— Ты знал женщину, капитана ВКС, боевого пилота, — сказал Риттер. — А там внизу сидит пятнадцатилетняя девочка, оказавшаяся в теле этой женщины. В других условиях она могла бы вырасти и стать прежней, и тогда ты бы мог попробовать заново, в очень запущенном случае… Но мир изменился, и она не станет такой, как ты знал, уже никогда. И не факт, что, даже, если бы она стала прежней, она бы отреагировала на ваше знакомство так же, как в первый раз.
— Значит, мне нужно просто уйти?
— Ты можешь взять над ней опеку, — сказал Риттер. — Следить за ее судьбой, смотреть, как она заново взрослеет и все такое, и каждый миг сознавать, что это — не она. Тогда ты возненавидишь ее, или себя, или еще кого-нибудь. В любом случае, ничем хорошим это точно не кончится.
— Ты давно стал специалистом по таким вопросам?
— Поговори с ней, а потом напейся неразбавленного кленнонского пойла, а потом постарайся сделать так, чтобы она больше не попадалась тебе на глаза, — сказал Риттер. — Наверняка что-то можно придумать.
— Уйди, — сказал я. — Не хочу тебя слышать.
— Ты должен понимать, что я прав.
— От этого не легче.
И все же я спустился.
Подошел к ней, постоял рядом, пока она меня не заметила…
— Привет.
— Привет, — сказала она, поднимая глаза от книжки. Голос был по-прежнему ее, взгляд был ее, волосы были ее, и коленки, на которые она положила закрытый учебник истории, тоже были ее. — Я вас знаю? То есть должна ли я вас знать? Все стало таким… сложным.
— Меня зовут Алекс, — сказал я. — Мы знакомы. Были.
— Кира, — она протянула мне руку. — Ах да, вы же знаете.
Я пожал ее маленькую сухую ладошку и сел в соседнее кресло.
— Вы не кленнонец.
Я провел рукой по своим волосам и улыбнулся.
— Это точно.
— Вы местный?
— Нет.
— Значит, вас тоже достали из криостазиса?
— Да, — сказал я.
— И вы все помните?
— Да.
— Вам повезло.
— Похоже. — На этот раз улыбка у меня не получилась. — Что эти ребята тебе рассказали?
— Что была секретная операция СБА, в которой я участвовала. Что мы пытались остановить какого-то безумного генерала, который задумал лишить галактику прыжковых кораблей, и мы проиграли, а он захватил нас в плен и заморозил. Они наврали?
— Нет. Именно так все и было.
— Последнее, что я помню, это как я собиралась поступать в летную академию, а мама меня отговаривала, — сказала она. — Значит, у меня таки получилось стать пилотом.
— Очень хорошим пилотом, — подтвердил я.
— Наверное, у меня была интересная жизнь, — вздохнула она. — Жаль, что я ничего этого не помню. А вы пилот?
— Нет, я работал на СБА в другом качестве.
— Секретный агент?
— Что-то вроде того.
— У вас тоже была интересная жизнь?
— Иногда даже чересчур интересная.
— Вы хотели бы ее забыть?
— Я не знаю, что такое «забыть». У меня эйдетическая память.
— То есть вы помните вообще все, что с вами когда-либо происходило? Абсолютно?
— Да.
— Тогда расскажите мне обо мне.
— Что именно?
— Все, что помните.
Вот и приехали. Можно ли рассказать пятнадцатилетней девочке, что ты занимался с ней любовью, когда она была тридцатилетней женщиной? Наверное, не стоит.
Рассказать ей о Тайгере-5? О клинике на Веннту, о нашем прорыве через атмосферу, когда скаари штурмовали планету, о тех трех месяцах, что мы вдвоем провели на борту «Одиссея», и что она была единственной в этом мире, кто называл меня Лешей… Если она не может вспомнить об этом сама, наверное, ей вообще не надо об этом знать.
Риттер опять оказался прав. Это не она. Это не та Кира Штирнер, которую я знал сто семьдесят девять лет тому назад.
— Мы познакомились во время секретной операции, — сказал я. — СБА часто привлекала тебя к секретным операциям, так ты была хороша. Мы с… еще одним человеком спрыгнули с небоскреба, а ты управляла флаером, который должен был нас подобрать. Потом за нами гнались, а мы уходили от погони, а потом мы сошли, а ты увела погоню за собой. Это было… круто.
— А космическими кораблями я управляла?
— Да. Ты говорила, что нет ничего круче, чем истребитель, и находила крейсеры слишком неповоротливыми.
— Я совершенно ничего не помню. Окажись я сейчас в кокпите истребителя, я бы не знала, что делать.
— Ты можешь научиться этому заново.
— Где? ВКС Альянса больше нет, имперцы… не думаю, что мы сработаемся.
— У Леванта есть собственный боевой флот малого радиуса действия. Возможно, я смогу что-то придумать, чтобы тебя взяли. — Не обещай ей слишком многого, Апекс. Вполне возможно, что вас всех вышвырнут с Леванта в двадцать четыре часа.
Но мне хотелось ей что-то пообещать, как-то утешить. Ведь жизнь для нее не закончилась, и эти жалкие годы, которые она потеряла, по большому счету, мало что значат. Для нее.
Пилота делают пилотом его рефлексы, а рефлексы остались при ней.
Должны были остаться.
— Нет, — сказала она. — Не надо. Я не думаю, что это будет правильно. Это как заново вступать на дорогу, которую я уже прошла. Мне никогда не догнать себя прежнюю.
Слишком здравое рассуждение для пятнадцатилетней. Слишком взвешенное. Может быть, не только память делает нас такими, какие мы есть?
— Чем же ты хочешь заняться?
— Я не знаю, — сказала она. — Мне пятнадцать, мне слишком рано об этом думать. Так врачи говорят.
— Что еще они говорят?
— Что передо мной открывается целый мир. Ну то, что от него осталось.
— В чем-то они правы, — сказал я.
Есть, правда, нехилая вероятность, что скоро от этого мира вообще ничего не останется, но я не стал о ней говорить. У Киры пока хватает своих проблем и без мыслей о вторжении скаари.
— Им легко говорить, Алекс. Я чувствую себя… странно. Мое тело стало другим, прическа стала другой, все стало другим. Я как будто состарилась и сама этого не заметила.
— Когда тебе пятнадцать, все, кто старше двадцати, кажутся старыми, — сказал я. — Но ты не стара.
— У меня такое чувство, что когда-то я тоже обращалась к вам на «ты».
— Так и было.
— Мы были любовниками?
— Э… ты что-то вспоминаешь, глядя на меня?
— Нет. Но у тебя слишком грустные глаза, и мне кажется, что это могло бы быть правдой. Так мы были?
— Нет, — сказал я. — Мы были братьями по оружию.
— Братом и сестрой, тогда уж. Ты землянин?
— Да.
— Говорят, что на Земле сейчас очень плохо.
— Сейчас там уже пытаются навести порядок.
— Мои родители умерли. Все, кого я помню, наверняка мертвы. А тех, кто еще может быть жив, я не могу вспомнить.
Мне стоило бы посоветовать ей не думать об этом, но как можно о таком не думать? Я сам часто вспоминаю людей, которых больше никогда не увижу.
— У тебя появятся новые знакомые, — сказал я.
Прозвучало глупо и неискренне. Новые знакомства не заменят старых потерь.
— Наверняка, — согласилась она. — Но у меня такое чувство, будто у меня украли мою жизнь.
— Могло быть хуже.
— Несомненно. Всегда может быть хуже, но это слабое утешение.
— Я не знаю, что тебе сказать, — признался я. — Все эти слова про то, что жизнь продолжается, кажутся слишком банальными, но… Тебе нужно время.
— Это тоже банально.
— Но иногда это работает, — сказал я. — Тебе нужно определиться с будущим, занять себя чем-то, чтобы в голову не лезли лишние мысли.
— Точь-в-точь то, что мне рекомендует мой врач.
— Раз двое разных людей советуют одно и то же, к их словам стоит прислушаться.
— Наверное, — сказала она. — Но мне еще только предстоит понять, чего я хочу.
— Не торопись с этим, но особо и не затягивай. — Я чувствовал, что мне пора уходить.
Мне нечего было ей сказать, кроме стандартных утешающих фраз, которых она уже наслушалась от Кинана и прочих. Я мог бы многое сказать той, кем она была когда-то, но слов для этой девочки у меня не было. Она уже не будет прежней. Мир изменился.
— Доктор говорит, что они могут забрать меня с собой в Империю, — сказала она. — Что они готовы позаботиться о моей судьбе.
— Это неплохой вариант, — сказал я.
— Но они же… кленнонцы.
— Они не желают людям зла.
— Они другие.
— Зато у них сейчас порядок, в отличие от планет, на которых живут люди.
— Мне надо обо всем этом подумать.
— Да, — согласился я, поднимаясь с кресла. — Это верно.
— Ты еще придешь?
— У меня наклевывается работенка, которая обещает занять много времени, — сказал я. — Но я постараюсь.
— Я буду ждать, Алекс. Ты — то немногое, что осталось от моего прошлого, пусть я тебя даже не помню.
— Увидимся, — сказал я.
Тем вечером я напился так, как никогда в жизни еще не напивался.
ГЛАВА 4
Ближе к полудню юный энсин Бигс озаботился вопросом, на этом ли я еще свете, а если на этом, то не нужно ли мне чего.
Где-то в процессе поиска ответов он наткнулся на Риттера, который вкратце обрисовал ему положение дел, и потому юный энсин Бигс явился ко мне во всеоружии — с чашкой горячего кофе и ворохом лекарств от головной боли и прочих сопутствующих похмелью прелестей. Таблетки я сожрал, а от подкожных инъекций отказался.
После душа, кофе и еще одной порции лекарств мне стало немного лучше, и я поинтересовался причинами человеколюбия юного энсина Бигса, рассудив, что он не стал бы этого делать просто так.
— Адмирал желает вас видеть, сэр, — объяснил юный энсин Бигс.
— С этого надо было начинать, — сказал я, кое-как оделся и поплелся к адмиралу.
Реннер ждал меня не в своем временном офисе, находившемся напротив кабинета посла, а в тесном подвальном помещении, большую часть которого занимал здоровенный компьютер с кучей интуитивно непонятных интерфейсов и добрым десятком подключенных к нему устройств, чье предназначение было мне неизвестно.
— Что это за адское устройство? — поинтересовался я.
— Сам до конца не понимаю, — признался Реннер. — Это помещение принадлежит имперской военной разведке и является самым защищенным на всей территории посольства.
— А нам уже что-то угрожает и на территории посольства? — удивился я. — Я думал, у вас тут все надежно защищено.
— Я тут по служебной надобности. — Реннер махнул рукой в сторону компьютера, но я подумал, что об особой защищенности этого помещения он заговорил не просто так.
— Есть какие-то новости из дворца?
— Никаких, — сказал Реннер. — Полное молчание, даже здоровьем не интересовались.
— Это хорошо или плохо?
— Скорее, плохо. Я бы предпочел не давать Кериму столько времени на раздумья.
— Давайте соберем пресс-конференцию и заставим Керима поторопиться, — сказал я. — Тут должна быть свободная пресса, я помню.
— Мы с послом думаем об этом, — сказал Реннер. — Но я вас пригласил по другому поводу.
— Не левантийские дела, нет?
— Веннтунианские, — он усмехнулся. — Генерал Визерс оставил нам много информации для размышления.
— Не сомневаюсь, — сказал я. — Что на этот раз?
— Как вы знаете, мы подвергли мозг генерала тотальному ментоскопированию, — сказал Реннер. — Все это время двое моих сотрудников работали с массивами полученной информации, но пока не обработали и половины. Однако вчера они обнаружили кое-что интересное. Вы представляете, как это вообще действует?
— Да, — сказал я. — Из мозга объекта вытаскиваются все воспоминания. Если провести процедуру больше двух раз, объект превращается в овощ. Работа с воспоминаниями генерала Визерса — это настоящий подарок для вашей разведки. Наверняка они узнали много интересного, в том числе и о себе.
— Вы вчера пили?
— Это так заметно?
— Мне кажется, в последнее время вы очень много пьете.
— И не закусываю, — сказал я.
Адмирал недовольно сморщил лоб.
— У меня тяжелые времена, — сказал я. — Это пройдет, когда дела сдвинутся с мертвой точки. Я надеюсь.
— Может, вам стоит обратиться к врачу?
— Я справлюсь, — пообещал я. — Так что там с ментоскопированием Визерса?
— Массив данных, извлеченных из мозга обычного человека, очень велик, — сказал Реннер. — В процессе поисков нужной информации вам приходится отфильтровывать личные воспоминания, бытовые детали и прочую, не относящуюся к делу шелуху, потом следует расставить события в хронологическом порядке… С генералом очень сложно работать, потому что личная жизнь у него отсутствовала, зато профессиональная деятельность была очень активна. Никогда не угадаешь, какая деталь окажется важной.
— Слишком длинное предисловие, — сказал я. — Что вы нашли?
— Воспоминание об одном документе, — сказал Реннер. — Мы пока точно не знаем, к какому временному периоду он относится, и не знаем, как реагировать на то, что в нем говорится. Это докладная записка одного из сотрудников генерала, в которой он высказывает некую теорию относительно четвертой расы, обитающей в нашей галактике и способной влиять на происходящие в ней события.
— Я много слышал об этом от генерала, — сказал я. — Никакой конкретики, общие фразы. Четвертая сила, изменить баланс, регрессоры, что-то в этом роде. Имперская разведка никогда не задумывалась ни о чем подобном?
— Я не могу отвечать за всю имперскую разведку, — сказал Реннер. — Хотя некоторые события в истории наводят на такие размышления. Первый визит Разрушителей. Война Регресса.
— Визерс тоже часто приводил в пример именно эти события. Они масштабны, случились очень давно, и под них легко подогнать нужную теорию.
— Теория гласит, что представители четвертой расы живут среди нас. Это неплохо соотносится с легендами скаари о тех, кого они называют «другими».
— Об этом я тоже слышал, — сказал я. — Дескать, когда приходят «другие», они приносят с собой хаос, разрушение, войны и прочие приятные вещи. Но никаких вещественных доказательств этой теории никто никогда не видел.
— Докладная записка объясняет это тем, что эти регрессоры не имеют собственных тел, но способны использовать наши.
— Так они призраки? Бестелесные духи? — Я сразу подумал о Риттере и его «провалах памяти». Неужели такое возможно, и в теле бывшего полковника СБА сейчас обретается еще и дух Холдена? Пообщаешься с этими парнями и поневоле начинаешь верить во всякую мистику и прочую чертовщину. — Это даже не смешно.
— Полагаю, лучшим сравнением будут демоны, — сказал Реннер без тени улыбки. — В записке говорится о неких энергетических сущностях, которые могут использовать ресурсы человеческого тела. Судя по всему, там дальше приводились какие-то выкладки и обоснования, но этой части мы пока не нашли. Вне контекста она не представляет особого интереса.
— Допустим, такое возможно, — сказал я. — Мир прекрасен и удивителен, вселенная велика и до конца не познана, и в ней куча всего, что и не снилось нашим мудрецам. Но что же вас так заинтересовало? То есть какое это имеет отношение к тому, что происходит сейчас и касается нас непосредственно? Не просто же так вы меня сюда позвали.
— Меня заинтересовало и встревожило то, что в качестве примера в этой записке приводилось имя Феникса, — сказал Реннер.
— Как возможного регрессора?
— Да.
— Они просто слишком долго не могли его поймать, вот и начали выдумывать всякую ерунду, — сказал я.
— Имперская разведка тоже не смогла его поймать, зато у них есть несколько задокументированных свидетельств его гибели, — сказал Реннер.
Внезапно я почувствовал себя так, будто стою на льду, и лед этот довольно тонкий.
Если Риттер на самом деле является новой инкарнацией Феникса, мне очень не хотелось отдавать его в руки имперской разведки. Хотя бы потому, что эти ребята выпотрошат его мозг, но ни за что не поделятся со мной информацией, и я так до конца и не пойму, что тут, собственно говоря, происходит.
Если Риттер и то, что он мог рассказать, нужно мне самому, то мне лучше убедить Реннера, что все это полная чушь. Что само по себе довольно проблематично, ибо Реннер не дурак и так запросто себя убедить не даст.
Значит, надо умалчивать факты и путать следы.
— Все равно не стыкуется, — сказал я. — Если регрессоры не материальны, то откуда взялись Разрушители?
— Не знаю, — сказал Реннер. — Это новая схема, и я еще не пытался уложить в нее все известные факты. Тем не менее в той ее части, которая касается Феникса, определенная логика прослеживается.
— Типа он не возрождался из пепла, а просто находил для себя нового носителя взамен уничтоженного?
— Что-то в этом роде. Как вирус.
— Вирус терроризма, — сказал я. — Звучит красиво.
— Проблема вот в чем, — сказал Реннер. — Если принять эту теорию, хотя бы как рабочий вариант, то критически важно знать, как быстро он может найти себе нового носителя и сколько он способен протянуть, когда его предыдущее вместилище уничтожено.
— Почему это важно?
— Местом, где Феникс был убит последний раз, была Веннту, — сказал Реннер. — Планета погибла вместе со всем населением и большей частью высадившихся на ней скаари, и мне, как и имперской разведке, хотелось бы знать, умер ли Феникс на этот раз окончательно или он способен проявиться снова.
— Прошло почти двести лет, — сказал я. — Если бы он был жив, он бы уже проявился.
— В Исследованном Секторе творился такой бардак, что обнаружить следы одного террориста довольно затруднительно, — сказал Реннер. — К тому же существует группа людей, которые на эти почти два века были выключены из происходящего.