Взгляд Фогельника метнулся к мониторам. И действительно, клювастые демоны, казалось, постепенно теряли свою силу. Авангард чудовищ бил своими пергаментными крыльями и терял высоту. Но ещё до того, как достичь земли, монстры становились прозрачными и растворялись в пустоте. Следующая за ними штурмовая группа с рёвом беспорядочно махала кулаками. Через доли секунды и сквозь них уже просвечивало багровое небо.
— И правда. Они постепенно исчезают, — буркнул Фогельник.
— Вот видите, господин генерал, — ответил Селерум. — Так что не беспокойтесь. Дефект скоро будет устранён.
Через несколько минут небо опустело.
4. 1999 год: Балканские кровопийцы
Залы дворца Киджи, где располагалось правительство Италии, даже вычищенные до блеска, всегда казались немного запылёнными. Причина крылась в позолоченной лепнине и ещё больше — в дорогих деревянных панелях стен. Энрико Саура всегда подозревал, что обшивка стен служит единственно тому, чтобы скрывать за собой колонии отвратительных паразитов. Он недоверчиво оглядывал аляповатые стены помещения, в котором находился. И тосковал при этом по холодной функциональности американских кабинетов, по их минималистской элегантности и огромным окнам, открывавшим взгляду грандиозные панорамы большого города. Рим действовал на него удушающе.
Молодой госсекретарь оборонного ведомства Альдо Массимутти восторженно постучал по странице газеты «Seconda Repubblica», развёрнутой перед ним.
— Я хотел бы вас поздравить. Наконец-то заголовок, который поможет нам в дальнейшем. «Трупы мирных жителей Косова сожжены в крематории». И снимки, сопровождающие текст, просто фантастические. Кто такой этот Пьеро Регина?
— Один из наших корреспондентов. Светлая голова.
Вот уже два года Саура был главным редактором ежедневной газеты. Похвала ему льстила; а быть приглашённым во дворец Киджи в качестве советника самых видных правительственных лиц означало, так сказать, высшую честь. Тем не менее, он счёл нужным внести одно уточнение:
— Снимки, впрочем, подбирал я сам.
— Брависсимо! — Массимутти погладил свою ухоженную бороду, единственный реликт его тщательно уничтоженного прошлого, в котором он был лидером коммунистов. — Это отличная идея — снабдить статью снимками такого рода. На одном фото — нацистский крематорий, на другом — евреи, привезённые в Освенцим… И затем снимок трупов. Кто, чёрт возьми, все эти люди?
— Убитые в Рогаво албанцы. Сообщение прошло около месяца назад бегущей строкой и даже вызвало протесты…
Массимутти улыбнулся.
— Верно, я припоминаю. Тогда в газетах писали, что это стойкие мирные жители, которых добили бейсбольными битами. А ведь при них оружие, и они явно застрелены.
Саура пожал плечами.
— Информацию мы получили от германского министра обороны Шарпинга. Мы не могли знать, что резня состоялась задолго до войны. Стычка между сербскими солдатами и группой добровольцев Армии освобождения Косова. Мы даже на очевидцев не могли сослаться.
— Неважно. Абсолютно неважно. Такая информация имеет срок жизни самое большее двадцать четыре часа. Следующие затем опровержения уже не могут сгладить первое впечатление. — Массимутти снова повернулся к газете, которая вызвала у него такой восторг. Он ухмыльнулся. — Значит, ни один из трёх снимков не имеет прямого отношения к статье. Особенно последний похож, скорее, на произведение искусства.
Саура осторожно согласился:
— Регина действительно очень хорошо ориентируется.
— И обладает весьма живой фантазией. Вот он пишет об албанцах, которые были сожжены в плавильной печи косовских рудников Трепка. Должно быть, у него очень странное представление о том, как функционирует литейный цех. Во-первых, печи находятся вовсе не под землёй, как он утверждает. И, кроме того, семьсот человеческих трупов в одной домне забили бы фильтры и полностью сгубили бы производство.
Саура ответил неопределённым жестом.
— Регина ограничился тем, что воспроизвёл сообщение из «Observer». Статья ссылается на показания одного косовара, некоего Фатона, который, в свою очередь, узнал об этой истории от своего знакомого.
— О, я вовсе не собираюсь вас критиковать. Как раз наоборот. Мы все прекрасно знаем, что эта статья — утка. Кстати, литейное производство в Трепка было уничтожено одной из самых первых натовских бомбардировок, — Массимутти опять засмеялся. — Статья просто великолепная. Мы находимся в состоянии войны, и нам нужна военная журналистика. Если мы удовольствуемся тем, что будем просто сообщать о преследовании косовских албанцев сербским режимом, нам никогда не всколыхнуть общественное мнение. Оно и дальше будет реагировать рассеянно и скорее враждебно, его сочувствие легко может оказаться на стороне бедных сербов, подвергшихся бомбардировке. Нам требуется не просто враг, а монстр. В этом нам помог инкубатор Саддама. Вы помните?
— Ещё бы!
— Именно так выглядит и наша концепция. Нельзя успешно вести войну, пока противник обладает человеческими чертами. Любой гражданин, включая телевизор, при первом взгляде на Милошевича или какого-нибудь другого серба сразу должен верить, что перед ним — своего рода демон. Вы со мной согласны?
Саура горячо закивал.
— Вы же знаете, что в этом отношении я целиком придерживаюсь вашей линии. Я безусловно верю в справедливость этой войны, но также и в то, что средства не играют роли. Важно лишь то, что мы победим.
— Это и моя точка зрения. Раньше мы были ориентированы марксистско-ленински. Сегодня мы хоть и либералы, но по-прежнему придерживаемся тезиса: если операция необходима, то не играет роли, как хирург обращается со скальпелем. Вы знаете эту цитату?
Саура с удовольствием кивнул.
— Конечно. Это из Ленина, из его разговора с анархистом Армандо Борджи.
— У нас и в самом деле общие истоки, — Массимутти был явно воодушевлён. — Собственно, нам уже пора перейти на «ты».
— С удовольствием.
— Тогда слушай меня внимательно, Энрико. Я велел вызвать тебя сюда, потому что хочу рекомендовать тебе одно пресс-агентство. Речь идёт о «Ruder & Fink Global Public Affairs». Знакомо оно тебе?
— Разумеется. То самое, с историей о похищенных сербами и бесстыдно использованных семистах албанских детях…
— …у которых принудительно брали кровь. Враньё, к тому же глупое. Тем не менее, новость обошла весь мир и вызвала праведный гнев миллионов читателей и телезрителей.
— Да, это была замечательная выдумка. Но «Ruder & Fink» не работает напрямую с ежедневными газетами. Их контакты ограничиваются государственными пресс-агентствами и органами НАТО.
— Но сейчас «Ruder & Fink» сливается с «Hull & Knoltown». Тем агентством, которое распространило по миру сообщение об инкубаторах Саддама. Я знаю, ты там работал одно время. Слияние благословляют как Пентагон, так и все оборонные министерства западного мира. Скоро к ним примкнут и другие агентства.
— С какой целью?
Улыбка Массимутти погасла.
— Для заполнения пробелов. Поскольку пробелы в новостном аппарате всё ещё имеются: несговорчивые очевидцы и непримкнувшие страны. В состоянии войны это более чем серьёзное дело. Сейчас подумывают о том, чтобы создать рабочую группу, которая будет заниматься слабыми местами системы и предлагать вспомогательные меры. Нельзя оставлять свободное место для врагов демократии. Пусть люди сами размышляют об этом и делают правильный выбор.
— А для размышления им надо дать установку.
— Вот именно.
Саура почувствовал, что беседа окончена, и поднялся.
— Я целиком и полностью согласен, Альдо. Моя газета будет служить нашему делу. Я буду благодарен тебе, если ты будешь держать меня в курсе полученных результатов.
— Разумеется, буду держать. И заранее большое спасибо.
Они пожали друг другу руки.
На пороге Саура, уже взявшись за ручку двери, остановился.
— Что-то я не могу припомнить, что же тогда Борджи ответил Ленину.
Массимутти наморщил лоб.
— Если я не ошибаюсь, он ответил ему вопросом: «А если хирург на самом деле больной?»
— И что ему ответил Ленин?
— Ничего. Вопрос был однозначно бессмысленный.
Саура кивнул и с улыбкой вышел из кабинета.
5. Вихрь (водоворот)
Гигантская масса «Фортекса», огромной космической станции, которая по заданию ООН управляла спутниковыми сетями грёз, медленно вращалась вокруг своей оси, кружась по орбите вокруг Земли. Внутри стальной крепости вращение было незаметно, благодаря искусственно созданной силе тяготения. И всё же Хидору Сато, руководитель компании «Toyama Broadcasting Company» в Токио и влиятельный член наблюдательного совета «Фортекса», испытывал лёгкий дискомфорт. Он следовал за группой техников по длинному коридору, соединявшему центральный отсек космической станции с одним из отдалённых модулей.
— Можем ли мы быть уверены, что основа системы стабильна? — обеспокоенно спросил он на своём гротескном английском, в котором любой гласный звук слышался как «а».
Главный инженер Роберт повернулся к нему, насмешливо сверкнув глазами.
— Разумеется. Если вы испытываете лёгкое головокружение, причина лишь в том, что сила тяготения в наружных рукавах станции незначительно повышена. И конечные модули вращаются быстрее, чем центральный отсек.
— Правильно. Я должен был сам догадаться, — проговорил Сато и пристыжённо улыбнулся. Он привык самую извинительную ошибку и любую упущенную мелочь приписывать себе как грубый промах. Его обычно каменное лицо кривилось при этом в смущённую улыбку, тем более широкую, чем больше он смущался. Это была единственная возможность увидеть его улыбку.
Он быстро взял себя в руки. В конце коридора они стали подниматься по нескончаемой винтовой лестнице. На стенах вокруг мигали лампочки и какие-то схемы. Роберт и четверо его техников легко взбегали по ступеням, ясно давая понять, что они здесь не новички. Сато же, напротив, продвигался вперёд осторожно, держась за перила; однако ему пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от остальных.
На одном из пролётов Роберт и его группа остановились и подождали японца. Инженер указал на схемы и мигающие контрольные лампочки.
— Здесь вы видите перечень участников Телинтерактива, мистер Сато.
Ревизор постарался скрыть своё недоумение.
— Я рассчитывал увидеть гораздо более просторное помещение. Неужели в этих элементах собраны все жители Земли? — спросил он без особых интонаций.
— Нет, лишь участники из тех стран, которые обрабатываются в этом модуле. Правда, отсюда у нас есть доступ ко всему банку данных. Но примите во внимание и то, что есть ещё несколько незначительных стран, в которых участие не обязательно. Здесь вы можете увидеть данные всех граждан, которые являются абонентами со дня их рождения. Как зовут вашего человека?
— Кайзер Сози. Не знаю, сможете ли вы его найти. Судя по всему, он уже три года не обновлял свой абонемент, и его до сих пор нигде не обнаружили.
— Ну, это мы сейчас посмотрим. Если в его свидетельстве о рождении значится обязательное участие, то мы его точно найдём.
Роберт нагнулся к маленькому, вмонтированному в стену экрану, над которым красовалась надпись «Biomuse». Рядом висели наушники, которые он снял с крючка и надел на голову. Экран тотчас с потрескиванием ожил.
Роберт сжал переносицу пальцами и закрыл глаза, как будто глубоко задумался. Когда он их снова открыл, по монитору бежали длинные ряды совершенно идентичных имён, сопровождаемых данными. Роберт помотал головой.
— Кайзеров Сози, кажется, сотни. Не могли бы вы дать мне какую-то более детализованную информацию? Мне достаточно хоть прилагательного, хоть существительного, как-то связанного с жизнью искомой персоны.
— «Подрывной» подойдёт?
— К какому году мы отнесём наш запрос?
— К текущему.
Инженер снова сконцентрировался. При этом он прижал наушники к ушам. Прошло несколько секунд, потом на экране с лёгким треском возникло изображение. На лицах всех присутствующих показалась растерянная улыбка.
6. 2008 год: Лиссабонское соглашение
Пьеро Регина наблюдал за людьми, собравшимися вместе с ним за большим столом из эбенового дерева и хрусталя на верхнем этаже Ханс-Ульрих-Рудель-Билдинга в Лиссабоне. Он гордился тем, что представлял либерально-социалистическое правительство Италии в такой влиятельной комиссии.
Наискосок, напротив него сидел ещё совсем молодой Хидору Сато из Toyama Broadcasting Corporation. Сато был единственным из присутствующих, кто был Регине хоть немного знаком, и они обменялись сердечными улыбками. Всех остальных он знал по фамилиям. Тут находился, например, посланник австралийского медиамагната, в собственности которого было несколько ежедневных газет и телевизионных каналов; другой представлял высокопоставленное лицо из Саудовской Аравии, которое контролировало несколько спутников и часть всемирных коммуникационных систем… Три конфедерации, на которые распались бывшие Соединённые Штаты Америки, были представлены одним-единственным генералом в униформе, поскольку оборона трёх соседних государств по-прежнему находилась под общим командованием. Кроме того, за столом сидели все более или менее могущественные шефы важнейших европейских Сетей, постоянно прописанных в странах-участницах Европейских вооружённых сил.
Правда, Регину удивляло — а может, и не только его — присутствие одного гостя, который держался несколько особняком. Мужчина прикуривал одну сигарету от другой, не обращая внимания на табличку о запрете курения. У него были чёткие черты лица, а глаза такие голубые, что казались сделанными изо льда. Он походил на мужскую куклу Кена и был одет в чёрный, простого покроя мундир М.Е.С.Т.И. с нашивным стоячим воротничком. Нарукавные нашивки, указывающие на его звание, были очень уж сложны и с первого взгляда неопределимы. На его бейджике значилась лишь фамилия: Селерум.
Уитни Карум, молодой дипломат из Танзании, руководивший этим собранием, откашлялся.
— Господа, вы знаете, по какому поводу мы вас здесь сегодня собрали. ООН очень озабочена текущими процессами. Вы знаете, что коммуникация с некоторого времени функционирует как движущая сила мировой экономики и в принципе регулирует каждый отдельный аспект существования всех двенадцати миллиардов человек на Земле. Правда, последние разработки в этой области ставят перед нами проблемы, которые ещё несколько лет назад показались бы полной утопией. Наверное, вы знаете, о чём я говорю: речь идёт об изобретении интерактивности…
Делегат австралийской группы, маленький мужчина с крупным носом, казалось, почувствовал себя лично задетым, поскольку вскочил, словно ужаленный.
— Я хотел бы подчеркнуть, доктор Карум, что мультимедийное общество, которое я представляю, ни в коем случае не примет никаких обвинений в свой адрес. Разумеется, мы понимаем, что к нам относятся пока с большой насторожённостью, но мы ручаемся за то, что применение новой информационной системы протекает у нас вполне корректно.
Карум дружелюбно кивнул.
— Никто не имеет намерения обвинить вашу группу, мистер Ллойд. Кстати, интерактивность изобрели не вы. Правильно, мистер Барнс?
Рамси Барнс, карапуз в очках, принимавший участие в собрании от имени всемирной компании программных продуктов «Cosmosoft», сделал нервное движение рукой.
— Область информатики и область коммуникации некоторое время назад слились. Некоторые отличия погоды не делают.
— Это сегодня, — возразил Карум спокойным голосом, — но ведь я говорил о прошлом. Революция коммуникационной системы возникла с введением аффективных компьютеров. Я думаю, никто из присутствующих здесь не станет отрицать этот факт.
Никто не запротестовал. Только представитель М.Е.С.Т.И. поднял указательный палец.
— Я прошу прощения, — сказал он на резком, неприятном английском. — Надеюсь, что я понимаю, о чём вы говорите, мистер Карум, но вы ведь знаете, что мы употребляем разные специальные термины. Что, простите, такое аффективные компьютеры? Базируются ли они на так называемой модели Маркова?
— Правильно. Речь идёт о компьютерах, оснащённых сенсорами, которые способны регистрировать потовыделение, частоту сердцебиения, скорость дыхания и мышечный тонус. Они использовались до недавнего времени, пока ещё было принято работать с мышью. В ней-то и были скрыты сенсоры.
— Прошлогодний снег, — прокомментировал Барнс. — Благодаря «Biomuse» эта система сегодня полностью устарела. — Он повернулся к Селеруму. — «Biomuse» — это прибор, который опознаёт мозговые электрические токи и может по ним интерпретировать мысли человека и передавать приказы.
— Я очень хорошо знаю, что такое «Biomuse», — сухо ответил Селерум. — Мы в гораздо меньшей степени варвары, чем вам, западникам, хотелось бы иногда думать. — И с этими словами он закурил следующую сигарету.
Пьеро Регина не переносил сигаретного дыма. Он украдкой огляделся, не страдает ли от этого ещё кто-нибудь из присутствующих и не примкнёт ли к его протесту. Но, судя по всему, остальным было безразлично, поэтому и он решил не протестовать. Он чувствовал себя слишком незначительным, чтобы жаловаться без поддержки. Настолько незначительным, что ему было даже некомфортно.
— Спокойствие, господа, прошу вас, — утихомиривал Карум, разводя руками. — Проблема, которой мы должны себя посвятить, заключается не в том, каким способом мысленно отдавать машине команды. Как раз наоборот. Речь идёт о вопросе: как машина может повлиять на мысли?
Австралиец, кажется, был холерик, поскольку снова вскочил.