– Госпожа, граф приехал и просит вас спуститься.
– Он не один? – уточнила Колетт, закрывая книгу и поднимаясь.
– Нет, мадам. С ним еще несколько господ.
– Каких?
– Которые и раньше здесь бывали.
Значит, с Ренаром приехали друзья. Странно, он говорил, что собирается прибыть один. Не спрашивая больше ни о чем Серафину, Колетт кивнула и спустилась в гостиную.
Из открытых дверей слышался ровный, красивый голос шевалье де Миоссана:
– Я сейчас возвращусь в Лувр, господа, и в случае чего отправлю вам весть.
– Ваша весть не должна затеряться на узких парижских улицах нынче ночью, – отвечал Ренар.
– Об этом я позабочусь.
Колетт остановилась в дверях. Мужчины повернулись к ней, и все, кроме Ренара, поклонились. Их было около десятка – люди, действительно и раньше часто бывавшие в доме де Грамонов, цвет дворянства Наварры, приятели короля Генриха. Ренар сидел в кресле, словно бы во главе собрания, Кассиан устроился на кушетке, но большинство присутствующих стояло, и это вдруг пробудило тревогу.
– Доброго вечера, господа, – сказала Колетт и прошла в гостиную, чтобы сесть рядом с графом в свободное кресло. – Я рада, что вы нанесли нам визит, но удивлена.
Подождав, пока она сядет, Ренар сказал:
– Мне жаль, милая моя, что мы потревожили ваш покой, однако сегодня вечером случилось печальное событие: совершено покушение на Гаспара де Колиньи.
Колетт ахнула.
– Он жив?
– Да, к счастью. В него стреляли неподалеку от Лувра, когда адмирал возвращался домой. Он ехал мимо дома, принадлежавшего Гизам; там-то и засел убийца! К счастью, пуля лишь ранила его в руку, и адмирала поспешно отвезли домой. Мы только от него. Я… мы опасаемся, что это лишь начало.
Колетт обвела взглядом собравшихся мужчин. Все они имели вид хмурый и решительный, почти все были гугенотами, и чернота их одежд наводила на мрачные мысли о трауре. Траур будет всеобщим, если… Колетт не хотелось думать об этом.
– Теперь дом адмирала охраняет гвардия, – сказал шевалье, которого звали Жермен Гарро. – Мы же должны сохранить живым нашего короля, не так ли?
– В проклятых коридорах Лувра никому нельзя доверять, – с досадой произнес Кассиан.
– Что же теперь будет? – спросила Колетт у Ренара.
– Никто не знает, моя дорогая, никто. – Он выглядел печальным и задумчивым; Колетт полагала, что если произойдет нечто подобное, Ренар станет кипеть от злости – а он являл сейчас лишь тяжелую печаль. – Возможно, наутро король Карл извинится перед тем, кого он почтительно называет отцом, и все продолжат наслаждаться праздниками. А возможно… многое другое. Для этого нужно дожить до утра. – Ренар кивнул собравшимся. – Что же, мы договорились, господа. Я присоединюсь к вам позже.
– Вы что же, поедете обратно в Лувр? – встревоженно спросила Колетт, пока дворяне, переговариваясь, выходили из комнаты. – Вам так необходимо это сделать?
– Я приеду позже ночью, если ничего не случится, – сказал он рассеянно, думая о своем. Кассиан бросил на графа быстрый взгляд, сказал, что обождет его на улице, и тоже покинул гостиную: сегодня вечером барон де Аллат оказался изумительно тактичен. – Ах, моя дорогая, хорошо бы вам уехать из города сейчас! Но я не могу выделить нынче Кассиана к вам в сопровождение, он нужен мне здесь самому. Вы простите мне это? Если наш народный хворост вспыхнет сегодня ночью, обещаю, что пришлю барона к вам, и вы поступите, как мы с вами договаривались. А если ничего не случится и наши сюзерены уладят это происшествие, то через неделю я лично сопровожу вас в Грамон.
– И останетесь в Наварре? – с надеждой спросила Колетт.
– Это будет от многого зависеть. Мне хотелось бы, дорогая моя, но я не знаю, чего захочет Генрих.
– Будьте осторожны, Ренар, – попросила она. – Я знаю, что сейчас вам нужно идти, но будьте осторожны! И передайте мои пожелания скорейшего выздоровления адмиралу, если увидите его снова. Мне так жаль, что он подвергся нападению!
– За всем этим стоят Гизы, в том у меня сомнений нет, – бросил Ренар зло, – и ах, как мне хотелось бы свернуть холеную шею Генриха Гиза! Как жаль, что у меня нет такой силы и таких прав. Ну что ж, в крайнем случае смешаю его имя с грязью. – Он поднялся. – Отправляйтесь спать, моя дорогая, негоже вам бодрствовать в столь позднее время. А я постараюсь прислать о себе весть, коль скоро это будет возможно. Если Кассиан сможет приехать, он не станет беспокоить вас; люди вроде него довольствуются самым простым, так что поспит он хотя бы и на этой кушетке. Велю ему снять сапоги, чтобы вещь не испортил.
Колетт невольно улыбнулась: даже в эту ночь, когда вплотную придвинулось нечто неведомое и страшное, граф де Грамон находил место для шутки, и это необъяснимым образом успокаивало.
Она кивнула ему на прощание, и он стремительно вышел, позвякивая шпорами и шпагой, – первое служило украшением, так как Ренар редко пришпоривал лошадей, а вторым он умел пользоваться отвратительно. Два пистолета, торчавшие за поясом графа, давали хоть какую-то надежду, и Колетт подумала со страхом, что если случится уличная стычка, у Ренара не так много шансов выйти из нее победителем. Ведь нужно хорошо владеть оружием, не так ли? Граф же не раз утверждал, что это не его стезя, да и Колетт видела его дуэль с тем парижским юнцом.
Через некоторое время пришла Серафина, и Колетт пересказала ей новости. Служанка ахнула, услышав о покушении на знаменитого адмирала Колиньи, и выразила надежду, что теперь-то уж его надежно охраняют. Колетт не знала, так ли это, и оставалось верить, что гвардейцы сумеют защитить дом. Ее собственный особняк вдруг показался ей хрупким. Этот дом с его толстыми стенами, при первом знакомстве такой основательный и надежный, теперь ничуть не напоминал Колетт неприступную крепость. Сколько времени займет у бунтовщиков выломать дверь?
– Нет, – сказала себе Колетт, – я должна быть сильной. Если уж Ренар может – а ему ведь труднее, он мужчина и, наверное, страдает от того, что такой плохой боец. Он всегда брал хитростью, но сможет ли он выкрутиться теперь? И сможет ли король Наваррский защитить своих подданных?
Терзаемая сомнениями, Колетт отправилась спать, полагая, будто тревога не даст ей и глаз сомкнуть, однако, вопреки ожиданиям, уснула почти мгновенно. Пробудилась уже ранним утром, когда за окнами рассвело, и, позвав Серафину, узнала, что граф возвратился к себе еще в середине ночи.
– Так сказал мне Бодмаэль, госпожа, он помогал его светлости переодеться ко сну. – Серафина расчесывала густые волосы Колетт, не давая им спутаться. – На улицах все спокойно, хотя, мне кажется, очень тревожно, мадам! Наши конюхи говорят, чтобы мы не ходили одни по улицам; мало того, что в Париже по приказу ее величества Екатерины велено хватать каждую девушку, которая идет без сопровождения, так еще и это недовольство! Даже те католики, которым ничего не надо от протестантов и которых никто не тронет, начинают бояться своих! Его светлость не говорил ли о том, чтобы уехать обратно в Наварру? – осведомилась она. Серафина была достаточно привилегированной особой в доме, чтобы задавать подобные вопросы.
– Если Бог будет милостив, мы уедем через неделю, – сообщила ей Колетт.
– Будем молиться о том.
Граф де Грамон спустился к завтраку и поведал супруге, что все особы королевской крови, узнав о происшествии с адмиралом Колиньи, весьма сочувствовали ему. Город продолжал жить, торговать, ругаться, праздновать, и снова намечались прогулки у реки и веселые балы. Колетт, впрочем, утратила желание веселиться и заявила, что не собирается больше покидать особняк до отъезда. Ею руководил не столько страх, сколько нежелание доставлять хлопоты Ренару – пускай знает все время, где она, и не думает о ее безопасности. Хотя, может, чудаку графу и понравилось бы, если б его нелюбимую жену встретил ночной убийца. Колетт подумала об этом – и не поверила сама себе.
– Будем надеяться, что королю Наваррскому удастся совершить чудеса дипломатии и все разъедутся из Парижа живыми, – сказал Ренар. Он мало ел, пил чистую воду и странным образом выглядел не осунувшимся, а полным сил. – Колиньи нужен Карлу, чтобы вести войну во Фландрии. Конечно, остаются еще недовольные Гизы, однако их можно обойти хитростью. Ах, время, время, почему ты так беспощадно быстро течешь!
Несмотря на тяжелую, давящую атмосферу, проступавшую в городе сквозь яркость свадебного праздника, словно пролитая кровь через брошенный на нее платок, 23 августа ничего не случилось.
Ад разверзся на следующий день.
Был канун Дня святого Варфоломея.
Глава 12
С самого утра в воздухе словно висело тяжелое облако, и Колетт казалось, что дышать трудно, хотя день выдался погожий и ясный. Ренар еще утром уехал в Лувр и долго не возвращался; Колетт занималась домашними делами, немного вышивала, немного читала, и беспокойство не покидало ее. Кто бы ни был Идальго, он сумел поразительно точно и заранее уловить то, что сейчас должен был ощутить каждый, – угрозу.
Ренар приехал, когда начало смеркаться, и переговорил с Колетт коротко и отрывисто. Он очень торопился.
– Мне нужно поехать в одно место в городе, дорогая, и я могу пробыть там долго, возможно, до самого утра. Позже я пришлю Кассиана сюда. Так мне будет спокойнее, да и вам тоже.
– Почему вы не приедете сами? Что за дела у вас? – Ей не нравилось то, что Ренар явно недоговаривает чего-то. Она уже неплохо его знала – и знала, к чему этот сосредоточенно-лисий вид – к поступкам. Так выглядел граф де Грамон, прежде чем уехать на две недели в Сен-Илер, чтобы выделить денег на благоустройство старого замка. Однако тут дело явно шло о вещах более серьезных.
– Только те, с которыми я могу справиться. – Граф не собирался открывать карты. – Моя дорогая, вам не следует об этом задумываться.
– Вы не доверяете мне? – спросила Колетт с горечью. – Но я ведь ваша жена и готова поддержать вас. Прошу, Ренар, скажите.
Он заколебался – Колетт это видела, – однако часы начали отбивать четверть восьмого, и резкий звук прервал размышления графа.
– После того как мы возвратимся в Грамон, я расскажу вам. А пока будьте умницей, дорогая супруга, и сидите в этой норе тихо, как мышь. Скоро прибудет Кассиан. Если вам будет угодно, – он подмигнул, – пожалуйте ему ужин.
Ренар исчез стремительно, и Колетт даже не слышала, как он уехал, хотя и знала, что перед тем граф ненадолго поднялся в свою спальню.
Потянулось время, тягучее, как смола, и с каждой минутой оно становилось все удушливее и тяжелее.
Серафина тоже была встревожена. Она вошла в гостиную, где Колетт терпеливо ожидала Кассиана, который все не ехал, и сказала, что помощник повара был в городе и видел, как вооруженная толпа, размахивая факелами, окружила некий дом неподалеку от Лувра; кто проживает там, юноша не знал, и со всех ног бросился в укрытие – в дом, где служил.
– Моя госпожа, может ли это быть смута?
– Боюсь, Серафина, это именно она и есть, – отвечала Колетт, помертвев. Где-то там, в ночном городе, находится ее муж, а еще – ее король, и кузен с тетушкой и дядюшкой, и многие люди, которых Колетт успела узнать и полюбить.
– Что прикажете делать, госпожа?
– Я жду барона де Аллата, – сказала Колетт. – Он, несомненно, расскажет точнее, что происходит в Париже. Но приготовь на всякий случай тот мужской костюм, что лежит в сундуке. И еще, Серафина, сложи в дорожный мешок все драгоценности и те вещи, которые сочтешь нужными. Если Кассиан скажет, что нужно уезжать, мы уедем. Возможно, – предложила она нерешительно, – тебе тоже следует одолжить у кого-нибудь мужские чулки?
– Ах, мадам, я выросла в Наварре, я и в юбке смогу скакать на лошади так, что любой наездник от зависти лопнет, – засмеялась Серафина, и Колетт стало тепло оттого, что рядом с нею есть хоть одна подруга.
– Тогда ступай, ступай.
Серафина выполнила все в точности. Ночь плескалась за окнами, издалека долетали крики, однако дом стоял далеко от центра, и если в городе бушевала смута, сюда она пока не докатилась. Время шло, Кассиана не было. Часы пробили девять, десять, одиннадцать, стрелки подбирались к полуночи, когда наконец кто-то забарабанил в дверь. Один из лакеев, вооруженный аркебузой, открыл – но это не обезумевшая толпа ломилась в дом, а долгожданный барон де Аллат.
– Все кончено! – стремительно сказал он, входя в гостиную. Одет Кассиан был полностью в черное – никакой вышивки, никаких украшений, даже белого плоеного воротника нет, даже столь любимых бароном кружев. – Колиньи убит.
– О Господи! – воскликнула Колетт, на которую сказанное обрушилось гранитной плитой. – А король Наварры?
– Он в Лувре, как и его кузен, Генрих Конде, как и еще многие, и что с ними – мне неизвестно.
– А мой супруг? – спросила Колетт, страшась услышать правду.
– Он жив, и он не в Лувре – вот куда он желал бы попасть, но, увы, туда не пройти! Все кишит предателями из швейцарской гвардии и повсюду беснующиеся толпы! – Кассиан стянул шляпу с растрепавшихся кудрей и вытер пот со лба. – Ах, мадам, что за скверное время! Что за бесчестное время! Эти подлые люди, понукаемые герцогом Гизом, ворвались в дом адмирала и убили его. Я сам видел его тело! А после того толпу было уже не остановить. Католики пошли резать гугенотов, украсившись белыми крестами, а кому-то и того не надо – лишь бы было оружие. Это смута, как и говорил Идальго, смута, и да поможет нам Бог!
Он прервал свою пламенную речь, словно опомнившись, и заговорил более спокойным и сухим тоном:
– Ренар прислал меня к вам. Он сказал, что вы помните, что надлежит делать и что вы ему обещали. Сейчас вы переоденетесь, мадам, и мы с вами покинем Париж. Ваша служанка и ваши люди из Грамона едут с вами; не бойтесь, вместе с ними мы сумеем вас защитить.
– Они не испугаются толпы? – Колетт, конечно, нравились конюхи и лакеи, однако это были люди простые, и они могли запросто отступить, увидав столь внушительную угрозу.
– Если Господь поможет нам, никаких толп мы не встретим. И к тому же не стоит вам об этом беспокоиться, сударыня. – Кассиан позволил себе улыбку. – Ваш супруг давно позаботился о том, чтобы ему служили люди, которые знают, что от них требуется. Все мы вооружены и сопроводим вас из Парижа. Неподалеку отсюда есть замок, стоящий уединенно; его хозяин дружен с графом. Там вы и укроетесь, пока ваш супруг не приедет за вами, что он твердо вам обещает.
– Тогда извините меня, барон, и подождите немного. Я скоро буду готова, – быстро проговорила Колетт и устремилась вверх по лестнице.
Обещание, переданное от Ренара, пролилось словно бальзам на растревоженную душу Колетт. Граф привык держать слово. Значит, он придет.
Она не стала думать о том, что может делать Ренар сейчас на парижских улицах; он хотел, чтобы его жена поступила определенным образом и не доставляла ему лишних хлопот – и она, видит Бог, подчинится. Это самое мудрое, что можно совершить в таких обстоятельствах.
– Мы едем, Серафина, – войдя в свои покои, сказала она служанке.
– Я готова, мадам. Я помогу вам переодеться.
Они действовали ловко и быстро: рубашку Колетт надела прямо на корсет, с чулками тоже справилась проворно, сапоги сели на ногу как влитые. В зеркале отражалась странная фигура, и ужасно непривычно было ощущать себя в такой одежде; но ради спасения своей жизни Колетт могла пойти и не на такое. Волосы ее Серафина заранее уложила наиболее удобным образом, собрав в тяжелый узел, – никакого следа виртуозной прически. Мягкая шляпа с перьями, плащ, пояс с висящим на нем кинжалом – Колетт была готова в считаные минуты.
Она спустилась в гостиную, и барон де Аллат на несколько мгновений потерял дар речи, а когда снова обрел его, то воскликнул:
– Ах, мадам! Никто в здравом уме не примет вас за мужчину в этой одежде, однако поедем мы быстро. Вы прекрасны даже в этот грозный час.
– Вы настоящий трубадур, барон, – сказала Колетт, улыбаясь. – Позже я отвечу на ваши слова подобающим образом. Готовы ли кони?
– Еще несколько минут, сударыня. Ваши люди проверяют оружие.
И правда, откуда-то слышалось бряцанье клинков. От этого металлического звука мурашки поползли по спине Колетт; мысль о том, что придется выйти из надежного дома в прямом смысле в убийственную ночь, наполняла сердце страхом.
«Будь сильной, – сказала себе Колетт, – будь храброй ради него».
Только бы он не сгинул в этой тьме, ее насмешливый муж, которого она не понимала и о котором думала теперь так часто, словно он ни на миг ее не покидал.
От нового стука в дверь Колетт вздрогнула всем телом. Кассиан насторожился, словно пес, потянул из ножен шпагу. Один из слуг бросился узнать, кто явился, и, прибежав в гостиную, доложил:
– Это барон де Саваж; он просит разрешения переговорить с графом и графиней. С ним несколько человек из мушкетерской роты, однако барон обещает войти один и без оружия.
– Саваж? – переспросил Кассиан, весьма озадаченный. – Этому-то здесь что понадобилось? Не впускайте его, мадам, он может быть опасен.
Однако Колетт была иного мнения.
– Если он враг, то вы успеете меня защитить. Если он друг, то он поможет спастись. Если он принес весть, я хочу ее выслушать. Он не знает, что Ренара тут нет, иначе не спрашивал бы о нем. Луи, – обратилась она к слуге, – впусти барона, только посмотрите, сдержит ли он свое обещание насчет оружия. Встретьте его с аркебузой.
– Да, моя госпожа.
– Кассиан, – обратилась Колетт к де Аллату, впервые называя по имени, – барон полагает себя чрезвычайно умным, и что бы он ни хотел сказать, он легче выболтает это слабой глупой женщине, а не вооруженному до зубов мужчине. Вон там дверь в музыкальную комнату; прошу вас, идите туда и оставьте створку приоткрытой. Вы будете слышать все, что мы станем здесь говорить, а если мне будет угрожать опасность, то успеете вовремя.
– Но, сударыня! – запротестовал барон. – Я обещал Ренару!..