По всем перечисленным причинам конфуцианство можно назвать религиозным гуманизмом. Со светскими гуманистами конфуцианцев роднит целенаправленная сосредоточенность на материальном мире. И тех, и других жизненные вопросы интересуют гораздо больше погружения в высшую реальность. Но если светские гуманисты настаивают на бессодержательности мира сакрального, конфуцианцы добиваются насыщения нашего мира привнесенным извне сакральным – чтобы усматривать Небо в человечестве, придавать человеку ценность, не поддающуюся количественной оценке, чтить повседневность. В конфуцианстве мирское сакрально. Или, как говорит Ту Вэймин, «путь Неба неотделим от людских дел»10.
Из всех аспектов религии наименьшее внимание конфуцианцы уделяют богословию. Традиционно конфуцианцы рассуждают о Боге так же непринужденно, как французские политики, а представления о трансцендентном Творце, командующем с небес, так же чужды конфуцианцам, как само конфуцианство – большинству читателей из стран Запада. Однако конфуцианцы утверждают, что источник нашей человеческой натуры – Небо, что правильная жизнь – это жизнь, проведенная в соответствии с особенностями нашей натуры, и что состояние правильности предписано Небом.
Только когда мы ведем социальную жизнь, мы становимся людьми
В конфуцианстве также отступают в тень мифологический аспект, так старательно культивируемый в индуизме, и эмпирический аспект, который так ценят суфии. Однако конфуцианцы проявляют неподдельный интерес к другим аспектам религии: институциональному, материальному, и главное – к этическому и ритуалистическому. Ведь одна из отличительных особенностей конфуцианцев – их убежденность в том, что этика и церемония неразрывно связаны. Так что конфуцианство хоть и выглядит странным отпрыском в семействе религий, тем не менее принадлежит именно к этому семейству.
Вероятно, наиболее важные компоненты ДНК, подтверждающей родство конфуцианства с другими представителями семьи религий, – это вера в личное преображение. Один из моих друзей однажды заметил, что измениться фундаментально, по-настоящему, возможно лишь двумя способами: обращением в христианство и обращением к психоанализу. Но конфуцианцы считают, что их традиции также способны фундаментально изменить человека. Стать человеком в полном смысле этого слова может каждый. Но поскольку добродетель нуждается в соседстве, задача осуществления этого проекта выпала не нам одним.
Автор недавней рецензии на одну книгу в духе «нью-эйдж», написанную самопровозглашенным медиумом, сетует, что почти все в нынешней сфере духовности «побуждает эгоцентричных людей становиться еще эгоцентричнее». Приверженцы «нью-эйдж» непрестанно твердят, что все мы неразрывно связаны друг с другом, и при этом почти все они продолжают жить «в пузыре эгоизма», подчеркивает рецензент Гордон Хейбер. «Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь посещал экстрасенса, чтобы научиться проявлять щедрость к окружающим»11. О конфуцианстве можно наговорить всякого, но именно эта проблема перед ним не стоит. Если даосисты рассматривают общество как преграду к процветанию человека, то конфуцианцы придают общественной жизни первостепенное значение. Как писал Ту Вэймин, «самопреобразование… – поступок, имеющий общественное значение»12. Только когда мы ведем социальную жизнь, мы становимся людьми.
Преодоление хаоса характером
Конфуцианство возникло в один из самых хаотичных периодов китайской истории. Правление династии Чжоу (1046-256 годы до н. э.) ознаменовалось водоворотом событий, Китай распался на феодальные княжества, ведущие кровопролитные войны. Поэтому не стоит удивляться тому, что гармония превратилась в вожделенную цель. Различные китайские школы придерживались каждая своей стратегии восстановления порядка из хаоса. Реалисты стремились к достижению гармонии с помощью силы закона, наказаний, оружия. Моисты считали, что гармонию обеспечит всеобщая любовь без различий. Даосисты оправдывали спонтанностью отход к природе. Но конфуцианцы наметили другой путь. Реалистам они сказали, что сила породит только недовольство. Моистам – что любовь положит конец войне разве что в утопии. Даосистам – что отход от общества в себя выглядит эгоистично и безответственно. Стратегией конфуцианцев стало вовлечение, вовлечение, вовлечение – стремление вплестись в шум и суматоху политики и общества, особенно в этическом и ритуальном аспектах. В отличие от религиозных традиций, уделяющих основное внимание отношениям между человеком и божеством, конфуцианство сосредоточилось на отношениях между людьми – да, и на нравственности, а также на этикете, обрядах, приличиях. Мы не рождаемся и не растем в изоляции, отмечали конфуцианцы, и лишь посредством взаимодействия с другими человеческими существами становимся в полной мере людьми.
Одно из конфуцианских откровений гласит, что между работой над собой и гармонией в обществе нет противоречий. Подобно современным евангелическим христианам, конфуцианцы говорят: если хочешь изменить общество, сначала придется изменить отдельно взятых людей. Но возможно ли это? Конфуцианцам всегда была свойственна граничащая с фанатизмом вера в способность человека совершенствоваться вплоть до приближения к идеалу. Изменения возможны. Каждый из нас может стать образцовым конфуцианцем – «цзюньцзы», или «примером для подражания» (то же выражение часто переводят как «углубленный человек», «благородный муж», «незаурядный человек»), образцом, влияние которого способно изменить общество к лучшему13. Словом, каждый из нас может преуспевать и тем самым привнести порядок и гармонию в равной мере в общество и космос.
Но как этого можно достичь? Если коротко – с помощью образования, под которым Конфуций подразумевал скорее формирование характера, нежели приобретение знаний. В соответствии с эпитетом Конфуция «первый Учитель», конфуцианцы всегда подчеркивают важность работы над собой посредством образования. Мы можем совершенствовать себя и свое общество, изучая древние классические труды, подражая мудрецам, изучая церемонии и обычаи, проявляя добродетели. Следовательно, конфуцианское образование – это не изучение какого-либо ремесла, а освоение искусства быть человеком. Люди – ученики, и мы, учась, в большей степени становимся собой. Но в одиночку этой цели не достичь. Детям нужны родители, студентам – учителя, супруги и друзья нуждаются друг в друге.
Когда на семинаре, который я веду, речь заходит о странствиях в мировых религиях, между моими студентами вспыхивают бурные споры о том, как лучше странствовать, в одиночку или в компании, – споры, которые быстро перерастают в разговор о том, кто по своей природе люди – одиночки или общественные животные. Какими мы созданы – чтобы жить отшельниками или поддерживать отношения? Характерное для эпохи Просвещения представление о собственном «я» как хозяине самому себе не имеет смысла с точки зрения конфуцианца, убежденного во взаимозависимости всего, что есть в мире. Конфуцианцы не только не разделяют мирское и сакральное, но и творчески размывают границу между «я» и обществом. «Я» – отнюдь не обособленная частица, утверждают они, а центр обширной паутины взаимоотношений с родными, обществом, народом и миром. Без этой сложной экосистемы наложенных друг на друга сетей взаимных обязательств возможно существование эго, но не «я».
Под образованием Конфуций подразумевал скорее формирование характера, нежели приобретение знаний
Несмотря на бескомпромиссную общинность, конфуцианство не препятствует личному совершенствованию. В сущности, самосовершенствование – неотъемлемая часть конфуцианства. Но конфуцианцы утверждают, что мы становимся собой, как и преображаем общество, лишь с помощью других людей.
Путь к социальной гармонии лежит через преуспеяние человека, а преуспеяние человека возможно при правильном построении взаимоотношений с окружающими его людьми.
Согласно конфуцианцам, эти взаимоотношения в силу необходимости иерархичны.
Когда Джон Уинтроп, первый губернатор колонии Массачусетского залива, собирался сойти на берег со своего корабля «Арабелла» и вместе с пассажирами стать жителем Новой Англии, он произнес речь о том, как важно знать свое место и оставаться на нем. «Священный и мудрый промысел всемогущего Бога так определил состояние человечества, чтобы в нем всегда были и богатые, и бедные, и занимающие высокое положение и облеченные властью, и подчиняющиеся им люди незавидного положения», – сказал Уинт-роп. В дебрях Нового Света хватало опасностей и без анархии, сопряженной со стремлением взойти по социальной лестнице. Там богатые должны были оставаться богатыми, а бедные – бедными, и при этом всем полагалось «работать сплоченно, как единому целому»14. Конфуцианцы тоже считают иерархию необходимым ингредиентом социальной гармонии.
Когда Конфуция спросили, с чего он начал бы, если бы его призвали управлять государством, он ответил, что для начала исправил бы имена. Выражение «исправление имен» в действительности указывает на два принципа: во-первых, вещи надо называть своими именами, во-вторых, они должны соответствовать своему названию. «Да будет правитель правителем, подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном»15. По утверждению Конфуция, чаще всего дисгармония и беспорядок в обществе возникают в тех случаях, когда люди либо не знают, какую роль они играют, либо их поступки не соответствуют роли.
Как правило, конфуцианцы различают роли в отношениях пяти типов: правитель-подданный, родитель-ребенок, муж-жена, старший брат-младший брат, друг-друг. Считается, что все эти пять типов взаимоотношений характеризуются обоюдной зависимостью и взаимовыгодой, а не просто подчинением одной из сторон. Родители и правители заботятся о своих детях и подданных, в то время как дети и подданные выказывают преданность и уважение родителям и правителям.
Наряду с пятью типами взаимоотношений важны и пять добродетелей: человечность, справедливость, порядочность, мудрость и преданность. Усердное взращивание этих пяти типов взаимоотношений и пяти добродетелей ведет к порядку в обществе, но согласно конфуцианцам, все эти отношения и добродетели также порождают истинного человека. И в этом случае опять-таки требуются совместные усилия.
Конфуций
Конфуция (латинизированная форма Кун Фу-Цзы, или «учитель Кун»; 551–479 годы до н. э.) часто называют основателем конфуцианства, однако сам он считал себя скорее носителем древних истин, чем изобретателем новых. Его удивительная жизнь пришлась на так называемый период Ста школ в Китае, или, если пользоваться общепринятой терминологией, на Осевое время, когда по земле ходили Сократ и еврейские пророки. Примерно в то же время жил и Будда.
Уточнение подробностей биографии Конфуция – непростая задача, однако принято считать, что он родился в 551 году до н. э. в Цюйфу, в княжестве Лу (на территории современной провинции Шаньдун), в семье, располагавшей скромными средствами. После смерти отца, повлекшей за собой бедность, Конфуций с головой погрузился в учебу. Еще в юности он прославился, как разносторонне одаренная личность, китайский Джефферсон; благодаря своим познаниям в церемониях, искусстве стрельбы из лука и управлении колесницей, в каллиграфии, математике, поэзии, истории и музыке (он играл на струнном инструменте гучжэне), он стал первым частным учителем в Китае. Целью его наставлений, опирающихся на классическое «Пятикнижие», были формирование характера и самосовершенствование. Подобно Сократу, он вел преподавание в форме бесед, и ученики отмечали, что ему особенно удаются провокационные вопросы.
Обычно Конфуцию приписывают редактирование и написание части классического «Пятикнижия», однако текст, который ассоциируется с Конфуцием у большинства людей, «Лунь юй» (буквально «беседы»), был составлен его учениками. В «Лунь юй» Конфуций называет хаос бедой для человека, а порядок – способом избавления от этой беды. В качестве методов исцеления он указывает на нравственное учение, обычаи и церемонии.
Конфуций побуждал каждого ученика стремиться стать «цзюньцзы» (примером для подражания), а для этого культивировать «жэнь» (человечность) и «ли» (обычаи, церемонии, приличия). С его точки зрения цель образования – не подготовка работников, умеющих пользоваться приспособлениями, а побуждение учеников развиваться, совершенствоваться, становиться людьми, способными понимать добродетели и олицетворять их.
Конфуций пытался действовать и на политической арене, но его усилия в этой сфере принесли плоды лишь спустя долгое время после его смерти, когда при династии Хань (206 год до н. э. – 220 год н. э.) конфуцианство официально заняло господствующее положение в государстве. Деятельность Конфуция в сферах политики и образования свидетельствует о том, что он не был аскетом и не вел преимущественно созерцательную жизнь. Он любил рыбалку, охоту и песни, ценил искусство, был не прочь выпить и вкусно поесть. Семейный человек, муж и отец, он отличался практичностью и, согласно одному из самых известных отрывков «Лунь юй», к семидесяти годам добился, чтобы его долг и желания звучали в унисон.
Конфуций умер в семьдесят с небольшим, при обстоятельствах, которые наверняка стали бы разочарованием для менее выдающегося человека. Несмотря на преданность тысяч учеников, на политическом поприще он потерпел фиаско. Поэтому не стоит удивляться тому, что его последние слова проникнуты смирением с оттенком горечи: «Разумный правитель не приходит к власти; в этом царстве нет никого, кто выберет меня наставником. Пришло мое время умереть». Перед самой смертью голос Конфуция окреп, в нем появились поэтические нотки, ощущалось влияние прилива как ян, так и инь. Глядя на священную гору Китая, Тайшань, он произнес:
В конфуцианских храмах всего мира ежедневно совершают жертвоприношения в память о Конфуции, но чтят его не как святого и не как чудотворца. Некоторые даосисты поклоняются ему как божеству, но конфуцианцы не обожествляют его. Подобно тому, как приверженцы тхеравады чтят Будду как указавшего путь, а не божество, так и конфуцианцы поклоняются Конфуцию как великому нравственному учителю. Они даже спорят, удалось ли ему достичь состояния мудрости (сам он никогда не претендовал на титул мудреца). Но все соглашаются с тем, что Конфуций был образцовым учеником и наставником, обратившим взоры в прошлое, особенно на мудрого правителя древности Чжоу-гуна, у которого он учился формированию характера и обеспечению мира и спокойствия. В извечном смирении Конфуций утверждал, что всего-навсего добросовестно передает ученикам наставления великих мыслителей. «Я передавал то, чему учили меня самого, ничего не прибавляя от себя», – говорил Конфуций17. В некотором смысле роль, которую он играет в конфуцианстве, подобна роли Мухаммада, передавшего Коран мусульманам, и роли Моисея, передавшего закон израильтянам, нежели роли основателей религиозных учений, таких, как Иисус или Будда, озарения которых легли в основу соответствующих писаний.
Но вместе с тем Конфуций был и преобразователем, который помог направить развитие древнекитайской культуры, чтимой им, по пути от иерархии рождения к иерархии заслуг. Он принимал учеников, которые не могли платить ему ничем, кроме вяленого мяса и благодарности. Самый выдающийся из его учеников был простолюдином. Конфуций утверждал, что не только потомки знатных родов, но и каждый человек способен взрастить в себе добродетели и стать мудрецом. Поэтому Конфуций был не только «передатчиком», как Моисей и Мухаммад, но и «преобразователем», подобно Иисусу и Будде.
Человечность и приличия
Так какие же учения передавал и преобразовывал Конфуций? Как сочетал древнее и новое, отзываясь на испытания периода, когда, как гласит «Ши-Цзин», «беспорядкам не было конца»?18
Для того чтобы ответить на эти вопросы, начать по примеру Конфуция надлежит с обучения. Конфуций считал изучение «Пятикнижия» обязательным. Но затем изученное требовалось привести в движение, превратить из мысли в действие. Цель обучения – добродетель и приличие, задача в том, чтобы стать «цзюньцзы», примером для подражания, обладающим добродетелями, знающим свои социальные роли, исполняющим обряды и в целом следующим по Небесному пути. Если тенденция сводить христианство к его этическим наставлениям – современное изобретение, то в конфуцианстве этика всегда занимала центральное место, а в центре конфуцианской этики располагается добродетель «жэнь», с которой в большей мере, чем с каким-либо другим качеством, ассоциируется образцовый человек. Более сотни раз упомянутый в «Лунь юй» термин «жэнь» переводили как гуманность, доброта, благожелательность, альтруизм, любовь и сострадание, но, вероятно, наилучшим образом его смысл передан словом «человечность»19. По-китайски он записывается иероглифом, состоящим из символов «человек» и «два», следовательно, «жэнь» – правильные отношения между людьми. До Конфуция было принято считать, что лишь мудрые правители и прочие представители элиты могут обладать этой добродетелью. Но Конфуций считал ее достижимой для всех людей, а также последней надеждой на гармонию в обществе и политический порядок. Добродетель, утверждал он, – фундамент цивилизации, а фундаментом добродетели служит «жэнь».
Один из главных соперников Конфуция, Мо-цзы, высказывал мнение, которого придерживались моисты, о том, что людям надлежит проявлять человечность по отношению ко всем окружающим независимо от отношений с ними. Иными словами, он предвосхитил сделанный Иисусом акцент на «агапэ», любви к ближнему, не делающей различий между другом и врагом, но одинаковой для всех. Однако Конфуций, обеспокоенный «семейными ценностями» гораздо больше, чем Иисус, говорил, что «жэнь» следует культивировать в первую очередь внутри семьи.