Я обратился к Сааведре, нашему наводчику с тех пор, как шальное пушечное ядро снесло полбашки несчастному Доннели. Карие глаза и суровые черты лица выдавали его ашерское происхождение, хотя никто не знал, почему он записался в наш разнородный отряд вместо того, чтобы служить в полку своих соплеменников. Сааведра отказывался обсуждать это, как, кстати, и многое другое, а ребята из Первого столичного пехотного полка не имели привычки подробно изучать бумаги бойца, если только он не выбивался в передовики. Несмотря на свою добровольную ссылку в наши языческие ряды, Сааведра хранил верность обычаям своей расы, оставаясь молчаливым и скрытным, и при этом был лучшим игроком в карты и грозой в бою на коротких мечах. Наверняка припрятав где-то немного маскировочной краски, он измажет себе лицо, но в том, что ее не хватит на двоих, я был уверен так же твердо, как и в том факте, что единственный бог его народа — божество гневное.
— Проследи, чтобы все были готовы. Я доложу майору.
Как всегда молча, Сааведра кивнул. Я направился к центру нашего лагеря.
Наш майор Циреллус Гренвальд был глуп и труслив, но не был полным безумцем, и только за одно это свойство его стоило причислить к лучшей половине офицерского корпуса. Если главный талант майора состоял в умении держаться на верхушке лестницы, то, по крайней мере, ему было откуда падать. Он говорил с человеком в кожаном плаще с серебристой каймой, который на первый взгляд показался мне гражданским лицом.
Майор приветствовал меня улыбкой. Именно эта улыбка более всех его реальных способностей содействовала его продвижению по службе.
— Лейтенант, я как раз рассказывал о вас магу третьего ранга Адлвейду. Вот командир самого отчаянного взвода в нашей дивизии. Он обеспечит надежное прикрытие вашему… предприятию.
У мага Адлвейда было бледное лицо и стройное тело, хотя на нем и имелся тонкий слой лишнего жира. Маг нашел-таки время, чтобы заправить иссиня-черные, доходящие до плеч волосы в дорогой обруч, украшение, которое вместе с золоченой ременной пряжкой и серебряными запонками казалось совершенно неуместным в сложившейся обстановке. Он не понравился мне. Еще меньше мне понравилась новость о том, что моя миссия состоит в прикрытии его персоны. За исключением Журавля, я ненавидел магов. В армии все рядовые не выносили их, и не просто потому, что чародеи любили поважничать и поскулить да к тому же по первому требованию обеспечивались магическим инвентарем, тогда как нам приходилось рыться в руинах и мусоре, чтобы добыть кусок кожи на сапоги да горсть просяных зерен. Нет, любой рядовой ненавидел магов за то, что каждый солдат мог, не выбирая выражений, рассказать о гибели своих товарищей, когда какой-нибудь чародей небрежно направлял боевое заклинание, обращая половину отряда в брызги крови и мяса. Военное командование, разумеется, считало их добрыми малыми и было убеждено в том, что каждая предложенная магами новинка станет секретным оружием, которое принесет нам победу.
Однако я не мог позволить враждебным чувствам отразиться на моем лице. Я строго по форме приветствовал мага отданием чести, на что тот ответил вялым жестом руки. Тем временем майор Гренвальд продолжил:
— Итак, вы задействованы в операции «Вторжение». Добро пожаловать, лейтенант! Вам поручено следующее. Вы со своими людьми проводите мага Адлвейда на четыреста ярдов в глубь нейтральной полосы и остановитесь в том месте, которое выберет маг. С этого момента он начинает свою работу. Вы выделяете одного человека для защиты мага, а сами с остальными бойцами приближаетесь еще на две сотни ярдов к позициям дренцев, где установите вот этот талисман, — майор передал мне маленький черный камень в оправе, — на высоте в пределах видимости с вражеских укреплений. Вы должны удерживать эту позицию до тех пор, пока маг Адлвейд не завершит свою часть операции.
Сложив расстояния, я получил неутешительную сумму в шестьсот ярдов, что ближе к позициям дренцев, чем к нашим; там нас легко могли обнаружить даже ближние патрули врага. Не ушло от моего внимания и то обстоятельство, что Гренвальд ни словом не обмолвился о времени, которое потребуется чародею на выполнение своей задачи. Хватит ли ему десяти минут? Двадцати? Или потребуется целый час? И если на то пошло, как могли мы все быть уверены в том, что скользкий кусочек черного стекла вообще будет работать? Насколько я знал Искусство, эта вещица могла запросто взорваться в моих руках.
С моей стороны было бы глупостью задавать эти вопросы, ибо ответов я все равно бы не получил. Вместо этого я отдал Гренвальду честь, молясь о том, чтобы не пришлось делать это в последний раз, и обратился к Адлвейду:
— Сэр, наш отряд собран в передовом окопе. Прошу следовать за мной.
Маг вяло кивнул майору и молча пошел следом. Я воспользовался случаем и заметил:
— Сэр, полагаю, самое время снять все снаряжение, имеющее отражающую поверхность. В особенности заколку для волос. Первый же дренский стрелок, на которого мы нарвемся, заметит ее.
— Благодарю за совет, лейтенант, но все останется на своем месте, — ответил Адлвейд елейным голосом, как я и ожидал, и высокомерно потер браслет на руке. — Наша миссия невыполнима без этих вещей. Кроме того, мне бы не хотелось вернуться в лагерь с победой и обнаружить, что какой-нибудь пехотинец удрал вместе с моими запонками, которые мне вручил глава ордена Витого Дуба.
Все же лучше, чем не вернуться вообще, подумал я, и лучше, чем приносить меня и моих ребят в жертву своего безмерного тщеславия. Хотя маг был прав: кто-нибудь точно стащил бы их.
К тому времени, когда мы вышли к границе лагеря, мои люди уже занимали исходную позицию: оружие приготовлено к бою, доспехи плотно облегают тело. Пятеро бойцов встали вокруг меня, и я повторил приказ. Было ясно, что ребят не радовали ни задание, ни компания Адлвейда, но они хорошо знали свое дело, и никто не возражал. Закончив с объяснением нашей задачи, я распорядился в последний раз проверить готовность оружия, и мы поднялись из окопа и двинулись в путь по пустынной земле, отделявшей нас от позиций дренцев.
— С этой минуты идти без света и говорить только в случае крайней необходимости.
Я кивнул Сааведре, чье лицо, как я и предполагал, было зачернено. Он перешел на мягкий шаг, и уже через пятнадцать секунд я не мог различить его в темноте. Каролинус пошел за ним следом, далее — маг Адлвейд, в паре шагов от него — я.
Позади меня шел наш арбалетчик Миллиган, светлый, добронравный тарасаинец, который со ста шагов мог попасть в рельеф королевы на золотой монете. Я, правда, не знал точно, какая нам могла быть от него польза. Стояла довольно темная ночь, чтобы пускать стрелы. Но по крайней мере, он был надежен и сохранял хладнокровие в рукопашном бою.
Строй замыкал Зильерс, великан ваалец с суровым лицом. Он редко улыбался, а говорил еще реже. В нашей компании он был почти единственный, кто прихватил с собой не только траншейный нож, но и фламбергский меч, который нес за спиной. Обоюдоострый клинок переходил от отца к сыну с тех далеких времен, когда предки Зильерса еще не принесли клятву верности Ригусу. Фигура ваальца была слишком объемной для секретных операций, но его двуручный клинок очень пригодился бы нам, если бы пришлось защищаться на открытой местности.
Годы войны превратили некогда цветущую страну в голую пустыню. Бомбардировки, артиллерия и магия истребили почти всю растительность и животных, отличных от грызунов. Изменилась даже топография местности — взрывы сровняли с землей холмы и взамен нагромоздили горы обломков. Не говоря уже об эстетике, окружающая нас территория предлагала нам мало мест для укрытия. Без маскировочной краски в лунную ночь мы были уязвимой мишенью для любого дозора на расстоянии пятидесяти ярдов.
Мы должны были двигаться быстро и двигаться тихо. Однако нашему магу и то и другое давалось с трудом, его тяжелая поступь скорее подошла бы утренней прогулке, чем нашей секретной миссии. Я вздрагивал каждый раз, когда лунный свет касался его серебряных украшений, и заметил, что Миллигана это пугало не меньше меня. Если бы кому-то из нас пришлось пролить кровь из-за того, что этот болван отказался снимать свои побрякушки, боюсь, я не смог бы удержать ребят от колких любезностей в его адрес. Думаю, я бы даже не пытался.
Пройдя четверть мили, я приблизился к Адлвейду и прошептал:
— Четыреста ярдов. Покажите, где остановиться.
Чародей указал на невысокий холмик и ответил почти в полный голос, будто нарочно желая выдать наше присутствие:
— Вон тот бугор вполне подойдет. Отведите меня туда, а сами вводите в действие талисман.
Я дал сигнал Сааведре, и наша колонна повернула к указанной высоте. Отдавая должное Адлвейду, надо признать, что этот сукин сын знал свое дело. Едва мы достигли вершины, он вынул из сумки свой мистический инвентарь и принялся чертить на земле замысловатые символы короткой веточкой черного дуба. Движения чародея были уверенными и непринужденными. Я знал достаточно много об Искусстве, чтобы понимать, как трудно начертить правильную магическую фигуру в кромешной тьме, когда ошибка может предать тебя силам, способным испепелить твой мозг. Прервав ненадолго свое занятие, маг обратился ко мне:
Пройдя четверть мили, я приблизился к Адлвейду и прошептал:
— Четыреста ярдов. Покажите, где остановиться.
Чародей указал на невысокий холмик и ответил почти в полный голос, будто нарочно желая выдать наше присутствие:
— Вон тот бугор вполне подойдет. Отведите меня туда, а сами вводите в действие талисман.
Я дал сигнал Сааведре, и наша колонна повернула к указанной высоте. Отдавая должное Адлвейду, надо признать, что этот сукин сын знал свое дело. Едва мы достигли вершины, он вынул из сумки свой мистический инвентарь и принялся чертить на земле замысловатые символы короткой веточкой черного дуба. Движения чародея были уверенными и непринужденными. Я знал достаточно много об Искусстве, чтобы понимать, как трудно начертить правильную магическую фигуру в кромешной тьме, когда ошибка может предать тебя силам, способным испепелить твой мозг. Прервав ненадолго свое занятие, маг обратился ко мне:
— Продолжайте выполнение операции, лейтенант. Тут я управлюсь сам.
— Рядовой Каролинус, обеспечьте прикрытие мага. Если мы не вернемся через три четверти часа, возвращаетесь с магом в лагерь.
Вынимая левой рукой траншейный нож, рядовой Каролинус отдал честь правой. Сааведра снова возглавил колонну, и мы вчетвером двинулись дальше в глубь территории дренцев.
Еще двести ярдов — и мы оказались на гребне небольшого крутого склона. Судя по его рваному контуру, это был край воронки, оставленной пушечным ядром. Вдали уже показались передовые линии вражеских окопов, за ними горели огни дренских костров. Дав ребятам сигнал к сбору, я вытянул из кисета магический камень и бросил его на землю. Я чувствовал себя полным идиотом.
— Это все? — прошептал Миллиган. — Просто забраться на холм и оставить на вершине камень?
— Рядовой, заткните свой рот и глядите в оба.
Я понимал беспокойство солдата. Эта сторона нашей миссии мне нравилась меньше всего, впрочем, я не был в восторге и от всей операции в целом. На этой высоте мы были легкой мишенью для первого же патруля дренцев, причем они находились бы ближе к своим основным частям и могли бы рассчитывать на скорое подкрепление. Глухой ночью и при таких обстоятельствах в каждой тени мерещится снайпер и каждая вспышка света кажется блеском стали, так что я не был уверен, что зрение не обманывает меня, пока Миллиган не подал сигнал. Мы прильнули к земле, стараясь как можно лучше укрыться за тем малым, что могла предоставить вершина. В двадцати ярдах от подножия холма один из дренцев заметил нас и криком предупредил остальных. Я понял, что мы крепко влипли.
Миллиган пустил стрелу в первого из них, но она бесследно умчалась в ночь, дренцы бросились вверх по склону, и мы приготовились встретить их боем. Сааведра взял на себя первого, мне достался второй, а потом трудно было уже уследить за общим развитием стычки, мое внимание сосредоточилось на отдельных деталях.
Мой противник был молод, даже недостаточно взрослый, чтобы доставить удовольствие женщине, и его неопытность испугала меня. Пять лет беспощадной резни людей в серой форме побороли во мне всякое естественное отвращение к убийству совсем еще ребенка, и моим единственным желанием было прикончить его быстро. Один ложный выпад сбоку, блок, отразивший его неуклюжий удар, и кровавая струя вырвалась из глубокой раны на его животе.
Хорошо, что я так скоро уложил его, ибо победа не обещала быть легкой. Зильерс наглядно объяснял одному из врагов, почему он никогда не расстается с оружием предков, в то время как Сааведра оставался самим собой, сдерживая атаки сразу двоих дренцев хладнокровным мастерством фехтовальщика. Но Миллигану приходилось туго: дородный дренец с траншейным ножом в одной руке и топором в другой упорно теснил его к склону холма. Я отцепил от доспехов метательный нож и запустил им в спину противника Миллигана, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы уравнять шансы. Ничего лучше я сделать не мог, поскольку один из врагов, которым противостоял Сааведра, оторвался от него и направился в мою сторону. Я тверже взялся за рукоять ножа и свободной рукой отцепил с ремня боевую дубинку.
Мой новый противник оказался опытнее прежнего, мне даже незачем было разглядывать шрам, разделявший его нос на две неравные доли, чтобы зачислить его в ветераны нашего военного противостояния. Дренец разбирался в искусстве ближнего боя, и осторожное хождение кругами сменялось серией быстрых выпадов, затем последовал удар левой рукой, которым он пытался завершить дело. Но и я был не новичок, и мой нож держал его на острие, а жезл с шипами в левой руке дожидался момента.
И этот момент настал. В попытке нанести колющий удар противник совершил чересчур длинный выпад, и моя дубинка тяжело приласкала его запястье. Дренец издал грозный вопль, но не выронил оружия. Сукин сын был крепок, как чугунная чушка, однако его удивительный стоицизм не помог сохранить ему жизнь. С поврежденной рукой он лишился прежней сноровки и спустя полминуты упал, сраженный двумя смертельными ранами.
На миг мне показалось, что мы еще сможем выиграть бой, но потом раздался звон тетивы, и я увидел, как объемное тело Зильерса падает навзничь — стрела пронзила его мощную грудь. Я слишком поздно заметил его убийцу — взойдя на гребень холма, тот уже заряжал лук для нового выстрела, с фланга его прикрывал могучий, под стать Адольфусу, дренец с боевым топором в руке. Бросив дубинку, я со всех ног помчался к лучнику и сбил его с ног. Выронив оружие, дренец покатился вместе со мной по склону холма, и мы сцепились в смертельной схватке. Когда наше падение закончилось, я подмял врага под себя и колотил его по голове рукоятью ножа, пока не почувствовал слабину дренских рук. Как только его хватка ослабла, я смог поменять направление удара, и острое лезвие прошлось по его глотке.
Переведя дух, я бросился назад, вверх по склону холма. Когда я достиг вершины, из наших в живых остался лишь Сааведра, но и он едва стоял на ногах. Дренский великан напирал, утонченный стиль ашерца проигрывал яростному размаху противника. Впрочем, стойкость Сааведры достаточно отвлекала внимание дренца, позволив мне подойти ближе и подрезать гиганту поджилки. Мой товарищ не растерялся и мгновенно воспользовался заминкой противника, отправив нашего последнего врага к праотцам одним быстрым ударом по глотке.
Мы оба стояли, глядя друг другу в глаза, но потом Сааведра повалился на землю, и только теперь я понял, что он ранен: кровавое пятно проступило на его кожаных доспехах. Сукин сын стойко переносил боль, не подавая виду до окончания боя.
— Сильно ранен? — спросил я.
— Сильно, — ответил он с тем непроницаемым взглядом, который обеспечивал ему выигрыш в половину жалованья отряда.
Я осторожно снял с него доспехи. Сааведра корчил лицо, но молчал.
Он сказал правду: рана была глубокой. Пика боевого топора распорола кожаный панцирь и вошла в живот. Сааведра мог выжить, если бы я доставил его назад в лагерь. Я усадил его, прислонив спиной к склону, и проверил своих ребят.
Все были мертвы — неудивительно. Дренская стрела прикончила Зильерса, принеся бесславный конец такому отважному воину. Я думал забрать его фламбергский меч в лагерь, думал как-нибудь передать оружие его родственникам. Зильерс одобрил бы мой поступок, но клинок был тяжелым, а мне надо было еще тащить на себе Сааведру.
Пока я был занят вражеским лучником, Миллигану проломили башку. Он никогда не был силен в ближнем бою. По крайней мере, я был доволен, что мы позаботились об ублюдке с боевым топором. Добродушный коротышка всегда нравился мне. По правде говоря, я всегда любил их обоих.
Сааведра читал молитвы на своем нескладном родном языке — почти единственный случай, когда можно было услышать, как он говорит. Меня это беспокоило, мне хотелось, чтобы он замолчал, но я не мог ничего сказать, не желая лишать умирающего человека возможности оправдаться перед своим богом.
Я присел на корточки у вершины и начал рассматривать горизонт. Появится новый дозор — и мы пропали. Я думал взять самострел Миллигана, но было темно, а я всегда плохо обращался с этой штукой. Жаль, что у меня не имелось с собой черного порошка. Скорее бы начинал действовать талисман.
Пробегали минуты. Сааведра продолжал свой чудной монолог. Я начинал задаваться вопросом, что, если дренский отряд растерзал Каролинуса и мага, оставив меня дожидаться развязки, которая не наступит. И тут за моей спиной раздался необычный звук, за которым последовал удивленный вздох Сааведры. Я повернулся на пятках.
Воздух над талисманом разверзался неким подобием раны, отверстие во вселенной, истекающее по краю странным ихором. Прежде я видел чудеса магии, начиная с потешной софистики Журавля и заканчивая разрушительным огнем боевых заклинаний, но видеть что-либо подобное мне никогда не доводилось. Расселина испустила громкий, похожий на вопль свист, и я, вопреки себе, заглянул в открытую бездну.