– Тут, смотри, у ограды есть щель, тронь её мизинцем – и будут двери.
Иван-царевич ей рассказал, что пошёл спасать мать от Кощея Бессмертного.
Девица говорит ему на это:
– Трудно спасти мать, Иван-царевич! Кощей ведь бессмертный, убьёт тебя, вон у него меч в пятьсот пудов. Подымешь ли его? Тогда ступай!
Иван-царевич не только поднял меч – ещё бросил кверху. Сам пошёл дальше.
Приходит к другому дому, вошёл в дом, а тут его мать.
Время приходит быть Кощею Бессмертному.
Мать спрятала сына.
Кощей Бессмертный входит в дом и говорит:
– Фу-фу! Русским духом пахнет. Кто у тебя был? Не сын ли?
– Бог с тобой! Сам летал по Руси, нахватался русского духу, тебе и мерещится, – ответила мать Ивана-царевича, а сама поближе с ласковыми словами к Кощею Бессмертному, выспрашивает то, другое и говорит: – Где же у тебя смерть, Кощей Бессмертный?
– У меня смерть, – говорит он, – в таком-то месте: там стоит дуб, под дубом – сундук, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – моя смерть.
Сказал это Кощей Бессмертный, побыл немного и улетел. Иван-царевич отправился искать смерть Кощея Бессмертного. Идёт доро́гой много времени, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает, кто бы попался…
Вдруг откуда-то появился волчонок. Царевич хочет его убить. Выскочила из норы волчиха и говорит:
– Не тронь моего детища, я тебе пригожусь.
Иван-царевич отпустил волчонка, идёт дальше – видит ворону. Зарядил ружьё, хочет стрелять. Ворона и говорит:
– Не тронь меня, я тебе пригожусь.
Иван-царевич подумал и отпустил ворону. Идёт дальше; доходит до моря, остановился на берегу.
В это время вдруг взметнулся щучонок и упал на берег.
Иван-царевич его схватил, думает: «Вот теперь поем!» Ниоткуда взялась щука, говорит:
– Не тронь моего детища, я тебе пригожусь.
Он и щучонка отпустил.
Как пройти море? Сидит на берегу Иван-царевич и думает, а щука как будто узнала его думу, легла поперёк моря, он и прошёл по ней, как по мосту. Доходит до дуба, где была смерть Кощея Бессмертного, достал сундук, отворил – заяц выскочил и побежал. Где тут удержать зайца!
Испугался Иван-царевич, что отпустил зайца, призадумался, а волчонок, которого не убил, ринулся за зайцем, поймал и несёт Ивану-царевичу.
Он обрадовался, схватил зайца, распорол его, а тут утка выпорхнула и полетела.
Он стрелял, стрелял – мимо! Ниоткуда взялась ворона с воронятами – и за уткой; поймала утку, принесла Ивану-царевичу.
Царевич обрадовался, достал яйцо, да и уронил его в море. Закручинился царевич.
Вдруг море встрепенулось – и щука принесла ему яйцо, а потом легла поперёк моря. Иван-царевич прошёл по ней через море и отправился к матери. Она его опять спрятала.
Прилетел Кощей Бессмертный и говорит:
– Фу-фу! Здесь Русью несёт!
Иван-царевич вышел, показывает яйцо:
– Вот, Кощей Бессмертный, твоя смерть!
Тот на коленки перед ним и говорит:
– Иван-царевич, станем жить дружно.
Иван-царевич не обольстился его словами, раздавил яйцо – и Кощей Бессмертный умер.
Взяли Иван-царевич с матерью что было нужно, пошли на родиму сторону. По пути зашли за царской дочерью, взяли и её с собой. Доходят до горы, где братья Ивана-царевича ждут, девица говорит:
– Иван-царевич! Воротись ко мне в дом: я забыла подвенечное платье, бриллиантовый перстень и башмаки.
Он спустил с горы мать и царскую дочь, с которой они условились дома обвенчаться.
Братья приняли их, да взяли и перерезали спуск, чтобы Ивану-царевичу нельзя было спуститься. Мать и девицу угрозами уговорили, чтобы дома про Ивана-царевича не сказывали. А Иван-царевич воротился в дом своей невесты и взял обручальный перстень, подвенечное платье и башмаки. Приходит на гору, метнул с руки на руку перстень – и явились двенадцать молодцев, спрашивают:
– Что прикажете?
– Спустите меня с этой горы.
Мо́лодцы его спустили. Иван-царевич надел перстень – их не стало.
Пошёл он в своё царство, остановился у одной старушки и спрашивает:
– Что, бабушка, нового в вашем царстве?
– Да чего, дитятко! Вот наша царица была в плену у Кощея Бессмертного. Её искали три сына, двое нашли и воротились, а третьего, Ивана-царевича, нет и не знают где. Царь кручинится о нём. А эти царевичи с матерью привезли царскую дочь, и старший жениться на ней хочет, да она сначала посылает его куда-то за обручальным перстнем или велит сделать такое кольцо, какое ей надо. Уж кличут клич, да никто не выискивается.
– Ступай, бабушка, скажи царю, что ты сделаешь, а я пособлю, – говорит Иван-царевич.
Старуха прибежала к царю и говорит:
– Ваше царское величество! Обручальный перстень я сделаю.
Встал Иван-царевич поутру и будит старуху:
– Вставай, бабушка, да ступай неси перстень.
Старуха снесла перстень. Невесте понравился.
Прошло некоторое время, невеста посылает жениха за подвенечным платьем или велит сшить такое, как ей надо. Старуха и тут успела (Иван-царевич помог), снесла подвенечное платье. После снесла башмаки. Слышат люди, что у царя в такой-то день свадьба; дождались и того дня.
А Иван-царевич старухе приказал:
– Как невесту привезут под венец, ты скажи мне.
Старуха время не пропустила. Иван-царевич тотчас оделся в царское платье, приходит в церковь, а брата его ещё нет. Он стал в ряд с невестой, их обвенчали и повели во дворец.
А по дороге попадается жених – старший брат. Увидал, что невесту ведут с Иваном-царевичем, и со стыдом обратно! Отец обрадовался Ивану-царевичу, узнал о лукавстве братьев и, как отпировали свадьбу, старших сыновей отослал, а Ивана-царевича сделал наследником.
Василиса Прекрасная В пересказе И. Карнауховой
В некотором царстве жили-были в маленькой избушке дед да баба, да дочка Василисушка.
Жили они хорошо, светло, да и на них горе пришло. Заболела матушка родимая. Чует – смерть близка. Позвала она Василисушку и дала ей маленькую куколку.
– Слушай, – говорит, – доченька, береги эту куколку и никому не показывай. Если случится с тобой беда, дай ей покушать и спроси у неё совета. Поест куколка и поможет твоему горю, доченька.
Поцеловала мать дочку Василисушку и умерла.
Потужил старик, потужил да и женился на другой. Думал дать Василисе матушку, а дал ей злую мачеху.
Были у мачехи две дочери: злые, дурные, привередливые. Мачеха их любила, ласкала, а Василису поедом ела.
Плохо стало жить Василисушке. Мачеха и сёстры всё злятся, бранятся, работой девицу изводят, чтобы она от тяжёлого труда похудела, от ветра и солнца почернела. Только целый день и слышно:
– Василиса, Васка, Василиска! Обед свари, избу убери, принеси дров, подои коров, да работай живей, да смотри веселей!
А Василиса всё делает, всем угождает, всю работу справляет. И с каждым днём Василиса хорошеет. Красавица! Ни в сказке сказать, ни пером описать.
Это всё куколка Василисе помогает.
Утром раненько надоит Василиса молока, запрётся в чуланчике, потчует куколку молоком да приговаривает:
– Ну-ка, куколка, покушай, моего горя послушай.
Куколка покушает и утешит Василису, и всю работу за неё сделает.
Сидит девушка в холодочке, а у неё уж и грядки выполоты, и вода наношена, и печь истоплена, и капуста полита. Куколка ей ещё травку от загара укажет. Станет Василиса ещё краше прежнего.
Вот раз уехал отец надолго из дому. Сидит мачеха с дочками в избе, за окнами темень, дождь, ветер воет, осень поздняя. Кругом избы лес дремучий, а в лесу баба-яга живёт, людей, как цыплят, жуёт.
Вот мачеха раздала девицам работу: одной кружева плести, другой чулки вязать, а Василисе прясть. Во всём доме огонь погасила, одну лучинку оставила, где девушки работали, и спать легла. Трещала, трещала лучина берёзовая, да и загасла.
– Что тут делать? – говорят мачехины дочки. – Огня во всём доме нет, работать надо. Придётся за огнём к бабе-яге идти.
– Я не пойду, – говорит старшая. – Я кружева вяжу, мне от крючка светло.
– И я не пойду, – говорит средняя, – я чулок вяжу, мне и от спиц светло.
Да как закричат обе:
– Василисе, Василисе за огнём идти! Ступай к бабе-яге!
И вытолкали Василису из избы. Кругом ночь чёрная, лес густой, ветер злой.
Заплакала Василиса, вынула из кармана куколку и сказала:
– Куколка моя милая, посылают меня к бабе-яге за огнём. Баба-яга людей ест-жуёт, только косточки похрустывают.
– Ничего, – говорит куколка, – со мною ничего тебе не станется!
– Спасибо тебе, куколка, на добром слове, – сказала Василиса и в путь отправилась.
Вокруг лес стеной стоит, на небе звезда не блестит, светлый месяц не выходит. Идёт девушка, дрожит, куколку к себе прижимает. Вдруг скачет мимо неё всадник – сам белый, на коне белом, сбруя на коне ясная.
Стало рассветать. Идёт девушка дальше, спотыкается, о пни-колоды ушибается. Роса косу покрыла, руки заледенила. Вдруг скачет другой всадник – сам красный, на коне красном, сбруя на коне красная.
Взошло солнце. Приласкало Василису, обогрело девушку и росу на косе высушило.
Целый день шла Василисушка. К вечеру вышла на полянку. Смотрит – изба стоит. Забор вокруг избы из людских костей. На заборе черепа человеческие, вместо ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – острые зубы. Обомлела девушка, встала как вкопанная. Вдруг едет всадник чёрный, на коне чёрном, сбруя на коне чёрная. Доскакал до ворот и пропал, как сквозь землю провалился.
Ночь настала. Тут у всех черепов на заборе глаза загорелись, стало на поляне светло, как днём.
Задрожала Василиса от страха. Ноги не идут, от страшного места не несут.
Вдруг слышит Василиса – земля дрожит, ходуном ходит. Это баба-яга в ступе летит, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам да как закричит:
– Фу-фу-фу, русским духом пахнет! Кто здесь есть?
Подошла Василиса к бабе-яге, поклонилась ей низёхонько, говорит ей скромнёхонько:
– Это я, бабушка, меня мачехины дочки к тебе за огнём прислали.
– Так, – говорит баба-яга, – твоя мачеха мне родня. Ну что ж! Поживи у меня, поработай, а там видно будет.
А потом как крикнет громким голосом:
– Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!
Отворились ворота, баба-яга въехала, Василиса вслед вошла. У ворот растёт берёзка, ладит девушку исхлестать.
– Не хлещи, берёзка, девушку! Это я её привела, – говорит баба-яга.
У дверей лежит собака, ладит девушку искусать.
– Не тронь её, это я её привела, – говорит баба-яга.
В сенях кот-воркот, ладит девушку исцарапать.
– Не тронь её, кот-воркот, это я её привела, – говорит баба-яга. – Видишь, Василиса, от меня нелегко выбраться, кот исцарапает, собака искусает, берёза глаза выбьет, ворота не откроются.
Зашла баба-яга в избу, на лавке растянулась.
– Эй, девка-чернавка, подавай еду!
Выскочила девка-чернавка, стала бабу-ягу кормить: котёл борща, да ведро молока, да двадцать цыплят, да сорок утят, да полбыка, да два пирога, да квасу, мёду, браги без счёту.
Всё съела баба-яга, Василисе только краюшку хлеба дала.
– Ну, – говорит, – Василиса, возьми вот мешок пшена, да по зёрнышку перебери, да всю чернушку выбери, а не сделаешь – я тебя съем.
Тут баба-яга и захрапела.
Взяла Василиса хлеба краюшку, положила перед куколкой да и говорит:
– Куколка-голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай! Тяжёлую мне дала баба-яга работу. Грозится меня съесть, если я всего не сделаю…
А куколка в ответ:
– Ты не плачь, не тужи, лучше спать ложись: утро вечера мудренее.
Только Василиса заснула, кукла и закричала:
– Птицы-синицы, воробьи и голуби, прилетайте, от беды Василису выручайте!
Слетелось тут птиц видимо-невидимо.
Стали пшено перебирать, стали громко ворковать, зёрнышки – в мешок, чернушки – в зобок. Да всё пшено по зёрнышку перебрали, от чернушки очистили.
Только дело сделали, проскакал мимо ворот белый всадник на белом коне. Рассвело. Тут проснулась баба-яга, Василису спрашивает:
– Что, работу сделала?
– Всё готово, бабушка.
Рассердилась баба-яга, – говорить-то нечего!
– Ну, – ворчит, – я сейчас на добычу полечу, а ты возьми мешок, там горох, с маком смешанный, всё по зёрнышку перебери, на кучи разложи. А не сделаешь – я тебя съем.
Вышла баба-яга на двор, свистнула – подкатила к ней ступа с пестом.
Проскакал красный всадник. Солнце взошло. Села баба-яга в ступу, выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.
Взяла Василиса хлебца корочку, накормила куколку и говорит:
– Пожалей меня, куколка-голубушка! Помоги мне.
Крикнула куколка звонким голосом:
– Прибегайте, мыши, – полевые, домовые, амбарные!
Набежало мышей видимо-невидимо. В час мыши всю работу сделали.
К вечеру собрала девка-чернавка на стол, стала бабу-ягу ждать.
Проскакал за воротами чёрный всадник. Ночь пала. У черепов глаза загорелись, затрещали деревья, зашумели листья, – едет баба-яга – костяная нога.
– Ну что, Василиса? Работа сделана?
– Всё готово, бабушка.
Рассердилась баба-яга, а сказать-то нечего.
– Ну, коли так, иди спать, и я сейчас лягу.
Пошла Василиса за печку и слышит – баба-яга говорит:
– Ты, девка-чернавка, печь разожги, огонь размечи, я проснусь – Василису зажарю.
Легла баба-яга на лавку, положила губы на полку, ступнёй закрылась, захрапела на весь лес. Заплакала Василиса, вынула куколку, положила перед ней хлебца корочку:
– Куколка-голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай. Хочет меня баба-яга изжарить да съесть.
Ну, куколка её всему научила: что делать, как быть, как беду избыть.
Бросилась Василиса к девушке-чернавушке, в ноги поклонилась:
– Помоги мне, девушка-чернавушка! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай. Вот тебе за это мой платочек.
Отвечает ей девушка-чернавушка:
– Ладно, милая, я тебе помогу. Буду долго печь топить, буду бабе-яге пятки чесать, чтобы ей крепче спать. А ты убегай, Василисушка!
– А меня всадники не поймают? Назад не воротят?
– Нет, – говорит девка-чернавка, – белый всадник – это день ясный, красный всадник – солнце золотое, чёрный – ночь тёмная. Они тебя не тронут.
Выбежала Василиса в сени. Бросился к ней кот-воркот, ладит её исцарапать. Кинула ему Василиса пирожок. Он её не тронул.
Побежала Василисушка с крыльца. Выскочила собака, ладит её искусать. Девушка ей хлебца бросила. Собака её отпустила.
Побежала Василисушка прочь со двора. Хотела ей берёзка глаза выстегать. Она её ленточкой перевязала, и берёзка девушку пропустила.
Хотели ворота захлопнуться. Василиса им петельки салом смазала, они перед ней и растворились.
Выбежала девица в чёрный лес. А тут и чёрный всадник проскакал, стало в лесу темным-темно.
Как без огня домой дойти? Как без огня в избу войти? Мачеха со свету сживёт.
И тут куколка Василису научила. Сняла Василиса череп с забора, на палку надела.
Бежит девушка через тёмный лес, – у черепа глаза светятся, тёмной ночью, как днём, светло.
А баба-яга проснулась, потянулась, Василисы хватилась, бросилась в сени:
– Кот-воркот, девушка мимо бежала, – ты её исцарапал?
А кот-воркот ей в ответ:
– Я тебе, баба-яга, десять лет служу, ты мне корочки не дала, а она мне пирожка дала!.. Вот я её и пропустил.
Бросилась баба-яга во двор:
– Пёс мой верный, искусал ты девку непослушную?
А собака в ответ:
– Я тебе сколько лет служила, – ты мне косточки не бросила, а она мне хлебца дала. Я её и пропустила.
Закричала баба-яга зычным голосом:
– Берёза, моя берёза, ты ей глаза выстегала?
А берёза ей в ответ:
– Я у тебя десять лет расту, – ты мои веточки верёвочкой не подвязала, а она меня ленточкой обвила. Я её и пропустила.
Подбежала баба-яга к воротам:
– Ворота мои крепкие, вы закрылись, задержали девку непослушную?
А ворота ей в ответ:
– Мы тебе сколько служили, – ты нам в петельки воды не подлила, а она нас сальцем смазала. Мы её и пропустили.
Рассердилась тут баба-яга. Стала собаку бить, кота трепать, ворота ломать, берёзу рубить.
Уходилась, упарилась, притомилась. Не стала Василису догонять.
А Василисушка домой прибежала.
Видит – в доме огня нет.
Выбежали мачехины дочки, забранились, заругались:
– Что долго ходила, огня не несла? У нас никак огонь в доме не держится. Уж мы высекали, высекали, никак не высекли, а который от соседей приносили, тотчас в избе гас. Авось твой огонь будет держаться.
Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху да на её дочерей, так их огнём и жгут. Те было прятаться, но куда ни бросятся, глаза всюду за ними так и следят.
К утру совсем сожгло их в уголь, а Василису не тронуло.
Зарыла Василиса череп в землю, – вырос на этом месте алый розовый куст.
Не захотела Василиса в этом доме оставаться, пошла в город и стала жить у одной старушки. Вот как-то и говорит она ей:
– Скучно мне, бабушка, без дела сидеть. Купи-ка мне самого лучшего льну.
Купила ей бабушка льну; села Василиса прясть.
Работа у неё так и горит, веретёнышко так и жужжит, так и вьётся, нитка тянется ровная, тонкая, как золотой волосок.
Стала Василиса полотно ткать, выткала такое полотно, в игольное ушко вместо нитки вдеть можно.
Выбелила Василиса полотно белее снега.
– Вот, бабушка, – говорит Василиса, – продай это полотно, а деньги себе возьми.