Молниеносным движением он выбросил вперед руку и схватил Дениса за бровь.
— Теперь рвануть в сторону, вот сюда, — и готово! Кровь заливает глаза, противник ослеплен, деморализован и выведен из строя! Действует безотказно на любого богатыря. И что особенно ценно: травма пустяковая и быстро заживает. — Мамонт вошел в азарт. — Надо только хорошо отработать прием. Возьми зубную щетку, закрепи на уровне лица — и тренируйся. Схватил — дернул, схватил — дернул… Вначале пальцы будут соскальзывать, потом щетина начнет поддаваться — по несколько волосков, по щепотке… Когда изведешь сотню щеток, сможешь одним рывком оторвать бровь даже японцу!
— Почему даже?
— А у них брови узенькие, короткие, неудобные.
— Откуда вы знаете?
— Да уж знаю…
Капитан вновь подмигнул и похлопал Дениса по плечу.
— Ты в каком весе боксируешь? В легком? Хочешь, я тебе дам культуристский комплекс, чтобы накачал мышцы? Лишняя масса никогда не помешает…
В дверь постучали условным стуком. Прервавшись на полуслове, Мамонт пошел открывать. Очередной сбор студенческого отряда содействия КГБ происходил, как и обычно, в помещении главпочтамта. Одна из многочисленных дверей в длинном коридоре вела в просторный кабинет Мамонта. На почте всегда много народу, поэтому пятнадцать молодых людей проходили сюда, не привлекая внимания.
Мамонт вернулся с Сашей Зубовым — командиром и организатором отряда, обозначенного в служебных документах кодовым наименованием «Звонок». Зубов заканчивал пятый курс, но считал себя штатным сотрудником Управления, знал многих офицеров, был вхож в кабинеты руководства и после получения диплома юриста готовился ехать на год в Минскую высшую школу. Он был на несколько лет постарше остальных ребят, но выглядел вообще взрослым мужиком: официально-строгое лицо, костюм-сорочка-галстук, неспешные вальяжные манеры, неторопливая, уверенная речь.
Но, вопреки внешности, парень он был свойский, и ребята его любили. К Денису он присматривался незаметно, а однажды остановил в коридоре, улыбнулся, как хорошему знакомому, пожал руку, отвел к окошку, поговорил о житьебытье и вдруг спросил:
— А ты не хочешь позаниматься интересной работой? Что-то вроде оперативного отряда?
— Вроде?
— Ну да. Этот отряд не комсомольский, а КГБ.
Ошарашенный Денис понял, что он не шутит.
— А что делать? Стучать на товарищей?
Зубов поморщился: очевидно, все кандидаты задавали ему один и тот же вопрос.
— Да нет же. Линия контрразведки. Работа исключительно с иностранцами. А что делать — расскажем.
Это было удивительно. Шумящий сотнями голосов коридор, облупленный подоконник, мутное, давно не мытое стекло, предстоящий семинар по «зарубежке» — все обыденно, знакомо и привычно. И вдруг — такое предложение! У Дениса была деятельная натура, и наряду с учебой он занимался массой других дел — скоростной стрельбой из пистолета, боксом, сотрудничал в областной молодежке… К тому же его всегда тянуло к романтике, а от слов «контрразведка» и «иностранцы» так и веяло романтикой. Да что там веяло — бил фонтан романтики!
— Я согласен! — без раздумий сказал он.
— Хорошо, — Зубов кивнул. Похоже, он был уверен в таком результате. — Если у тебя на примете есть порядочные ребята, за которых ты ручаешься, можно предложить и им…
Мамонт и Зубов остановились у двери.
— Привет, Денис, — дружелюбно помахал рукой Саша и повернулся к капитану, продолжая начатый в коридоре разговор.
— Зачем тебе нужно с ним делиться? Пусть сам подбирает людей, воспитывает! На готовое всегда охотников много…
— Кто у меня спрашивал? Генерал дал команду: оказать помощь пятому отделу. А Смирнов приказал мне. Но насильно-то никого не погонят. Пусть поговорит с ребятами…
— Денис у нас молодец, — сменил тему Мамонт. — Дает результат за результатом.
— Да, я слышал, — кивнул Зубов. — Чего удивляться? Вспомни, кто у него крестник!
В дверь принялись стучать с интервалом в полминуты. Пришел Валера Щеглов, за ним братья Безусовы, Толик Воронец, Саша и Виктор с филфака, Женя Сомов. Потом, с неизменной улыбкой на симпатичной блудливой мордашке, впорхнула Валя Рыжкова. Ее привлек Денис для специальных операций, требующих участия незакомплексованных и общительных женщин. Пока группе подобные задачи не ставились и единственной спецоперацией, в которой Валя себя реализовала, было траханье с Мамонтом. Такой вывод сделал Денис на основе косвенных признаков и проявлений некоторой несдержанности чувств с обеих сторон.
Пока Рыжкова щебетала с Зубовым, бросая откровенные взгляды на Мамонта, появился очередной посетитель — сутулый мужик с вытянутым треугольным лицом, на котором застыло выражение уныния и недовольства жизнью. У мужика были оттопыренные уши и мятый костюм. В руке он держал газету «Экономика и жизнь».
— Здорово, Валентин! — с дружеской улыбкой Мамонт пожал ему руку, хотя Денис готов был поручиться, что это только имитация благорасположения. — Садись, сейчас ребята соберутся.
Мужик сел за стол на место самого Мамонта и, не обращая ни на кого внимания, впился в газету с таким интересом, как будто в ней печатали картинки из журнала «Плейбой».
Снова постучали — подтянулся Хлопкин с психологического, за ним Коля и Леша с экономфака, потом еще двое «психов»… Последним, с опозданием на восемь минут заявился Витька Осипов. Он озабоченно хмурился и все время поглядывал на часы.
Его тоже привлек Денис: неплохо учится, начитанный… Оказалось — эти критерии хороши только для студенческой аудитории: работа Витьку не интересовала, и никакой отдачи от него не было. Денис уже понял, что он — натуральный балласт, но доложить Мамонту не поворачивался язык: сам же привел человека! К тому же куда его теперь девать, когда он в курсе всех дел…
— Начинаем, товарищи! — официальным тоном сказал Мамонт. Он сел рядом с унылым незнакомцем, рядом примостился Зубов, остальные теснились на диване и нескольких стульях. Кабинет явно не был рассчитан на такое количество людей.
— Представляю вам моего коллегу, капитана Агеева из идеологического отдела.
Унылый оторвался от газеты.
— По решению руководства, — он многозначительно покосился на безразлично застывшего Мамонта. — Для усиления борьбы с идеологическими диверсиями мы должны теснее опираться на широкую общественность…
Дальше капитан рассказал об опасности проникновения чуждой идеологии в советское общество, коварных планах ЦРУ использовать для разложения социалистического строя молодое, неопытное поколение, призвал к бдительности и мобилизации студенчества, как передовой части молодежи, вокруг партийно-комсомольского ядра.
При этом Агеев что-то черкал в своем блокноте, как будто конспектировал собственное выступление.
— С учетом важности идеологической линии я уполномочен предложить вам перейти на сотрудничество с нашим отделом… — завершил он свое выступление и нервно поставил в блокноте последний штрих.
— Дело это сугубо добровольное, — добавил Мамонт. — Кто пожелает — тот может принять предложение Валентина Петровича.
— А что мы должны будем делать в вашем отделе? — спросила Рыжкова и лукаво стрельнула глазками в Мамонта. Тот остался невозмутимым.
Агеев задумчиво осмотрел членов отряда, ухитрившись не встретиться ни с кем глазами, на мгновение задумался, будто решая: можно ли раскрывать им суть предстоящей работы. Но кота в мешке не покупают, и он решился.
— Сообщать о настроениях в студенческой среде. Выявлять нездоровые тенденции в некоторой части молодежи. Освещать организации и группировки экстремистского толка… Ну и так далее.
По тесно заполненному кабинету пробежала волна насмешливого оживления — ребята толкались, подмигивали, подзадоривали друг друга:
— Давай записывайся!
— Вначале ты…
— Вот, Лешка хочет!
— Нет, пусть сперва Воронец!
Агеев решил, будто своей яркой и убедительной речью так заинтересовал студентов, что сейчас к нему перейдет весь отряд. Просто каждый стесняется сделать шаг первым.
— Не робейте, это Константину Ивановичу не в обиду: дело-то у нас общее!
Мамонт и Зубов с сожалением переглянулись. То, что с удручающей прямолинейностью предложил молодым людям Агеев, на молодежном сленге называлось однозначно:
«стучать». Занятие это считалось позорным, и каждый кандидат в отряд перво-наперво спрашивал: не придется ли ему стучать на товарищей? И только получив отрицательный ответ, вел дальнейший разговор. Сейчас они работали с чужаками: иностранными туристами, моряками, делегациями и тем самым защищали страну от происков капиталистических разведок.
Изображать простых советских людей на вечере американо-советской дружбы, сопровождать западных немцев в трехдневном путешествии по Дону, наблюдать — не будут ли финны фотографировать военный аэродром или номерной завод, подставляться французам в качестве возможных объектов вербовки или поручений, связанных с нарушением правил пребывания иностранцев на территории СССР, — это одно.
А делать то, к чему их призывает Агеев, — совсем другое. На это тоже можно найти желающих, но среди другого контингента: обозленных, закомплексованных неудачников или наоборот — стремящихся пробиться в жизни с помощью Конторы карьеристов или пойманных на «компру» людей… Наверное, и среди членов отряда найдется подходящий для сотрудничества с «идеологами» кандидат, если действовать тонко, кропотливо, тщательно подслащивая пилюлю и вуалируя характер будущей деятельности. Но подход тут нужен индивидуальный, и общение — один на один, вдали от посторонних глаз. А вот так напрямую бухнуть принародно: давайте, ребятки, записывайтесь в стукачи, — мог только Агеев. И сейчас он единственный, кто не понял, что его миссия с треском провалилась.
— Валентин Петрович прав, — подтвердил Мамонт. — Я ни на кого не буду в обиде.
Дело у нас действительно общее…
Агеев согласно кивал.
— Для экономии времени поступим так, — продолжил Мамонт. — Кто желает перейти к Валентину Петровичу — прошу поднять руки.
Оживление спало, лица ребят стали серьезны, наступила тишина. Ни одна рука не поднялась.
«Идеолог» с непониманием разглядывал бестолковых молодых людей. Неужели они не понимают, что от них требуется?
— Кто желает остаться со мной?
Шестнадцать рук взлетело в воздух, на одну больше, чем членов отряда, потому что Валя Рыжкова подняла две руки. Она приподняла и ногу в модной «шпильке», но невысоко, так что заметил только Мамонт и чуть-чуть улыбнулся.
— Как видите, Валентин Петрович, желающих переходить к вам нет, — с притворным сочувствием сказал Мамонт.
Агеев захлопнул блокнот, сунул в карман, взял газету и направился к двери. Зубов проводил его до двери, а вернувшись, шепнул Мамонту на ухо:
— Знаешь, что он мне сказал? Что ты все нарочно подстроил. А когда поднимали руки, ты им подмигивал…
Мамонт усмехнулся. В этом был весь Агеев.
* * *Почему-то больше всего работы весной, до наступления настоящей жары. И на исходе лета. Периоды активности, как у членистоногих. Май и август, черт бы их побрал.
Капитан Агеев работал достаточно давно, чтобы это знать, и видел достаточно много, чтобы суметь выделить и зачеркнуть общие знаменатели.
Сегодня двадцатое августа, столбик градусника подбирается к тридцати пяти, до оцепенения еще далеко. Тиходонск вовсю шебуршит, словно большой муравейник, — и день капитана Агеева расписан по минутам. Он встал в шесть, в восемь уже сидел за рабочим столом, разбирал папки с делами. На прошедшей неделе папок заметно прибавилось, Агеев до поры до времени старался не обращать на них внимания.
Сейчас эта пора настала, никуда не денешься, на все установлены свои сроки.
Бойко орудуя блестящей капиллярной ручкой, он привычно составлял планы работы по каждому новому делу, разбивая намечаемые мероприятия на пункты 1,2,3,4, подпункты 1"а", 3"б", 6"в", 18"г", в которых имелись свои маленькие подпунктики 1"а — бис, 3"б — бис и так далее. Цель всей этой канители — разложить сложное и кажущееся невыполнимым целое на множество элементарных частиц дошкольного уровня сложности. После чего каждая такая частица, каждый подпунктик запускается в работу, мозгом которой является капитан Агеев. А его руками, ногами и другими органами служат агенты, эксперты, сотрудники первых — «режимных» отделов в учреждениях и предприятиях, либо парторги тех организаций, в которых таких отделов нет, милиционеры, а также обычные, ничем не выдающиеся люди, которые используются «втемную» и порой даже не подозревают, что выполняют чьи-то задания.
Много писанины. Очень много. В фильмах и книгах про чекистов ее не показывают и о ней не пишут.
Разобрав тонкие папки со свежими делами, капитан Агеев взялся за другие — распухшие, с потемневшими от пыли и потных рук корешками. На часах 10.15. Опять писанина, от которой большой палец правой руки начинает ломить. Странное дело: когда Агеев делает зарисовки в своем блокноте, никакой ломоты, никакой боли не чувствует. Наверное, потому, что тогда он расслабляется и отдыхает, а сейчас напряженно разбирается с идеологическими диверсиями.
Рабочий агрегатного завода Тряпкин, напившись пьяным, громко декламировал стишок: «Спасибо партии родной, что отменила выходной»… При этом присутствовал мастер участка Бобриков, который деятельности Тряпкина не пресек. В результате прибывшие на практику из ПТУ несовершеннолетние Ивченко и Венчик принялись повторять стишок и громко смеяться. Дополнительные сведения: Бобриков тоже находился в нетрезвом виде, причем пил вместе с Тряпкиным. Еще дополнительные сведения: Ивченко пребывал в состоянии наркотического опьянения после употребления анаши. Материалы, характеризующие инцидент, собраны достаточно полно, остается принять решение.
Агеев задумался. Бобриков — член КПСС, заочно учится в машиностроительном институте, ему выделена льготная путевка на поездку в Индию. Здесь все просто: за пьянку с подчиненными и непринятие мер к пресечению антипартийных высказываний — строгач с занесением, запрет на выезд за границу, как идеологически невыдержанному, сообщение в институт — пусть присмотрятся, достоин ли он высшего образования…
У Ивченко — неполная семья, мать — пьяница, сам он состоит на учете в милиции за употребление наркотиков и кражи велосипедов. Вот пусть милиция и дальше им занимается…
Венчик — ранее ни в чем не замешан, учится хорошо, собирается поступать в институт, отец — главный инженер хлебозавода. Здесь есть поле для профилактики — сообщить в комитет комсомола и папашке на работу, пусть отчитается на парткоме, как воспитывает сына…
С Тряпкиным сложней всего: самый низкий разряд, не учится и не собирается, за границы ездить не помышляет… Что ему сделаешь? Разве что соли на хвост насыпать… Правда, есть начальник смены, есть парторг участка — вот пусть и отвечают за низкий уровень идеологии. Парторгу — выговор без занесения, начальнику смены — строго указать… В следующий раз только этот Тряпкин рот раскроет, как они его самолично задушат!
Уф! Отложив ручку, Агеев перевел дух, пошевелил пальцами, подул на них. Звякнул внутренний телефон.
— Звонит директор шестьдесят третьей школы, — сообщил дежурный. — Хочет проконсультироваться. Соединять?
Черт бы их всех побрал! Он же не по правилам грамматики консультироваться хочет, опять запудрит мозги, а тут и так работы невпроворот! Но шестьдесят третья школа в его оперативном обслуживании, а раз сам директор на проводе — значит, дело серьезное, он может и в райком позвонить, а может, уже звонил: с партией в первую голову «советуются».
— Давай…
Директора звали Николай Петрович. Взволнованным баритоном он сообщил, что два ученика девятого класса разрисовали портреты в учебнике обществоведения, исказив облик руководителей партии и правительства.
— Чей облик? — попытался уточнить Агеев.
— Руководителей, — конспирировался Николай Петрович. — По телефону не могу. Если надо, я сейчас привезу этот учебник…
Агеев с тоской посмотрел на гору картонных папок.
— А скажите, Николай Петрович, — задушевно спросил он, — как вы считаете: это озорство или антисоветская акция?
— Не могу знать, — отозвался озадаченный баритон. — В таких делах вы разбираться поставлены…
— Но своих же учеников вы знаете? — капитан подталкивал неподатливого директора на тот путь, который в данный момент считал правильным. — Они что — обычные школьники или наймиты империализма?
— Нет, нет, что вы! Обычные школьники, комсомольцы, — директор понял, что означает обнаружение в доверенной ему школе «наймитов империализма». — И семьи хорошие… Скорей всего это обычная шалость…
— Тогда вызовите родителей, и пусть они их выдерут за такие шалости! — посоветовал Агеев.
— Это мы сделаем! — обрадованно зачастил Николай Петрович. — Не сомневайтесь!
Спасибо за консультацию!
Агеев облегченно вздохнул и вновь набросился на текущие дела.
Фашистская организация, возглавляемая Родионом Байдаком (кличка Фюрер). Сроки разработки истекли. Надо или получать взыскание, или… Капиллярная ручка бойко забегала по бумаге:
"С помощью целевой вербовки близкой связи Р. Байдака (псевдоним Кирпич) удалось установить, что Р. Байдак и его знакомые Скорченко, Елисеев, Гостицын, Левчиков действительно называют себя фашистами и присвоили Р. Байдаку прозвище Фюрер.
Однако никакой идеологической основы перечисленные лица не имеют, основ теории фашизма не знают и ею не интересуются, литературы по данному вопросу не изучали.
В силу низкого образовательного и культурного уровня Байдак и его знакомые не способны усвоить, а тем более распространять фашистские теории. Название «фашисты» используется ими для устрашения других молодежных группировок и запугивания владельцев коммерческих киосков, с которых они пытаются получать денежную дань. Политическая мотивация в их действиях отсутствует. Таким образом, в данном случае следует считать перечисленных лиц не экстремистской организацией фашистского толка, а хулиганской группой криминальной направленности.