Стелла взяла из фруктовой вазы яблоко, схватила нож.
—Я не люблю кожуру, — заныл Гэвин.
—А у меня нет времени чистить. — Стелла быстро помешала соус. — Кожура полезна. Верно?
—А попить можно? Можно попить? — Люк все тянул и тянул ее за штанину. — Я пить хочу.
—Господи! Дайте мне пять минут! Пять минут. Идите, постройтечто-нибудь. А потом я порежу вам яблоко на дольки и налью сок.
Гром грохнул прямо над их головами.
—Землетрясение! — восторженно закричал Гэвин, подпрыгивая.
—Это не землетрясение.
Ей не удалось остудить ликование старшего сына. С криками «Землетрясение, землетрясение!» он покружился по кухне и выбежал в гостиную. Заразившись восторгом брата и вторя его воплям, следом помчался Люк.
Стелла прижала пальцы к пульсирующему виску. Шум стоял оглушительный, но, может быть, она успеет сделать все необходимое, пока мальчики веселятся. Она отвернулась к плите и без особого интереса выслушала объявление об экстренном выпуске новостей.
Голос диктора с трудом пробивался сквозь головную боль, и Стелла машинально повернулась к экрану. Потерпел катастрофу самолет местной авиалинии, совершавший рейс из аэропорта Детройт Метро в Лансинг. С десятью пассажирами на борту.
Ложка выпала из ее разжавшихся пальцев. Сердце выскочило из груди.
Кевин! Кевин...
Над головой не прекращались раскаты грома. В гостиной визжали от страха и восторга дети. Придавленная своим расколовшимся миром, Стелла соскользнула на кухонный пол.
К ней пришли сообщить, что ее Кевин мертв. Она открыла дверь и увидела незнакомых людей с серьезными лицами. Она не могла поверить. Хотя она знала. Она знала с той минуты, когда услышала голос репортера, вещавшего с экрана ее маленького кухонного телевизора.
Кевин не может быть мертвым. Он молод и здоров. Он вернется домой, и они сядут обедать. У них курица под соусом «Альфредо».
Но она сожгла соус. Дым сорвал с цепи пожарную сигнализацию, и в ее чудесном доме воцарилось безумие.
Ее попросили отослать детей к соседям, чтобы все ей объяснить.
Но как можно объяснить невозможное, немыслимое?
Ошибка. Буря, удар молнии. И все навсегда изменилось. Одно мгновение, и мужчины, которого она любит, отца ее детей, больше нет на свете.
Вы хотите кому-нибудь позвонить!
Кому ей звонить, кроме Кевина? Он — ее муж, ее друг, ее жизнь.
Они что-то говорили о подробностях, распоряжениях, психологической консультации. Они сочувствовали ее горю. Их слова глухо отдавались в ее мозгу.
Люди с серьезными лицами ушли, и она осталась одна в доме, который они с Кевином купили, когда она была беременна Люком. В доме, на который они копили, который вместе красили и обставляли. В доме с садом, который она сама спланировала.
Буря полетела куда-то дальше, и стало тихо. Бывало ли когда-нибудь прежде так тихо? Стелла слышала биение собственного сердца, тихое гудение включившегося обогревателя, дробь капающей из водосточных труб дождевой воды.
А потом она услышала причитания. Свои причитания. Она лежала на полу у парадной двери, свернувшись калачиком, словно пытаясь отгородиться, защититься от страшной реальности. Как будто, если она не поверит, Кевин вернется. Слез не было, пока не было. Они скапливались где-то внутри, закручивались тугим узлом и не могли прорваться сквозь охватившее ее горе. У нее не было сил ни шевельнуться, ни заплакать. Она лежала на полу и подвывала, как раненый зверек.
Когда она, покачиваясь, наконец встала на ноги, было уже темно. Ее подташнивало, голова казалась совершенно пустой. Кевин... Где-то в этой пустой голове вертелось только его имя.
Она должна забрать детей. Она должна привести детей домой. Она должна сказать детям.
О боже, боже! Как она сможет им это сказать?
Стелла нащупала дверную ручку и вышла в промозглый мрак. В голове по-прежнему господство¬вала благословенная пустота. Она оставила дверь открытой. Прошла по дорожке между пышными хризантемами и астрами, мимо глянцевых зеленых листьев азалий, которые они с Кевином посадили чудесным весенним днем.
Она перешла улицу, как слепая, не замечая луж и промочив туфли, по сырой траве подошла к со¬седскому крыльцу с зажженным фонарем над дверью.
Как же зовут ее соседку?.. Забавно. Они знакомы четыре года. По очереди возили детей в школу, иногда вместе ходили по магазинам. Но она никак не может вспомнить...
Ах да! Конечно же! Дайан. Дайан и Адам Перкинз и их дети Джесси и Уайтт. «Милая семья», — тупо подумала она. Милая нормальная семья. Всего пару недель назад они устроили пикник с барбекю на заднем дворе. Кевин жарил на гриле цыплят. Он любит... любил возиться с грилем. Они пили хорошее вино, весело смеялись, а дети играли. Уайтт упал и расцарапал коленку.
Конечно, она помнит. Как не помнить.
Но она стояла перед чужой дверью, не совсем понимая, что она здесь делает.
Ее дети. Да, да. Она пришла за своими детьми. Она должна сказать им.
Не думать. Стелла мобилизовала остатки силы воли. Пока не думать. Если думать, можно рассыпаться. Разлететься на миллион кусков, которые вовек не соберешь.
Она нужна своим детям. Она им нужна. Кроме нее, у них никого нет.
Стелла подавила слезы и позвонила.
Она увидела Дайан будто через тонкий, подернутый рябью слой воды, издалека услышала ее голос. Почувствовала руки, сочувственно обвившие ее.
«Но твой муж жив, — подумала она. — Твоя жизнь не кончена. Твой мир точно такой, каким был пять минут назад. Поэтому ты не знаешь. Не можешь знать».
Стелла задрожала и отпрянула.
—Нет! Пожалуйста, не сейчас. Я сейчас не могу. Я должна отвести мальчиков домой.
—Я пойду с тобой. — Дайан со слезами на глазах протянула руку, коснулась волос Стеллы. — Хочешь, я пойду с тобой, останусь у тебя?
—Нет. Не сейчас. Мне нужны... мальчики.
—Я их приведу. Зайди в дом, Стелла.
Она отрицательно покачала головой.
—Хорошо. Они в гостиной. Я приведу их. Стелла, если я что-то, что угодно, могу для тебя сделать, ты только скажи, позвони. Мне жаль!.. Мне так жаль...
Стелла стояла в темноте, смотрела на освещенную прихожую и ждала.
Послышались возражения, жалобы, возня, шаги. И вот ее мальчики перед ней: Гэвин с отцовскими белокурыми волосами, Люк с отцовскими губами.
—Мы не хотим уходить! — возмущался Гэвин. — Мы играли. Почему мы не можем закончить?
—Не сейчас. Сейчас нам пора домой.
—Но я выигрывал! Это нечестно, и...
—Гэвин, мы должны уйти.
—Папочка дома?
Стелла посмотрела вниз — на Люка, на его счастливое личико — и чуть не сорвалась.
—Нет, — она наклонилась, подхватила его, прикоснулась губами к губам, так похожим на губы Кевина. — Идемте домой.
Она взяла Гэвина за руку и пошла назад, к своему пустому дому.
—Если бы папа был дома, он разрешил бы мне закончить! — По щекам Гэвина потекли злые слезы. — Я хочу папу.
—Я знаю. Я тоже хочу.
—А мы можем завести собаку? — вдруг спросил Люк и руками повернул ее голову к себе. — Можно, я спрошу папочку? Можно нам собачку, как у Джесси и Уайатта?
—Мы поговорим об этом позже.
—Я хочу папу! — Гэвин сорвался на крик.
«Он чувствует, — подумала Стелла. — Он чувствует что-то неправильное, что-то ужасно неправильное. Мне придется им сказать. Я должна сказать им сейчас».
—Присядем.
Она очень аккуратно, очень тщательно закрыла входную дверь, подошла к дивану и села, усадив Люка себе на колени. Свободной рукой она обняла за плечи Гэвина.
—Если бы у меня была собака, — очень серьезно сообщил ей Люк, — я бы о ней заботился. Когда приедет папочка?
—Он не приедет. Он не может.
—У него важные дела?
—Он...
«Господи, помоги мне! Господи, помоги мне!»
—Произошла катастрофа. Наш папа попал в катастрофу.
—Это как? Когда сталкиваются машины? — спросил Люк, а Гэвин ничего не сказал, совсем ничего, только прожигал взглядом ее лицо.
—Случилась очень страшная катастрофа. Папочке пришлось уйти на небо.
—Но потом он вернется домой.
—Он не может. Он больше не может вернуться домой. Ему теперь придется остаться на небе.
—Я не хочу, чтобы он там остался! — Гэвин попытался вывернуться, но Стелла держала его крепко. — Пусть он вернется домой сейчас.
—Милый, я тоже хочу, чтобы он вернулся. Но он не может вернуться к нам, как бы сильно мы этого ни хотели.
Губы Люка задрожали.
—Он на нас сердится?
—Нет, нет! Что ты, малыш. Нет, — Стелла прижалась лицом к его волосам. Ее снова затошнило, а то, что осталось от сердца, запульсировало, как глубокая рана. — Он на нас не сердится. Он любит нас. Он всегда будет нас любить.
—Он умер, — ярость зазвенела в голосе Гэвина, вспыхнула в глазах, и вдруг его лицо сморщилось.
Он стал просто маленьким мальчиком, рыдающим в маминых объятиях.
—Он умер, — ярость зазвенела в голосе Гэвина, вспыхнула в глазах, и вдруг его лицо сморщилось.
Он стал просто маленьким мальчиком, рыдающим в маминых объятиях.
Стелла обнимала плачущих сыновей, пока они не заснули, затем отнесла их в свою кровать, чтобы ни мальчики, ни она не проснулись в одиночестве. Как сотни раз прежде, она сняла с них кроссовки, подоткнула одеяло.
Не выключая свет, она обошла — ей казалось, будто она плывет в загустевшем воздухе — дом, запирая двери, проверяя окна. Убедившись в полной безопасности, она закрылась в ванной комнате и наполнила ванну такой горячей водой, что пар заполнил все помещение. И только погрузившись по подбородок в обжигающую воду, Стелла дала волю слезам. Она дрожала и рыдала, рыдала, рыдала...
Стелла держалась. Друзья предлагали ей успокоительные таблетки, но она не хотела ходить, оглушенная антидепрессантами. Ей нужно было заботиться о своих детях, и она желала сохранить ясную голову.
Церемония была простая. Стелла знала — Кевин хотел бы, чтобы все было просто. Она сама выбрала все необходимое для поминальной службы: музыку, цветы, фотографию. И серебряную урну для праха. Она решила развеять прах Кевина над озером. Чудесным летним днем он на этом озере во взятой напрокат лодке сделал ей предложение.
На похоронах она была в черном — вдова в тридцать один год с двумя маленькими сыновьями, ипотечным кредитом и разбитым сердцем. Стелла не удивилась бы, если острые осколки сердца резали ее душу до конца жизни.
Она ни на минуту не отпускала от себя детей. Стелла записала и себя, и мальчиков к психотерапевту, консультирующему родственников жертв катастроф.
Детали... С деталями она могла справиться. Пока она была занята, пока могла делать что-то определенное, она справлялась. Она могла быть сильной.
Приходили друзья. В их глазах стояли слезы. Друзья выражали ей сочувствие, приносили еду в тарелках, накрытых фольгой. Она была им благодарна, но не за сочувствие, а за то, что они ее отвлекали. Никакое сочувствие ей помочь не могло.
Из Мемфиса прилетел ее отец с женой — они и стали опорой Стеллы. Джолин, жена отца, ухаживала за ней, утешала и развлекала детей, а ее собственная мать возмущалась тем, что должна находиться в одном доме с этой женщиной.
Когда закончилась поминальная служба, когда друзья разошлись, а отец и Джолин уехали в аэропорт, Стелла с трудом поднялась в спальню и стянула с себя черное платье. И сунула его в пакет, чтобы потом отослать в приют для бедных. Она больше никогда не хотела видеть это платье.
Мать осталась. Стелла сама попросила ее побыть в доме несколько дней. К кому же еще обратиться после такой трагедии, если не к родной матери? Их отношения всегда были сложными, но что такое эти трения и конфликты по сравнению со смертью Кевина...
Когда Стелла вернулась на кухню, мать варила кофе.
«Господи, как хорошо, что не придется возиться самой!» — подумала Стелла и с благодарностью поцеловала мать в щеку.
—Спасибо, мама. Меня уже тошнит от чая.
—Не успевала я повернуться, как эта женщинаснова заваривала чертов чай.
—Джолин старалась помочь. Тогда я и думать не могла о кофе.
Карла — худощавая женщина с коротко стриженными белокурыми волосами, сражающаяся с неумолимым временем с помощью регулярных визитов к пластическому хирургу, — обернулась. Манипуляции, призванные разгладить морщины, подтяжки и уколы... стерли несколько лет, но черты лица стали резче, черствее. Она смогла бы сойти за сорокалетнюю, однако счастливой не выглядела.
—Ты всегда ее защищаешь.
—Я не защищаю Джолин, мама.
Стелла устало опустилась на стул. Ей больше нечего было делать, не о чем думать. Как она сможет пережить эту ночь?
—Не понимаю, почему я должна была ее терпеть!
—Мне жаль, что ты чувствовала себя некомфортно, но Джолин очень помогла. Они с папой женаты... сколько?... лет двадцать пять. Тебе пора бы привыкнуть.
—Терпеть не могу, когда она мельтешит передо мной, ненавижу ее визгливый голос. Голодранка и шлюха!
Стелла хотела было возразить, но прикусила язык. Джолин никогда не была ни голодранкой, ни шлюхой, однако какой смысл говорить об этом матери? Или напоминать, что мать сама потребовала развода и разрушила семью. Также бессмысленно напоминать, что после того развода Карла еще дважды выходила замуж.
—Она уже уехала, мама.
—Могла бы вообще не приезжать!
Стелла глубоко вздохнула. Сил на споры у нее не было. Ее внутренности как будто сжимал огромный кулак, ненадолго отпускал и опять сжимал.
—Дети спят. Они так устали... Завтра... ну, завтра и подумаем, что делать. Наверное, теперь так и будет. Потихоньку. Шаг за шагом. — Стелла закрыла глаза. — Мне все кажется, что это ужасный сон, я вот-вот проснусь, и Кевин будет рядом. Я не... Я не могу представить свою жизнь без него... Я даже думать об этом не могу... — Слезы снова подступили к ее глазам. — Мама, я не знаю, что теперь делать.
Карла поставила перед дочерью чашку кофе.
—У него ведь была страховка?
Стелла замигала и тупо уставилась на мать.
—Что?..
—Страхование жизни. Кевин был застрахован?
—Да, но...
—Обязательно свяжись с адвокатом и подай в суд на авиакомпанию. — Карла села за стол и сделала глоток кофе. — Пора заняться практическими вопросами.
—Мама... — Стелла заговорила медленно, словно переводя с иностранного языка. — Кевин умер.
—Я знаю, Стелла, и мне жаль. — Карла коснулась руки дочери. — Я все бросила, чтобы приехать сюда и помочь тебе, не так ли?
—Да.
Она должна это помнить. И ценить.
—Мир, в котором мужчина его возраста вдруг ни с того ни с сего умирает, отвратителен. Жуткое расточительство. Я никогда этого не пойму.
—Да, — Стелла взяла салфетку и вытерла слезы. — Я тоже.
—Кевин мне нравился, но теперь ты попала в затруднительное положение. Ты должна оплачивать счета, растить детей. Ты теперь вдова с двумя маленькими мальчиками. Поверь мне, редкий мужчина согласится взвалить на себя готовую семью.
—Господи, мама! Я вовсе не хочу, чтобы нас кто-то... взваливал на себя.
—Захочешь, — Карла глубокомысленно кивнула. — Послушай моего совета — в следующий раз найди мужчину с деньгами. Не повторяй моих ошибок. Ты потеряла мужа, и это тяжело. Очень тяжело. Но женщины теряют мужей каждый день. И лучше так, чем через развод.
Стеллу пронзила боль, слишком резкая для скорби, слишком холодная для ярости.
—Мама, мы только сегодня попрощались с Кевином. У меня в спальне в проклятой урне его прах.
—Ты хотела моей помощи, — Карла сделала еще глоток кофе. — Я пытаюсь тебе помочь. Надо подать на авиакомпанию в суд. Предъявишь иск на крупную сумму и отлично себя обеспечишь на первое время. Только смотри не свяжись с каким-нибудь неудачником, как я то и дело. Развод, между прочим, тоже серьезное испытание. Тебе-то не приходилось разводиться, а я прошла через это. Два раза. И, к слову сказать, надвигается третий. Этот мерзавец мне надоел. Ты даже не представляешь, как я из-за него настрадалась! Мало того, что он равнодушный горластый идиот!.. Подозреваю, что он мне изменяет.
Карла приподняла фольгу над одной тарелкой, над другой и нашла то, что хотела. Она отрезала себе кусок торта и вернулась к разговору:
—Если он думает, что я это буду терпеть, то глубоко ошибается. Как обидно, что я не увижу его лицо, когда он сегодня получит документы!
—Мама, мне жаль, что твой третий брак не сложился, — сухо сказала Стелла. — Но мне трудновато сочувствовать тебе, поскольку и твой третий брак, и твой третий развод были твоим решением. А вот Кевин погиб... Мой муж мертв, и, черт побери, не я принимала это решение.
—Думаешь, я хочу снова пройти через этот ад? Думаешь, я мечтала мчаться к тебе на помощь и смотреть тут на то, как твой отец любезничает со своей шлюхой?
—Джолин — его жена. Она никогда не оскорбляла тебя и всегда хорошо относилась ко мне.
—Ты понятия не имеешь, что она болтает о тебе за твоей спиной! — Карла откусила огромный кусок торта. — Думаешь, у тебя одной проблемы? У тебя одной горе? Посмотрим, как ты запоешь, когда в пятьдесят перед тобой замаячит одиночество!
—Мама, пятидесятилетие можно встретить по-разному. И твое одиночество опять же твой выбор.
От гнева глаза Карлы потемнели, стали холодными и колючими.
—Мне не нравится твой тон, Стелла. Я не собираюсь его терпеть.
—Конечно, он тебе не нравится. И терпеть тебе ничего не надо. Пожалуй, для нас обеих будет лучше, если ты уедешь. Немедленно. Не знаю, о чем я думала, когда просила тебя остаться. Это была плохая идея.
—Выгоняешь меня? Отлично! — Карла поднялась, как королева с трона. — Я с радостью вернусь к собственной жизни. Ты всегда была неблагодарной! Когда в следующей раз захочешь поплакать на чьем-то плече, позвони своей деревенской мачехе.