утонуть в той же самой тьме по милости очередного маньяка.
А тут не били — просто в рожу плюнули. Вроде бы обычное действие со стороны оппонента, местами даже привычное для отдельно взятого русского человека. Но с того плевка щека зудит препаскуднейшим образом и тошнит, словно литр паленой водки в себя опрокинул…
«Ну еще пару минут покоя, пожалуйста, — мысленно попросил Виктор свой желудок. — Тепло, хорошо, даже кто-то вроде как одеялом накрыл — позаботился. Не хочу глаза открывать, дай полежать спокойно, а?»
Но на этот счет у желудка были свои соображения. Он покатал задумчиво где-то на уровне «ложечки» вязкий тошнотный ком, после чего, вдруг резко скрутив хозяина в тугую спираль, решительно направил тот ком вверх по пищеводу.
Виктор схватился за живот, сучнув ногами, повернулся на бок и отчаянно блеванул в разноцветную радугу — распахнутые глаза, слегка ослепленные просеянным сквозь веки солнечным лучом, выдали лишь ту информацию, которую оставило на сетчатке коварное светило.
— Бллляяха!!! — взвыла радуга по-русски. И, судя по последующему звуку, впечаталась во что-то твердое, вызвавшее у нее новый поток отборного российского мата без малейших признаков акцента.
Странно, но услышанное благотворно подействовало на желудок Виктора.
Спазм отпустил. Виктор слегка расслабился, сплюнул в сторону остатки рвоты с желчным привкусом, проморгался… и обнаружил себя лежащим на жиденьком матрасе, постеленном на соломенную циновку. Такое же тонкое одеяло смятым комком валялось рядом. А в нескольких шагах от Виктора, держась за зад, приседал самый настоящий негр в белых колониальных шортах и майке-алкоголичке того же колора, одновременно с приседами демонстрируя исключительные познания в российской непечатной лексике.
Заметив взгляд Виктора, негр уменьшил амплитуду приседаний и с мата перешел на шипение, перемежаемое тихими, но душевными «ттвою маттть!!!».
Вскоре и этот процесс сошел на нет. Негр, перестав шипеть и гримасничать, пояснил:
— Об угол копчиком херакнулся, — после чего, все еще потирая на автомате вышеназванный копчик, принялся рассматривать ущерб, причиненный Викторовой блевотиной его потертым домашним тапочкам, надетым на босу ногу.
— Ничего, отстираются, — сообщил негр благоприятную новость, окончив осмотр. После чего добавил: — Меня Коляном звать. А тебя как?
— Виктор, — буркнул Виктор, пытаясь подняться с матраса.
Удивительно, но это простое действие получалось у него на редкость неважно. Руки, ноги, все тело казались чужими и частично потерявшими чувствительность. Только желудок время от времени жил своей жизнью, периодически сокращаясь и посылая «под ложечку» ощутимые болевые спазмы.
— Ты лучше полежи пару часов, — сказал негр, снимая наиболее пострадавший тапочек и рассматривая его как энтомолог редкую бабочку. — В случае, если ты не помер, а только потерял сознание от того, что в тебя плюнул иглой Мастер фукуми-бари[28], то лучше хорошенько отлежаться и подумать о том, что сегодня у тебя второй день рождения. Заодно и организм от яда очистится. Щас воды принесу. Тебе, братан, много пить надо.
Негр отодвинул в сторону одну из стен и исчез за ней, неся тапочки на вытянутой руке, словно пару дохлых мышей.
«Ну вот, братаном обзавелся, — подумал Виктор. — Колей. Как в анекдоте про негра и таксиста. „Гиббон тебе брат“. Хотя парень вроде неплохой. Интересно, а откуда в Японии взялся афрорусский братан, без акцента матерящийся по-нашему?»
Поток его размышлений прервал «братан», отодвинувший дверь в комнату. Из-за двери дохнуло морозом. «Братан» дверь закрыть не удосужился, да в его положении это было и проблематично. В руках он нес одновременно здоровый керамический сосуд, чашку без ручки и гору бумажных полотенец, которую придерживал подбородком. На локтевом сгибе у него болталось пустое пластиковое ведро.
Вместе с холодом в распахнутый дверной проем проник дневной свет, перебивший тщетные попытки крохотного комнатного светильника разогнать по углам рассветный сумрак.
При свете негр оказался не совсем негром. Это был среднего роста парень с темно-коричневой кожей, пухлыми губами и лишь слегка вывернутыми ноздрями вполне европейского носа. Его темные короткие волосы немного вились, но до кучерявой шапки коренных уроженцев Африки им было далеко. На сухопаром жилистом теле под майкой отчетливо выпирали словно резцом скульптора вырубленные плиты грудных мышц. А из-под полотенец выглядывали небольшие, но так же отчетливо прорисованные шарики бицепсов.
Словом, это был мулат — типичный представитель пока что немногочисленной в России категории граждан, из которых директора ночных клубов набирают танцоров и диск-жокеев, от больших печальных глаз которых млеют на танцполах шестнадцатилетние тинейджерки.
— Сёдзи открытой оставлю, пусть комната от вонизма проветрится. Чего уставился? — Мулат улыбнулся поверх полотенец, продемонстрировав ряд идеально белых зубов.
— Да так, — ответил Виктор. — Колоритно смотришься.
— Так получилось, — сказал мулат, осторожно, чтоб не уронить, сгружая свою ношу на низенький стол. — Называется, мама русская, а папа — спортсмен. Француз, однако. Только черный. А мама — переводчица. Дружба народов и всё такое. И имя французское — Никол`я. Но лучше Коляном. Чтоб без выпендрёжа.
То, что негр мулат не импортный, а свой, российский, чувствовалось сразу. По разговору.
— А сюда-то как попал?
— Тоже тема, — кивнул Колян, бросая гору полотенец рядом с вонючей лужей, образовавшейся по Викторовой милости, и наливая в чашку воду из сосуда. — Биография проста как апельсин. Ну, то что в школе чморили по национальному признаку, то понятно. Отсюда бокс и легкая атлетика. Способности к языкам плюс мамина тоска по сбежавшему папе — отсюда французский с детства и иняз. Потом еще во второй институт заочно поступил — история Востока заинтересовала.
Колян протянул Виктору чашку с водой. Виктор с некоторым трудом соотнес ладонь с дном чашки и, поднеся ее ко рту, жадно выпил содержимое.
— Спасибо.
— Не за что.