Коря себя, Никитин не осознавал, что отнюдь не слабоволие, а как раз исключительная решимость погнала его в погоню за американцем. Он не мог поступить иначе. Подвести майора Андреева не позволяла совесть, а ее голос был куда громче, чем голос благоразумия. Во всяком случае, что касается Никитина.
Боевиков во втором «Хаммере» перебили в два счета, хотя один из них то ли сдуру, то ли со страху все же выстрелил в ответ, ранив Никитина в руку, но майор не признался в этом своим бойцам. Командир «Набата» одной рукой выволок труп с водительского сиденья, запрыгнул на него сам и, подняв две сведенные вместе ноги, несколько раз ударил подошвами в лобовое окно, которое после обстрела покрылось трещинами и разломами, мешающими обзору. Избавившись от стекла, он включил заглохшее зажигание и нажал на газ. Внедорожник сорвался с места и, обходя колдобины, пошел по извилистой, изобилующей, кроме ям, еще и множеством валунов и камней грунтовке. Пыль, поднятая передним «Хаммером», заставила Никитина морщиться и плеваться.
— Ничего, все равно не уйдешь, — зло процедил он.
Пуля прошла навылет или засела в мышце, оттого левая рука слушалась плохо. Никитин вел машину одной рукой. Гонку осложняла косая ссадина на лбу, полученная во время выбивания стекла. Он стирал кровь, но чтобы ее остановить, требовалось прекратить преследование, чего майор не мог допустить.
— Не уйдешь, — повторял он как заклинание.
За все время Никитин выстрелил из своего пистолета всего четырежды, опасаясь случайно убить жертву и не желая тратить патроны. Пару раз американский вездеход уходил с дороги и снова возвращался на нее. Время от времени преследуемый отстреливался. Никитин не возражал, это придавало ему злости и азарта. Расстояние заметно сокращалось. Второй «Хаммер» медленно, но верно нагонял первый.
Когда расстояние достигло нескольких метров, американец снова открыл огонь. Одна из пуль сорвала зеркало, висящее в салоне. Здоровой рукой Никитин вцепился в руль мертвой хваткой, а сам отклонился вправо, под приборную панель. Машины разделяли каких-то два-три метра.
Стрельба прекратилась. Пользуясь тем, что американец принялся перезаряжать магазин, Никитин, прижав подошвой педаль акселератора, обошел соперника. Оскалившийся американец что-то прокричал, вытягивая из окна руку с пистолетом.
Майор Никитин отпустил педаль и прокричал:
— Привет от Гастелло!
Машина рванулась вперед, как пришпоренный жеребец. Он слегка повернул руль, и его внедорожник ударил в бок «Хаммеру» Лонгмана. Оттуда грохнул выстрел, но пуля прошла мимо.
От удара автомобиль Никитина тряхнуло, но он удержался на дороге, тогда как «Хаммер» с американцем, громыхая, словно гигантская жестянка с металлическим хламом, завалился набок.
Майор затормозил. Вышел из машины, взял в правую руку пистолет и глянул вниз. Вплотную к перевернутому автомобилю лежала фигура водителя. Она была видна лишь до пояса, все остальное находилось под тяжелым корпусом. Рядом копошилась фигура того, который стрелял в Никитина из окна. Нос у американца был разбит, вся нижняя часть лица окровавлена, как будто он зачем-то намалевал себе красную бороду.
Не сводя глаз с его рук и держа собственный пистолет наготове, Никитин стал спускаться вниз.
— Не бойся, — сказал американец на чистейшем русском языке. — Патроны рассыпались, а магазин потерялся, пока мы кувыркались. Я без оружия.
— Вставай и иди сюда, — приказал Никитин.
— Лучше ты иди сюда. У меня кое-что для тебя есть.
— Тебя как зовут?
— Карл. Карл Лонгман.
— Так вот, Карл Лонгман, — отчеканил Никитин, — когда тебе приказывает российский офицер, делай что тебе говорят, а не торгуйся. Меня это нервирует.
— Я не торгуюсь, — поспешно проговорил американец. — Точнее, да… торгуюсь. — Он издал нервный смешок. — В машине кейс, набитый упаковками долларов. Бери его, а меня отпусти.
— Заткнулся. Встал. Пошел наверх. Точка.
Услышав тон, которым это было произнесено, Лонгман подчинился и, прихрамывая, стал карабкаться по склону. В голове у него было пусто, как будто все мозги вылетели оттуда, когда он катился с холма.
Заложники, выведенные из тесной затхлой пещеры, вели себя так, словно вдыхали не чистый горный воздух, а некий опьяняющий газ, от которого одни рыдали, другие смеялись, третьи погружались в подобие транса, никак не реагируя на происходящее.
Тем, кто нуждался в медицинской помощи, оказывали ее бойцы «Осы» и «Набата», поскольку военврач Матросов был занят ранеными. Для них соорудили носилки, в которые просунули жерди.
— Моих заберешь? — спросил Никитин у Андреева, кивая на раненого Чебака и убитого Селезнева, заботливо уложенных в тени. — Я дам тебе пару человек, которые проводят вас до аэродрома.
Они сидели на корточках на самом солнцепеке, совершенно не замечая жары. Андреев курил мятую сигарету, делая короткие быстрые затяжки. Никитин меланхолично грыз сухой стебелек. Друг на друга почему-то старались не смотреть. Так случается между людьми, проникшимися внезапной взаимной симпатией, но не желающими проявлять свои чувства. Никитин все больше поглядывал на высокое голубое небо. Андреев предпочитал смотреть на каменистую почву, хотя ничего интересного там не наблюдалось.
— Раненых на джипе отвезем, — сказал он. — На том, в котором ты мистера Лонгмана привез. Спасибо тебе.
— Ты меня уже в шестой раз благодаришь. Не надоело?
— Нет, майор. Ты очень важное дело сделал.
— Ну, сделал так сделал, — поморщился Никитин. — Памятник мне теперь поставить, что ли?
Андреев перевел взгляд на перевязанную руку командира «Набата» и проговорил:
— Тебе не на постамент, тебе в госпиталь надо.
— Пустяки. Царапина. Заживет как на собаке. — Желая поскорее сменить тему, Никитин напомнил: — По пути на летное поле не забудь перевернутый «Хаммер» обыскать. Твой американец божился, что там чемодан с долларами лежит.
— Что ты сказал? — уставился на него Андреев.
— Что слышал.
— И ты его не взял?
— Мне пленника охранять надо было, — пояснил Никитин. — Может, он специально баксы выдумал, чтобы меня подловить, когда я в ловушку сунусь. Хотя… похоже на правду. Ведь со всей этой ордой наличными расплачиваться нужно было.
Он посмотрел в сторону убитых талибов, которых стащили в ложбину и там свалили кучей, чтобы наспех забросать камнями. Прятать их не имело смысла. Жители кишлака наверняка украдкой следили за боем и должны были явиться сюда, чтобы обыскать трупы. Жизнь в горах трудна и сурова. Тут и пластмассовая зажигалка — настоящее богатство, не говоря уже об оружии и гранатах.
— Трофейные автоматы не заберешь? — спросил Никитин.
— А ты как думаешь? — усмехнулся Андреев.
— Думаю, у тебя инструкция оставлять чужое оружие на месте.
— Правильно думаешь. В этой стране сейчас заправляют земляки мистера Лонгмана. Зачем облегчать им жизнь? Когда мы в Афганистан пришли, они всех вооружали до зубов. Пусть теперь пожинают.
— Думаешь, я против?
Андреев заглянул в глаза Никитину и улыбнулся:
— Думаю, нет.
Они немного помолчали, не зная, что еще сказать друг другу. В принципе, говорить было нечего. Оба сделали все, что могли, а красноречием они не отличались.
— Пойдем, — сказал Никитин, поднимаясь с корточек. — Нам еще место подходящее искать, чтобы затаиться до темноты.
— Удачи. — Андреев крепко пожал его пятерню. — И еще раз спасибо.
— В седьмой раз, — заметил Никитин.
— А это от имени всей боевой группы, — усмехнулся Андреев и неожиданно тут же помрачнел.
— У меня тоже теперь состав неполный, — поняв, вздохнул Никитин. — Такие ребята…
— Лучшие всегда первыми гибнут.
Это была неправда, но почему-то принято говорить так, вот Андреев и сказал. Ничего не ответив на это, Никитин сделал несколько шагов в сторону своих бойцов и только потом обернулся:
— Совсем забыл, за тобой должок. С тебя поляна.
— Без вопросов, — откликнулся Андреев, и улыбка вернулась на его лицо. — Когда и где?
— А вот этого никто не знает, — махнул рукой Никитин. — Если свидимся. — С этими словами он снова отвернулся и зашагал прочь.
— А если нет?
Окрик Андреева не заставил его остановиться. Не оборачиваясь, он бросил через плечо:
— Тогда сам за наше здоровье выпей. И за упокой души тех, кому больше не пить.
Вот и все прощание. Не обещавшее встречу впереди.
Связавшись по рации с Комаровским, Андреев бегло доложил о результатах штурма. Пассажиры «Боинга», среди которых не было ни одного русского, не понимали ни единого слова из их разговора, однако зачем-то прислушивались и смотрели на майора с тем почтительным уважением, которое всегда испытывают к своему спасителю спасенные.
Слушали доклад также мулла Джамхад и Карл Лонгман. С руками, стянутыми за спиной специальными пластиковыми ремешками, они лежали на боку, лишенные возможности видеть друг друга. Их охранял Соболев. Ему страстно хотелось попинать в зад одного и второго, поэтому всякий раз, когда желание становилось непреодолимым, он начинал прохаживаться, что-то бормоча себе под нос и часто сплевывая.
Сообщив о потерях, Андреев умолк, ожидая реакции генерала. Тот тяжело вздохнул:
— Да, майор. Не знаю, что и сказать. Невосполнимая потеря.
— В том-то и дело… — Горло у Андреева перехватило, поэтому прошла пара секунд, прежде чем он закончил оборвавшуюся фразу: — В том-то и дело, что восполнимая. На том Русь и стоит. Как в той песне, помните? «Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие как часовые».
— Так и есть, — произнес Комаровский. — Что ж, на родине мы погибшим воинские почести воздадим, а живых наградим по заслугам. Выступайте на аэродром. За вами выслан «Ми‑8». Так как группу «Набат» решено оставить в Афганистане, подойдет один борт, заберете с собой и погибших Никитина, и пленных.
— А заложников куда? — спросил Андреев.
— Сопроводите их наверх ущелья, чтобы пакистанские летчики их увидели и смогли посадить машины.
— Сделаем, товарищ генерал, — ответил Андреев. — А не будет осложнений с пакистанцами?
— С ними все обговорено. На самом высоком уровне.
— Личная просьба, товарищ генерал… Можно?
— Валяй, — буркнул Комаровский, который личные просьбы терпеть не мог.
— Замолвите наверху словечко о майоре Никитине, он нас здорово выручил.
— Сделаю. А за тебя словечко замолвить?
— Не надо, товарищ генерал. Обойдусь.
— И действительно, обойдешься, — усмехнулся Комаровский, — ты уже отмечен. И наградой, и повышением в звании. Поздравляю… — Запнувшись, он закончил: — Поздравляю, подполковник.
— Служу России, — просто, без пафоса отозвался Андреев.
— Хорошо служишь. Со взятием Лонгмана и Джамхада угроза крупных терактов в стране практически снята. Американец — крупная рыба. Акула, я бы сказал. Помнишь историю с супервзрывчаткой? Лонгман организовал. За ним не менее десятка подобных дел числится, так что отвечать будет по полной программе.
— А Джамхад?
— Этого попробуем перекупить. Послужил американцам, пусть теперь нам послужит. Свой человек в Талибане — это, брат, не фунт изюма.
— Предаст своих, предаст и нас, — предупредил Андреев, — да и парализован он частично, позвоночник поврежден.
— Он и таким будет нужен, майор, — сказал Комаровский и поспешил поправиться: — Подполковник.
— Чуть не забыл…
— Слушаю?
— Майор Никитин утверждает, что американец его подкупить пытался. — Андреев покосился на Лонгмана и понизил голос, прикрывая микрофон рукой. — Якобы в «Хаммере», брошенном на полпути к аэродрому, находится чемодан с долларами.
— Проверишь, — равнодушно произнес Комаровский. — Если это правда, деньги заберешь с собой и сдашь под расписку в финансовый отдел управления.
Подобно всем лучшим российским офицерам, генерал не отличался меркантильностью и относился к деньгам без восторженных эмоций. У него были иные жизненные приоритеты, и мысли его занимали тоже иные.
— Теперь насчет «Боинга», — сказал он. — Повторяю — самолет уничтожить! Такое количество взрывчатки оставлять нельзя. Перед тем как в вертолет погрузитесь, прикажи своему саперу подготовить «Боинг» к ликвидации. Пусть какое-нибудь простенькое взрывное устройство смастерит, чтобы рвануть, когда вы отлетите подальше.
— Рванем, — пообещал Андреев.
— Будь она проклята, эта необъявленная война! — с чувством произнес генерал Комаровский. — Не мы ее начинали, но нам ее заканчивать. И чем быстрее, чем жестче и беспощадней, тем лучше.
— Золотые слова, Валентин Сергеевич, — сказал Андреев, впервые обратившись к начальнику Управления Антитеррористического центра по имени-отчеству. Сегодня он мог себе это позволить.
Они попрощались, тепло, но без всякой сентиментальности. Потом Андреев приказал подчиненным строиться.
— Слушай мою команду… — начал он, помолчал немного, махнул рукой и скупо улыбнулся: — Рвем «Боинг» — и домой.
— На чем? — спросил Мухин.
И тут, словно в ответ, из-за перевала послышался рокот вертолетного двигателя.
Вскоре на более-менее ровной площадке приземлился «Ми‑8». На борт загрузили убитых, пленных, места в десантном отсеке заняли бойцы диверсионно-штурмовой группы «Оса», и вертолет взлетел. Через минуту бойцы увидели поднимающийся над бывшим аэродромом огромный огненный шар. Напичканный взрывчаткой «Боинг» был подорван. «Оса» возвращалась домой, в то время как разведывательная группа «Набат» уходила в глубь гор. Ее работа в Афганистане продолжалась.