Жантом насторожился. Пошел удостовериться, что двери заперты. Проверил. Ту, что выходит в коридор к комнатам в мансарде, и ту, что ведет к внутренней лестнице, связывающей его с Мириам. У нее горит красный свет, значит, Мириам уже работает.
«Так это все-таки я сам, — подумал Жантом. — Вставал попить и сполоснуть вспотевшее лицо? Неужели?.. Но со мной такого не случалось уже много лет. Впрочем!.. Не так уж много лет». Они с Мириам не живут вместе из-за того, что он ее пугал, когда во сне начинал ходить по квартире. Это зависело от погоды, возможно, от времени года, нередко от произошедших накануне событий. Он передвигался как тень с необыкновенной ловкостью лунатика, не задевая столов, стульев, и такое хождение могло продолжаться несколько минут, в течение которых он, не переводя дыхания, вел с собой какой-то невнятный разговор. Два или три раза он одевался с ног до головы, повязывал галстук, надевал перчатки. Мириам в ужасе не вмешивалась. Наблюдала за ним, не двигаясь. Он останавливался перед дверью, потом, как будто поразмыслив, раздевался и снова ложился в постель. Эти подробности ему известны от Мириам, и у него не раз возникали подозрения, что она утрирует, чтобы заставить его жить раздельно. Но серьезные приступы, которые лечил добряк доктор Лермье, вызывали гораздо больше беспокойства, ведь однажды, по рассказам родителей, его нашли на вокзале, где он спал на скамейке в зале ожидания. А происходило ли это на самом деле? Он всегда страдал от того, что в жизни у него возникали неясные моменты, о которых он узнавал от других. Ему сообщали насмешливым тоном: «Эй! Рене, ты кое о чем забыл!»
Жантом решил порасспросить Бриюэна. Лунатизм? Или амнезия? Но есть ли, в сущности, между ними какая-то разница? Он лег на кровать, сложив руки на затылке. Твердая почва под ногами и собственное «я» были у него только тогда, когда он писал роман. В те месяцы дни четко следовали за днями. Никаких пробелов, никакой пустоты. По мостику слов он прошел через счастливый период жизни. Ему хочется вернуть только это счастье, больше ничего. И если бы сейчас он смог начать что-нибудь писать, то не спрашивал бы себя с тревогой, почему он встал попить и умыть лицо.
Рассеянно послушал доносящийся из приемника голос. Катастрофы. Несчастные случаи. Подумать только, что в то время, когда весь мир страдает, находится человек, единственной всепоглощающей заботой которого является составление нескольких страниц текста. Смешно! Гнусно! Прискорбно! О чем говорит этот диктор, словно нанизывающий жареные факты, чтобы подать горячими на шампур?.. Преступление на улице Катр-Ван. Это же неподалеку отсюда! Надо разузнать. Дельпоццо сказал бы: «Ищите необычное там, где оно происходит. Лучше всего в канаве».
Зазвонил телефон. Если так рано, то это Мириам!
— Доброе утро. Не могли бы вы выключить приемник? Я же работаю. Включите его на полную мощность или вообще выключите, мне все равно, но только избавьте меня от этого шепота. Помимо воли приходится прислушиваться, а это очень раздражает. Что за преступление на улице Катр-Ван?
— Не знаю. Я не слушал.
— Подумать только! К вам домой заявятся бандиты, а вы не обратите даже внимания.
— Послушайте, дорогая, если хотите поругаться, выберите другое время. Сейчас я занят.
Резко бросил трубку. Решил пойти позавтракать булочками в кафе «У Тони». Перед уходом из вежливости выключил приемник. Уже давно он взял за правило отвечать ударом на удар, но с соблюдением приличий. Он никогда не окажется неправым.
В кафе «У Тони» стоит обычный утренний гомон. Секретарши перед работой, разносчики, спорящие о предстоящих велосипедных гонках, завсегдатаи, погруженные в изучение газеты.
— Привет, мсье Жантом. Чашечку кофе, как обычно?
Мимо с ревом проехала полицейская машина.
— Ну, наконец-то закончили, — сказал бармен. — Не очень-то они торопились.
— Несчастный случай? — спросил Жантом.
— Нет. Убийство, совершенно рядом. Вы не слышали?
— Нет.
— Эта история еще наделает шума. Бедняга, его все знали. Вы сами, наверно, видели его не раз на улице.
— О ком вы говорите?
— О майоре Шайу. Дряхловатый старикашка…
— Да-да, припоминаю. Видел его еще вчера.
Доверительным тоном бармен сообщил:
— Кажется, у него водились большие деньги. Хотя по нему этого не скажешь. Но при его занятиях…
— Каких занятиях?
— Нефть. Он такой же майор, как и я. Но любил, чтобы его так называли. На самом деле был вроде бы директором нефтяной компании… Я об этом узнал, когда ребята из полиции перед уходом зашли сюда выпить по стакану вина. Его задушили, и тот, кто это сделал, — парень не промах. У него хватило наглости позвонить в «Скорую» и сообщить, что на улице Катр-Ван в доме № 12 тяжелобольному требуется помощь, понимаете… Ребята примчались быстро, с носилками и со всем прочим. Но больной уже скончался… Вот! Такие дела!
Бармен захлопотал возле кофеварки, налил две чашки, вернулся к Жантому, облокотился на стойку, машинально протерев ее тряпкой.
— Подождите, — продолжал он разговор. — Тот, кто это сделал, — совершенный придурок, он ведь перед уходом зажег две свечи по обе стороны изголовья кровати. Что вы об этом скажете, вы же пишете романы?! Признайтесь, что такое вам бы и в голову не пришло. Правильно говорят, что действительность превосходит вымысел.
Жантом, чтобы не потерять самообладания, пил. кофе мелкими глотками.
… В газетах об этом уже появились статьи? — спросил он.
— Нет. Пока нет. Еще рано
— Известно, когда это произошло?
— Ночью. Но «Скорую помощь» вызвали около пяти часов. Она и подняла тревогу. В тринадцатичасовом выпуске новостей узнаем все подробности.
— Вы слышали разговор полицейских, поэтому, может, знаете, как… преступник проник в квартиру?
— Очень просто. Старик засиживался допоздна, все вокруг об этом знали. Чтобы войти к нему, убийца просто нажал кнопку домофона.
— Да, правильно, — задумчиво произнес Жантом. — Достаточно было просто сказать, что с кем-то из близких майора случилось несчастье.
— Вот-вот, — воскликнул бармен. — Именно так думает комиссар, надо признать, что следствие началось очень быстро. Ведь у майора Шайу везде было смазано.
Он рассмеялся.
— Смазка — нефть. Извините. Такое сравнение… И все же грустно. Эй! Мсье Жантом, вы забыли расплатиться… Ну, ну, я вас прекрасно понимаю. Со мной творится то же самое. Все эти истории сводят меня с ума.
Жантом вышел из кафе озабоченным, взволнованным, слегка встревоженным. Это преступление как будто бы имеет к нему отношение, хотя он и не осознает почему. Возможно, из-за своих слов о домофоне. Сам он спит очень плохо и если вдруг услышит: «С вашим сыном или с вашей сестрой произошел несчастный случай…» Конечно, у него нет ни сына, ни сестры, это простое предположение, но все равно, открыл бы он дверь подъезда? Почему бы и нет? От неожиданности… Из любопытства… Или просто машинально. Но непонятным остается, почему затем майор открыл дверь своей квартиры. Просто потому, что он ждал посетителя. Но ведь тот должен знать, что на ночь дверь запирают. Значит, не телеграмма. Остается телефон. Неизвестный голос может прочитать текст телеграммы. «Сыном несчастный случай. Точка. Мари приедет ночным поездом». И приписка: «Целую». Старина майор в изумлении впускает посланца, чтобы затем объяснить ему, сказать, что он наверняка ошибся адресом. «Именно так, — подумал Жантом, — я бы и поступил. Все это притянуто за уши, но у романиста полное право вольно обращаться с жизненными фактами».
На что сам себе возразил: «К несчастью, дело Шайу — это не фантастика». Но тут же заартачился. «Действительно ли в нем нет фантастики?» Зажженные свечи отдают какой-то инсценировкой». Ускорил шаг, но из головы не выходил этот образ. Похоронное освещение восхитительно.
И тут его осенила странная мысль. Этот таинственный убийца, даже если допустить, что он пришел как вор, оставил на память о себе необычное поэтическое воспоминание.
Жантом остановился, пошарил в карманах, открыл записную книжку и записал: «Кража, облагороженная поэзией». Вот это находка. Настоящая писательская находка. В этом убийстве на улице Катр-Ван — звучит уже как будто из Бальзака — надо как следует разобраться и как следует его проанализировать. Оно обязательно подскажет романтическое продолжение. Одни только свечи у изголовья — это уже великолепно.
Жантом увидел, что прошел мимо своего дома, вернулся назад. Неведомым ему образом он теперь уверился, что замешан в этом происшествии. Внутри у него все как будто дрогнуло. Писатель только что нашел тему! Он чувствует себя созревшим, горящим от нетерпения, открытым, стоит в непристойной и чудесной позе готовой к работе матрицы. Скорее! Не потерять бы творческого вдохновения. Набросать несколько строк. Он уже на лестнице. Бежит вверх. Временами хватается за поручни, боится остановиться. Но зачем горячиться, когда еще не знаешь всех деталей?.. Хотя ведь именно детали можно додумать. Вовсе не обязательно копировать, их нужно создавать заново. Чего хочет Дельпоццо? Чтобы я предложил ему мифологического героя, этакого Фантомаса. Бандита-эстета. Хорошо вижу, как он разукрашивает своих жертв, готовя их к церемонии погребения, он, хозяин печали. Великий Распорядитель Смерти. Совсем не то, что убогие придурки из «Черной серии», убивающие из-за своего творческого бессилия.
Боже мой, как это высоко — седьмой этаж. Надо было поехать на лифте. Жантом сел на ступеньку и отдышался. Потом резко встал. Зря он позволил себе остановиться. Ведь этого оказалось достаточным, чтобы из наигранной горячности выросло странное чувство тревоги, которое ничто не оправдывает и ничто не умиротворяет. Как будто какой-то спокойный голос говорит: «Иди-иди, далеко не уйдешь». Посмотрел на часы: девять часов. Постоял в Нерешительности на шестом этаже у двери Мириам. В девять часов он никогда к ней не заходит. Но с другой стороны, Жантом никогда не противится своим побуждениям, а ему вдруг стало важно задать жене кое-какие вопросы, вопросы, которые неведомыми тайными узами связаны с так глубоко взволновавшим его убийством. Позвонил и вошел. Он все же как бы у себя дома.
— Это я, — объявил он с порога.
— Вы плохо себя чувствуете?
— Нет.
— Ну ладно, заходите. Не станем же мы кричать друг другу из одной комнаты в другую. Но ненадолго, пожалуйста.
Сидя за столом, не оборачиваясь, она показала на стопку бумаг.
— Вот первый урожай, — сказала она. — Садитесь… Катапультировать пишется с двумя «т»?.. Впрочем, мне наплевать. Этим обязана заниматься Клер. Итак? Вы заплатили управляющему?
Повернулась на крутящемся стуле. Что за манера приобретать стул для пианино, не имея пианино. Но он позволяет ей внезапно развернуться, пронизав собеседника пристальным взглядом, или наоборот повернуться к нему спиной, используя тщательно разработанную технику от демонстрации постепенной потери интереса до резкого отторжения в зависимости от того, желает ли она дать понять, что ей начинают надоедать или уже надоели до смерти. Сейчас она показывает себя в три четверти, это значит, что она сдержанна, но не враждебна.
— Сегодня заплачу, — поспешно пообещал Жантом. — Но сейчас не об этом. Я все думаю о вашем телефонном звонке. Раньше вы никогда не говорили, что мой приемник вам мешает.
— Ну и что, теперь говорю.
— А вы слышите, как я хожу по квартире?
— Как будто вам это неизвестно.
— А прошлой ночью я вам не мешал?
— Не помню.
— Вы не слышали, как я ходил?
— А вы ходили?
— Да нет. Просто встал попить. Большого шума наверняка не наделал. Наверно, около четырех часов.
Она медленно повернулась на стуле и подозрительно на него уставилась.
— Вы хотите сказать, что это опять началось?
— Нет, нет, — запротестовал он. — Совсем нет. С этим покончено. Но я знаю, что вы много работаете, и никоим образом не хочу нарушать ваш сон. — Чтобы положить всему этому конец, добавил: — Знаете, о чем я подумал?.. По всему полу неплохо бы постелить палас.
— Тогда вы сможете не ночевать дома… Послушай, Рене, не дури мне голову. У тебя есть подружка. Ты хочешь подхватить СПИД?
— Ну ладно, — ответил Жантом. — Если вы так все это себе представляете…
— Подойди, пожалуйста. Тебе бы надо пройтись по одежде щеткой… На галстуке крошки от булки. А о чем говорят в кафе?
— О чем там говорят! О скачках, о гонках «Тур де Франс».
— Ты нарочно издеваешься! Я говорю об убийстве.
— О! Пока ничего особенного. Убийца задушил беднягу, а потом…
Жантом замкнулся, вспомнив о двух санитарах.
— А потом? — спросила Мириам.
— Потом он позвонил в- полицию, врачам или еще кому-то, не помню. Затем исчез. Тело обнаружила «Скорая помощь».
— Кто это?
— Убитый? Какой-то майор Шайу. Больше ничего не знаю. Подождем, что напишут в газетах.
— Что-нибудь украли?
Вопрос застал Жантома врасплох. Он об этом не думал.
— Возможно, — проговорил он. — В определенном смысле, мне жаль.
— Дружище, — вздохнула она. — Идите отдохнуть. Вы еще окончательно не проснулись. Что касается паласа, я согласна. При условии только, что его постелют без шума.
Четверть оборота. Перед ней снова чистый лист, который она начинает заполнять аккуратным секретарским почерком. Отвратительное зрелище.
Жантом поднялся к себе. В ходе разговора с Мириам он понял, что его мучает. Быстро разложил свои принадлежности, бумагу, ручку. Вертикальной чертой разделил листок на две части. Слева конкретные детали, которые скоро в газетах появятся в изобилии: когда точно совершено преступление, как убийца вошел в квартиру и т. п. Короче, все, что относится к технике ограбления. Справа то, что он уже называет поэтической стороной. В ней пока всего лишь два, но очень показательных момента: во-первых, свечи, но главное — эти люди в белых халатах, которым позвонили по телефону, и уже сейчас нет никакого сомнения, что между рутинным ограблением квартиры и артистической декорацией убийства есть что-то несовместимое. Как будто кража явилась просто условием, в принципе не очень важным, постановки фантастической сцены. Старик Дельпоццо не такой уж дурак!
Жантом провел руками по лицу, потом долго растирал щеки. Теперь все у него в руках, он уже видит написанную им увлекательную книгу на основании вот такого живого материала необъяснимых преступлений. Это не будет рассказ о знаменитых загадках. Нет, он поведает настоящую захватывающую историю с совершенно вымышленным главным героем, представляющим себе все свои приключения как словесные изыски. К тому же ничто не помешает ему полностью переделать происшествие на улице Катр-Ван, сделать убитого отставным адмиралом, виновным в каком-то тайном должностном преступлении. И вот теперь наступила расплата. Дюма в своем «Графе Монте-Кристо» уже указал направление. Но этот жанр не получил продолжения. Жанр — это образ. А если вернуться к несчастному Шайу, подумал Жантом, то здесь в постановке явно чего-то не хватает. Свечи по обеим сторонам кровати — это хорошо. Но надо еще увидеть труп, лежащий со сложенными руками на кровати, словно ожидающий людей в белом, свой почетный караул. Поэтику создает образ в своей выразительной наготе. Риторика излишня. Я это чувствую. Чувствую настолько остро, что дам согласие старику Дельпоццо. Прямо сейчас.
Он поджег край листка, посмотрел, как он чернеет и скручивается в пепельнице. К нему никто не заходит, кроме консьержки, убирающейся в квартире два раза в неделю. Но вполне вероятно, что она везде сует нос. Этот листок мог бы привлечь ее внимание. И потом, гораздо интереснее носить свои тайны при себе, как животные, передвигающиеся вместе с детенышами, вцепившимися в их шкуру.
Жантом мог бы и позвонить. Но ему хочется сообщить шефу конфиденциально. Он поймал того на пороге бухгалтерии.
— Ах, это ты, тоже сюда? — спросил Дельпоццо наигранным тоном.
— Нет, — ответил Жантом, — я пришел не за чеком. Просто хочу сказать, что согласен.
— Согласен с чем?
— С вашим предложением.
Издатель взял Жантома за руку и отвел в сторону.
— Тише, приятель. Я еще никому об этом не говорил. Ты хорошо подумал?
— Да. Наверное, получится. Я уже вижу главного героя. Эдакий эстет. Представьте себе Фантомаса, созданного Андре Бретоном.
— Ну вот! — улыбнулся Дельпоццо. — В добрый час. Раз ты за это взялся.
Он пощупал лоб Жантома.
— Не очень волнуешься? Я же тебя знаю.
— Я очень серьезен.
— Пусть так. Сколько тебе нужно времени? Полгода? Год? Допустим, год? Ты пишешь не очень быстро. Разумеется, я дам тебе аванс, чтобы ты мог спокойно работать. Об этом просочатся слухи. У тебя начнут выпытывать. Но ни слова. По крайней мере до того, как ты мне дашь хотя бы пятьдесят страниц. Если удастся, наберу небольшую команду. Извини, у меня обед с двумя американцами. Счастливо, дорогой Рене.
Жатом вышел с меньшей уверенностью в себе. Это ведь не комиксы. Нет. У него в голове созрел довольно точный план, но его опередил Гюисманс. Портрет Жиля де Ре в романе «Там» — это почти то же самое. С той разницей, в пользу Гюисманса, что его «Синяя Борода» стал уже героем легенды. А вот Шайу… Потребуется приложить массу усилий, чтобы из убийцы майора сотворить дьявольский портрет чудовища, способного надолго захватить воображение… Ландрю… Петио… Джек Потрошитель… «Вероятно, я замахиваюсь слишком на многое, — подумал Жантом. — Я должен исходить из обычного происшествия, из тонкой смеси грязи и украшательств… Если бы мне удалось встать на место преступника, то я совершил бы не воровство — кстати, весьма неприятное слово, — а ловкое изъятие определенных предметов, словно я превратился в обуреваемого страстью коллекционера. Из каждого преступления я создавал бы какую-нибудь удивительную драму ревности. Насладившись бредовой радостью эксклюзивного обладания, я придавал бы своей жертве пристойный вид. Именно так поступил убийца на улице Катр-Ван. Хорошая оформительская работа предоставляет путеводную нить. Здесь нет никаких сложностей, тем более что я почерпну все детали в своем воображении, за исключением тех, что станут известными из хроники. Пусть мне в общих чертах расскажут о преступлении, а я уж добавлю насилия. Вот оно, насилие. И я даже сомневаюсь, стоит ли мне продолжать лечиться у Бриюэна. Если он уничтожит это насилие, я окончательно стану писателем без воображения».