Мы покинули этот дом с чувством, что не были свидетелями ничему, кроме ловко замаскированного стремления завоевать ложную славу. Почему мы должны были сидеть в темноте, в то время как доктор Крэндон вполне мог без всякого о том объявления включить свой белый свет? Почему, если свет вредит структуре, Уолтер [предполагаемый призрак из потустороннего мира] должен был тянуться к светоносному концу рупора, помещая свой «хватательный орган» как раз поверх полосы света? Почему в определенные моменты доктор Крэндон должен был непременно быть рядом с медиумом «для ее защиты»? Почему, наконец, одному из нас было отказано в желании положить пальцы на губы медиума, чтобы удостовериться в том, что именно Уолтер сам что-то произносит?
А теперь вернемся к вопросу о хранимой внутри эктоплазме. Что касается выполнимости подобных трюков, то стоит заметить: Мэрджери Крэндон была не первой «вагинальной контрабандисткой», являвшей зрителям объемистые предметы, извлекаемые из собственного тела. В 1726 году по всей Англии распространились слухи о сельчанке Мэри Тофт из окрестностей Гилфорда, производившей на свет кроликов. (Эта история описана с точными и красочными деталями в книге историка медицины Яна Бондесона. Факты, приводимые ниже, взяты из его замечательного «Собрания медицинских курьезов».) Слухи вскоре дошли до принца Уэльского и, весьма заинтригованный ими,[32] он отправил судебного анатома Натаниэла Ст. Андрэ провести расследование. Последний – человек честолюбивый и напористый, но без должной медицинской подготовки – отправился выполнять задание и нашел Мэри в трудах и заботах: она как раз должна была дать жизнь пятнадцатому кролику. Предыдущие единокровные детеныши были живы, и их выставили на всеобщее обозрение в больших стеклянных сосудах. Выставку организовал гордый собой Джон Говард,[33] игравший при Мэри роль повивальной бабки. Спустя несколько минут после того, как Ст. Андрэ в своем парике вошел в комнату, передняя часть четырехмесячного ободранного кролика шлепнулась в подставленное Говардом одеяло. Адресуясь к посланцу принца, Говард пояснил, что кроликов разрывает на части и лишает шкурки сила потуг Мэри. Позже тем же вечером женщина «подарила жизнь» задней части того же зверька. Бондесон описывает, как Говард и Ст. Андрэ прилежно пытались соединить обе половинки в одно целое так, чтобы они полностью совпали, а затем натягивали на них шкурку.
По возвращении Ст. Андрэ судебные медики-анатомы произвели вскрытие «новорожденного» и обнаружили в «означенном кролике» дробинки в области прямой кишки, что явно свидетельствовало о мошенничестве. Невежественный в своем деле «анатом» поручился за честность Мэри, и принц распорядился привезти пейзанку в Лондон, где они с Говардом смогли насладиться короткой славой и (относительным) достатком. К несчастью для женщины, одним из ее посетителей был уважаемый акушер сэр Ричард Маннингем. Поначалу Мэри попыталась выдать за свою плаценту смесь, наполовину состоявшую из свиной крови. На следующий день Маннингем (вам понравится этот малый) явился к ней, прихватив с собой немного свежей свиной крови – для сравнения. И селянка, у которой не было припасено убедительного объяснения относительно того, почему ее плацента имеет «сильный запах мочи, характерный для свиного мочевого пузыря», ударилась в слезы.
Окончательное ее падение свершилась стараниями привратника дома, где она жила в меблированных комнатах. Не имея возможности доставать живых кроликов в центральной части Лондона, Мэри попыталась подкупить привратника – с тем чтобы тот добыл требуемое. Но мужчина не стал держать язык за зубами, и Мэри была вынуждена во всем сознаться. По ее объяснениям, стоило доктору повернуться к ней спиной, как она засовывала в родовой канал кролика или его часть, заранее спрятанную в особый «заячий карман», пришитый под подолом юбки. Мы так никогда и не узнаем, был ли Джон Говард участником мистификации или просто невинной жертвой розыгрыша. Зато нам точно известно: иные профессиональные медики-мужчины могут быть губительно восприимчивы к вагинальным хитростям.
Уже час сорок пополудни, однако никто за моим столом в читальном зале архива на ланч не уходит. Я взяла ящик с эктоплазмой и водрузила его себе на колени. Содержимое оказалось даже хуже, чем я думала. Под веревочкой, которой обвязана коробка, – карточка размером семь на 13 сантиметров. На ней напечатано официальное архивное описание:
Материал, полученный на сеансе предполагаемой материализации от медиума миссис Хелен Дункан, 1939 год… Она была предварительно раздета и подверглась осмотру, но вагинальное исследование не проводилось. Материал имеет сильный запах, пятна крови располагаются с регулярными интервалами. Считается, что кровь попадала на материал в процессе его сбора, и наиболее вероятна секреция субстанции в вагине.
Внутри коробки хранился пакет из желтоватой бумаги, обвязанный ленточкой в розовую косую полоску. Он – большой, больше и тяжелее четырехмесячного кролика. Я прикинула, что вес пакета – около фунта. Значительное количество зловонной эктоплазмы. Может быть, слишком значительное для того, чтобы, исследуя его, позволить ему распространиться в молчаливой и спокойной атмосфере, царящей в читальном зале отдела рукописей Кембриджского университета. Я подумала, что хорошо бы тайком вынести это из читального зала и открыть в женском туалете, – но моя сумка осталась внизу, на хранении под замком, в полном соответствии с правилами. Или просто для того, чтобы никто в нее не заглядывал.
Я вернулась к папке Хелен Дункан, надеясь, что мои соседи упадут в голодный обморок или просто отправятся домой. Дункан была своего рода последним бастионом эктоплазмы. И каким бастионом! Шотландка с артистическими наклонностями, слабым здоровьем и дурными привычками, она весила около 250 фунтов (более 112 кг. – Прим. переводчика), постоянно курила и передвигалась с видимым трудом: порой ей нужна была помощь, чтобы встать со стула и пересечь комнату, в которой проходил очередной сеанс. У нее было девять детей, которые висли на всех складках ее платья и взбирались на ее огромную фигуру подобно юным альпинистам. Один из ее биографов описывал, как самый маленький из них, устроившись у нее на коленях, забавлялся со складками плоти ее массивных рук. Сеансы Хелен были полны глубочайшего драматизма. Она стенала, могла свалиться со стула и обмочить себя, впадая в неистовство транса. Однажды она и вовсе выбежала из своего закутка нагая, укрытая лишь длинной «эктоплазмической вуалью». Для тех, кто смотрел на происходившее чистым взором вуайериста, Хелен была лакомым выбором.
Дункан производила эктоплазму с такими же готовностью и вожделением, как и собственное потомство. Однако оба эти занятия не были в ее исполнении совершенно типичными и – сошлюсь на документ SPR 197.1.6 – начинались не в одном и том же анатомическом отверстии. Воспоминания о растиражированных в прессе фокусах Мэрджери Крэндон и других медиумов 1920-х годов еще были свежи в памяти, и у спиритуалистов 1930-х исследователи тщательно осматривали все телесные полости. Вот что предполагал «основательный осмотр».
14 мая 1931 годаПосле обследования предназначенного для проведения сеанса помещения и отгороженного места для медиума последняя была уведена в комнату миссис А. Пил Голдни… Двери были закрыты на ключ, медиума посадили на большой диван… и в присутствии доктора Уильяма Брауна миссис Голдни (которая прошла профессиональную подготовку и много месяцев работала в больнице акушеркой) провела всесторонний вагинальный и ректальный осмотр. Прямая кишка была исследована на значительном отрезке вплоть до ее перехода в пищеварительный тракт, и было проведено весьма тщательное исследование вагины.
Это описание сделано Гарри Прайсом – фокусником, начавшим позже исследовать психические феномены. Оно показывает, какие приготовления велись перед началом сеанса в возглавляемой им Национальной лаборатории психических исследований (NLPR) в Лондоне. Это было частью двухмесячной программы изучения способностей Хелен Дункан. Прайс не упускал из виду ничего. Он разработал особое – антимошенническое – «одеяние для сеанса», которое предназначалось для медиума. Оно окутывало всю фигуру – включая руки и ноги – и оставляло непокрытым только голову. Даже если бы миссис А. Пил Голдни в процессе «анатомического инспектирования» что-нибудь и упустила, невозможно представить, как Хелен Дункан исхитрилась бы припрятать что-либо у себя под одеждой и затем переместить это в «анатомическое отверстие». В книге Прайса об изучении феномена Дункан есть дюжина или больше фотографий медиума в «упаковке» специального одеяния. Более всего последнее походило на плохо скроенный комбинезон из сатина. В комбинации с пышными формами могучего бюста Хелен это могло бы вызвать в памяти образы Элвиса Пресли на закате его карьеры или печального клоуна в той еще итальянской опере. Должна отметить, что Дункан получила компенсацию за все унижения, учиненные по отношению к ней лабораторией Прайса. 500 фунтов за все – недурной гонорар, не правда ли? Эта частность проливает свет на причины, по которым Хелен решила рискнуть карьерой медиума, предав себя в руки лаборатории Прайса.
Гарри был поражен, видя, что Дункан, несмотря на все предпринятые им меры предосторожности, оказалась способна в течение всего нескольких минут с начала сеанса произвести эктоплазму длиной в шесть футов (около 1 м 80 см. – Прим. переводчика). «Одеяние, специально разработанное для сеанса, – писал он, – абсолютно исключало любую возможность введения или выведения чего-либо наружу с использованием уже упомянутых проходов – даже если бы она не прошла предварительный медицинский осмотр». Подстегиваемый желанием опровергнуть «вагинально-ректальную» теорию, Прайс пришел к не менее экстравагантному предположению. «Медиум, – рассуждал он, – может иметь ложный – или второй – желудок (дивертикул пищевода), подобный рубцу, прилегающий к первому, как у жвачных животных. Это позволяет проглотить какой-то материал, а затем отрыгнуть его по собственной воле – как корова собственную жвачку».
Впрочем, эта идея не заходила так далеко, как может показаться на первый взгляд – особенно во времена Прайса. Если полистать британские медицинские журналы ранних 1900-х, можно обнаружить длинные статьи, посвященные способности людей переваривать пищу так же, как это происходит у жвачных животных. В этих текстах описывается, как ничем не примечательные граждане с легкостью могли «извергать обратно» порции самой обычной еды для дальнейшего пережевывания, нередко получая при этом удовольствие. «Еда становится слаще меда и приобретает еще более приятный вкус», – заявлял один из таких «жвачных», швед по национальности. Его слова приводятся в статье Е. М. Брокбанка «Мерицизм, или руминация[34] у человека», опубликованной 23 февраля 1907 года в номере British Medical Journal.
Никто не брался объяснить, было ли такое умение наследственным или навык вырабатывался при (само) обучении. В доказательство наследственного толкования этого феномена Брокбанк приводит пример одного лудильщика. «Сам он относился к этому как к чему-то совершенно естественному, перешедшему к нему по наследству от отца и деда и распространяющемуся на его сестер, братьев и детей… Его жена, женщина со светлым умом, не проявляющая подобных способностей, утверждает со всей определенностью: едва дети начинают ходить, они набивают себе рты пищей, которую прежде проглотили, а затем отрыгнули. Причем любят пережевывать ее повторно – особенно ту, которая им нравится». Другие врачи склонялись к мнению, что причину этой привычки следует искать в подражании. При этом в пример приводился шведский руминатор, всю жизнь проведший среди коров, а также мальчик, выкормленный козой. В последнем случае говорилось, что «мальчик… мог имитировать повадки своей молочной матери-кормилицы».
Хотя процесс отрыгивания пищи и ее пережевывания заново у человека и у коровы казался одним и тем же, реальную пользу он приносил только животному. Впрочем, отмечались и отдельные исключения из этого правила. В 1839 году Lancet описывал послуживший предметом для изучения случай с одним фермером. «Чтобы сэкономить немного времени, он завел обыкновение «отделять» порцию пищи… затем садился на лошадь и, пока ехал верхом, дожевывал свой обед, отрыгнув его из желудка по собственной воле». Этому мужчине не требовалось никакой медицинской помощи – пока он не разбогател и не получил доступ в более высокие слои общества, члены которого нашли эту его привычку «отталкивающей». Я вычитала в двух статьях, что в среде рабочего класса ру-минация считалась вполне нормальным явлением. Среди рабочих XIX века жевание жвачки из собственной пищи было столь же распространено, как и жевание табака среди современных спортсменов-питчеров. В наши дни статьи о руминации ограничены рамками специальной литературы, в которой рассматриваются люди, отстающие в психическом или общем развитии. (К счастью, им можно помочь. Превосходная хирургическая методика, которую используют в Центре глотания при Вашингтонском университете, позволяет избавиться от всех проявлений подобного рода.)
Однако предположение Прайса о том, что люди с синдромом руминации имеют, как коровы, более одного желудка, не имело ничего общего с действительностью. Питали эту гипотезу упорные слухи, уходившие корнями в XVII век, когда были описаны два случая руминации у людей с рогами. Первым из них был человек благородного происхождения из Падуи с одним рогом, а вторым – двурогий монах. Вскрытие этих мужчин показало: желудки у них были самые обычные. На чем как будто был положен конец нелепым россказням. Например, врач по имени Сакс изучил около сотни случаев, связанных с людьми, имевшими рудиментарные рога, и обнаружил среди них всего одного руминанта, о чем и написал ученый труд.[35]
Словом, Гарри Прайс ошибался, полагая, что Хелен Дункан способна к руминации и извергает эктоплазму, которую предварительно запасает в дополнительном желудке. Скорее, она была мастерицей регургитации (медицинский термин, означающий извержение чего-то в обратном направлении. – Прим. переводчика). Во времена Прайса и Дункан номера с оной были широко распространены в качестве интермедий. В своей книге «Регургитация и медиумизм Хелен Дункан» Прайс описывает регургитацию живых рыбок, змей, электрических лампочек, бритв, карманных часов, штыков, двух гирь весом в 18 фунтов (более 8 кг. – Прим. переводчика) и даже складного зонтика. Коллега Прайса Гарри Гудини наблюдал за тем, как один человек в Варшаве проглотил 30 или 40 стаканов пива и бесчисленное множество лягушат, коих затем благополучно изверг обратно живыми. Я не вполне понимаю, для чего понадобилось столько пива – поддержать сам процесс, или дело было в состоянии ума того человека?
Значит, вполне допустимо предположить, что Хелен Дункан заглатывала, а затем извергала обратно заметного размера мотки марли. Чтобы продемонстрировать, насколько компактными они могут быть, Прайс приобрел полосу марли шириной 3 дюйма и длиной 6 футов. Затем он туго скатал ее и сфотографировал свою секретаршу Этель с этим мотком во рту, торчащим оттуда, словно кляп, который так нравится использовать мафии в своих делишках.
Однако куда более потрясающим, чем этот фотоснимок, оказалась вспышка гнева миссис Дункан в ответ на настоятельную просьбу пройти просвечивание рентгеновскими лучами после сеанса, происходившего 28 мая 1931 года. Прайс хотел выяснить, нет ли у нее дополнительного «псевдожелудка», а заодно и проинспектировать содержимое желудка (или желудков). Он знал, что шансы получить отчетливое изображение того, что находится «в глубине медиума», очень невелики (рентгенография в раннюю пору своего существования могла дать не более того, на что была способна), но у миссис Хелен Дункан такой уверенности не было. Когда оборудование было готово, она внезапно соскочила с дивана, метнулась мимо доктора Брауна, оттолкнула в сторону миссис А. Пил Голдни и неуклюже ринулась на улицу, испуская пронзительные вопли. Ее муж (и давний сообщник) побежал за ней, и оба исчезли на 10 минут. Это время, как предположили Прайс и его команда, Хелен было нужно для того, чтобы извергнуть ткань и передать ее мужу. Что за зрелище, должно быть, открылось в те минуты глазам благовоспитанных прохожих: истеричная дама в клоунском одеянии, едва переводя дыхание, изрыгает полосы марли!
По возвращении в лабораторию внешне спокойная миссис Дункан согласилась – нет, сама настояла на том, чтобы подвергнуться рентгенографии. Прайс, не желавший, чтобы из него делали дурака, отвел мистера Дункана в сторонку и поинтересовался, не возражает ли он против того, чтобы его обыскали. Тот возражал, «бормоча что-то о состоянии своего нижнего белья». С этими ребятами всегда так: приходится опускаться до трусов.
Дополнительные аргументы в поддержку теории регургитации выдал исследовательский отдел Лондонского союза спиритуалистов, проведший собственное расследование некоторых сеансов миссис Дункан. 12 июня того же года Хелен попросили проглотить пилюлю, содержащую метиленовый голубой – чтобы все извергаемое из желудка было соответствующим образом окрашено. В тот вечер никакой эктоплазмы не появилось (хотя медиум в какой-то момент и пыталась выдать за нее свой язык).
Две недели спустя после этого сеанса совет Лондонского общества спиритуалистов пригласил миссис Дункан на встречу и сообщил ей о своих подозрениях. Собравшиеся были хорошо вооружены. Прайс принес с собой 11– страничный детальный разоблачительный лабораторный отчет с химическим анализом отрезка дункановской эктоплазмы – той самой, которая, стараниями «проводника» миссис Дункан Альберта, оказалась весьма полезной. (Прайс вспоминал, что этот сеанс чем-то напоминал собрание дам, занятых кройкой и шитьем из благотворительных побуждений: в ожидании появления Альберта все сидели тесным кружком с ножницами наготове.) Затем члены совета предъявили мистеру Дункану фотографию его жены, задрапированной в эктоплазму, а рядом расположили фотографию секретарши Прайса Этель – в той же позе и так же задрапированную в марлю, купленную в магазине Woolworth. Мистер Дункан был не в силах найти различия. В конце концов, 22 июня в «очень доверительной беседе» мистер Дункан согласился: да, эктоплазма могла появляться вследствие регургитации, однако настаивал на том, что то была «подсознательная регургитация».