– Остроумно! – восхитился Прокеш.
– Послушайте, – сказал я, подходя, – а если нас здесь застанут?
Глеб разглядывал отверстия в металлической шторке.
– Застанут, застанут, – рассеянно забормотал он, потом вскинул глаза: – Кто это нас застанет? Здесь никого нет, и не бывает! Разве что ежемесячная профилактика, да и то – знаю я, как идет профилактика. Одним глазом посмотришь, и назад. Трансы либо работают, либо сразу летят со всеми потрохами, а тогда никакая профилактика не поможет. Ага! – С этими словами он сунул палец в отверстие. Раздался щелчок. Он выдернул палец и, присев, взялся за ручки на шторке.
Сказав: «Р-раз!» – поднял ее.
Открылся вход в темное помещение. Ничего не видно. Я принюхался – знакомый специфический запах элорганики – пахло корицей и рыбой одновременно. Глеб провел рукой по стене изнутри – на потолке затлели люксполоски.
Небольшой зал и транспьютерные кубы в шахматном порядке. Сверху прохладный ветерок – в нашу жару без кондиционера элорганика быстро скиснет. И ни звука. Тишина, словно в этих ящиках песок, а не кошмарное количество информации, связей с такими же ящиками рядом, с такими же ящиками в других РТУ, региональных службах, центральных и периферийных архивах и прочих хранилищах и перерабатывающих устройствах, составляющих неимоверно сложную структуру Панинформа, или попросту – Сети.
Глеб прошелся между транспьютерными кубами – они были ему по пояс, – подошел к противоположной стене… И пропал.
В стене был проход в соседний зал. Мы вошли. Та же картина: Глеб идет, глядя себе под ноги, доходит до стены, исчезает. Теперь я уже разглядел в полумраке темный прямоугольник.
– Что он ищет? – почему-то шепотом спросил я у Прокеша.
– Не знаю, – ответил Прокеш. – Во времена моего детства было проще, любой имел неограниченный доступ, но тогда и сети были другие.
В третьем зале Глеб наконец остановился, нагнулся к кубу и, подняв небольшой ящик, негромко сказал: «Вот оно!»
Пластиковая коробка, заклеенная липучкой. Глеб вскрыл ее.
Прокеш нагнулся, чуть не касаясь носом, и внимательно оглядел содержимое коробки. Пожал плечами и отошел. Два твердотелых инфора с гребенкой разъема и две гибкие ленты с полупрозрачными пластинами на них. Такие инфоры, насколько мне известно, применялись для наладки видеоформов. Я пригляделся: некоторые зубья контактной гребенки были аккуратно спилены. Пластины на ленте показались знакомыми. Я взял ленту, повертел в руках.
– Да, – сказал Глеб, – раньше шлемы использовали. Говорят, неудобно было прятать. Эти ничего. Ну, тебе они знакомы, в Институте такие же активаторы были.
– Ну-ка, ну-ка! – Прокеш схватил другую ленту. – Да, действительно! Как же я сразу не понял?
– Это и есть щуп! – гордо сказал Глеб. – Прозвоним любой массив в любом режиме.
– Прекрасно! Нет слов! – довольно потер руки Прокеш. Он трогал себя за нос, уши – одним словом, нервничал.
– Ну, давай! – чуть не закричал он, увидев, что Глеб складывает щуп в коробку.
– Не спешите, – сказал Глеб. – Сначала надо найти отвод, а это потруднее, чем щуп искать. Где-то здесь… – С этими словами он принялся один за другим осматривать кубы.
Прокеш нетерпеливо постукивал кончиками пальцев по животу. Посмотрел на меня и рассмеялся.
– Старею, – сказал он. – Тороплюсь. Завтра улетаешь?
– Улетаю.
– Валентине Максимовне приветы и извинения. Ее я тоже подозревал, так сказать. Впрочем, и к Кузьме присматривался.
– А меня не подозревали?
– Тебя? – весело переспросил он. – О тебе разговор особый!
– Здесь нет, – сказал подошедший Глеб. – Пошли дальше.
В соседнем зале он принялся так же методично осматривать транспьютерные кубы. Я и Прокеш остановились у прохода.
– У Валентины Максимовны было плохое настроение.
– Почему вы так решили?
– Разве она не рассказала? – Я помотал головой.
– У нее были неприятности в Саппоро. Скандал! После ее выступления поднялся большой шум.
– А вы откуда знаете?
– Там был племянник Миронова, он рассказал Виктору Тимофеевичу, тот при встрече – мне. Ну а я запросил материалы. Действительно, конференция проходила бурно. Старик Гильом кричал дурным голосом, что он обленился и мышей не ловит, что пора его гнать на бережок рыбку ловить и что его вина – давно надо было присмотреться, что за авантюры затеяли на Марсе с детьми. И так далее… Кое-кто поддержал некоторые пункты доклада Громовой, но ту часть, в которой говорилось о «естественном воспитании», просто высмеяли. Когда же она рассказала об использовании фантоматов для закрепления навыков, тут и самые спокойные взвыли. Создали комиссию. Ну, это, я думаю, долгая история. Пока раскачаются, пока прилетят…
– Да нет, – сказал я, – Валентина как раз жаловалась, что комиссия уже там и мешает работать.
– Идите сюда! – громко позвал Глеб.
К основанию куба прилепился еле заметный небольшой выступ.
Глеб достал ленты с активаторами, инфоры, вытянул из разъема тонкую соединительную нить с несколькими отводами, аккуратно подключил и протянул ленту Прокешу.
Прокеш вопросительно посмотрел на Глеба.
– Значит, так, – сказал Глеб. – Наденьте на голову и ждите, когда я подключусь. Увидите белое поле – я вышел на массив адресов. Четко назовите про себя индекс связи Базмашена. – Тут он повернулся ко мне и спросил: – Какой у вас индекс?
– Я знаю, – ответил за меня Прокеш.
– Ладно. Назовите индекс, он возникнет на белом поле. Старайтесь удержать его несколько секунд, а я подойду от центрального ствола. Теперь пароль… Как только индекс сменится… Ну, назовите любое число!
– Шестьсот шестьдесят шесть, – сказал Прокеш, криво улыбаясь.
– Хорошо. Как только появятся три шестерки, значит, я вышел на вас, тогда думайте о чем угодно, будет прямой контакт, и вы меня услышите. Выйдем на РТУ Кедровска и прощупаем ОС-12, если она еще в Сети. Можем в принципе пройтись и по всей Сети, если голова не лопнет. Тут уже вы постарайтесь ограничить ваши реперы.
– Давайте Кедровск… и Сеть, если можно.
– Можно. Правда, голова болеть потом будет, да и в Сети застрянем на час, а час сетевого времени… Ох и умный я буду, если все не забуду!
– Что?
– Это поговорка такая у сетевиков. Поехали?
– А как насчет меня? – спросил я.
– Извини, Арам, – сокрушенно сказал Глеб, – но всего две ленты, без меня он потеряется, а без него я не знаю, что искать.
– Ладно, – успокоил я Глеба, – как-нибудь потом. Вы мне расскажете. Я вас снаружи подожду.
– Верно, – обрадовался Глеб, а Прокеш старался на меня не смотреть. – Выходя, защелкни дверь.
Я кивнул и пошел к проходу.
– Не туда, – сказал Глеб. – Налево.
В темноте я с трудом нашел выход в коридор. Люксполосы едва тлели. Я пошел не в ту сторону и уперся в стену. Рядом лестница на второй этаж. Развернулся и вскоре подошел к двери. Потянул за скобу и зажмурился от света.
Теперь буду ждать. Привычная роль. Даже сейчас, когда вроде бы решается загадка, я опять тупо жду. Неужели судьба определила мне только слепое шествие за поводырем? Впрочем, еще неизвестно, зряч ли сам поводырь!
– А что это вы здесь делаете? – Я услышал знакомый голос.
– Действительно, а где Вацлав и Глеб? – Это уже Римма.
Я обернулся. Римма смотрела на меня с подозрением, переводя взгляд с меня на раскрытую дверь. Рядом с ней стояла Дуня, держа на плечах мою племянницу. Я медленно потянул дверь, довел до щелчка и спокойно ответил:
– Да вот, вышел погулять.
– Ах так! – сказала Римма, ухватилась за ручку, подергала, мазнула несколько раз наугад по сенсору, засмеялась и дернула меня за ухо.
Племяшка потянулась с плеч Дуни к моим ушам. Я присел и показал ей язык, она засмеялась.
Римма сняла дочку с Дуни и, не дождавшись от меня объяснений, увела ее домой. Дуня осталась.
Разговор не получился. Я ни с того ни с сего начал описывать достоинства армянской кухни и то, какой роскошный ужин нам предстоит, а завтра, к сожалению, мне надо улетать… Она слушала, а потом скучно сказала, что все очень интересно, помахала рукой и пошла через площадку. Она шла, слегка покачиваясь из стороны в сторону, а не прямо, как ходила в городе или у нас дома. Шла и шла себе, а у меня почему-то пересохло во рту.
Она исчезла за поворотом.
Время тянулось медленно. Наконец я не выдержал и вошел в здание. Отыскал зал.
Прокеш и Глеб сидели на полу, прислонившись к кубам транспьютеров. Глаза закрыты, на лице Прокеша крупный пот, а Глеб дышит сипло и громко. Минут через пять я забеспокоился, но тут Глеб издал громкое «уфф» и содрал с себя ленту. Посмотрел на меня дикими глазами, помотал головой, изобразил руками, как у него распухли мозги, и поднялся с места. Он несколько раз присел, разминая затекшие ноги. Прокеш отключался медленнее. Стянул с себя ленту, вцепился, не открывая глаз, в ребро куба и попытался встать. Я и Глеб помогли ему. Он открыл глаза, посмотрел на меня и торжественно спросил:
– Кто я?
С перепугу я чуть не заорал, у Глеба же отвисла челюсть. «Память смыло!» – первая мысль. «Однако говорит!» – вторая. Тут он снова вопросил: «Кто я?» – и незамедлительно ответил:
– Старый глупый козел, вот кого вы видите перед собой в этом мраке. Тебе, Арам, я еще долго буду приносить извинения, так что здесь их не имеет смысла начинать. А вы, Глеб Николаевич, если в состоянии простить старого болвана за потерянное время, то я буду весьма признателен.
Я вздохнул с облегчением – все нормально, а Глеб растерялся.
– Ну что вы, – забормотал он, – очень интересно было…
– Да, очень, – горько повторил Прокеш, – очень интересно было убедиться, что я вол фиолетовый и мозги куриные.
– Ну не-ет, – протянул Глеб. – Красиво было! Особенно этот корабль с мертвецами. Как его? Хрингхорни! Завтра уже не выговорю! Красиво плыл! А разрушение Асгарда?..
– Да, – закивал Прокеш, – я слышал ваш восторг, особенно когда со страшным ревом воздел над миром свои рога Донн Куальнге…
– Как он с Аписом дрался! – восхищенно произнес Глеб, а Прокеш насторожился.
– Постойте, здесь какая-то путаница. Когда это было?
– Вы шли по массиву заточенных в скале, а я немного расширил створ…
– А-а, это вы захватили литературные и прочие деривации. Не то, все не то… И с ОС-12 такой провал!
– М-м… – развел руками Глеб и вдруг спохватился: – Получается, что ничего не было?!
– Не было.
– И зла, из века в век идущего?
– И зла.
– А что же было?
– Ничего не было! – сердито ответил Прокеш.
– А этот? – упер в меня палец Глеб.
– Что «этот»?
– И с ним ничего не было?
– С ним было.
– Что???
– Не знаю.
– А… а… – Глеб чуть не задохнулся от возмущения, но Прокеш, не отвечая, двинулся к выходу.
– Нет, подождите! – крикнул Глеб и бросился за ним. – Вы что, меня за дурака принимаете?
Он осекся и с беспокойством понюхал воздух. Опустил шторку и пошел по коридору. Было темно и почти ничего не видно.
– Дверь не в той стороне, – тихо сказал я, но он отмахнулся.
Дошел до лестницы, втянул шумно воздух и спросил:
– Чувствуете?
– Пахнет дымом, – сказал Прокеш.
– Что здесь может гореть? – спросил я. Глеб повертел пальцем у виска.
– Нечему гореть! Слаботочная техника. Но действительно, пахнет горелой органикой. На втором этаже, правда, сервисные блоки. Не знаю…
И он осторожно стал подниматься по лестнице, мы за ним.
В конце коридора виднелась узкая линия света.
Запах дыма усилился, он явно шел оттуда.
Подошли вплотную к шторке. Из-за нее доносился шорох, треньканье, прерывистое глухое бормотание. Глеб нагнулся и резко поднял шторку.
В небольшой комнате за низким круглым столом сидели два парня в комбинезонах наладчиков. На полу стояли банки с пивом, у одного в руках дымилась сигарета. Перед ними лежала большая пластина игрового полиэкрана, топорщились щитки вариаторов. Они играли в «Путешествие»! Увидев нас, один из них сдвинул банки в сторону и сделал приглашающий жест к столу.
– Ну что, ребята, – сказал он, – сгоняем два на два синими и зелеными без сквозного хода?
* * *После швартовки по внутренней связи попросили некоторое время не покидать помещений. Как только выключили двигатели, Прокеш длинно сказал «ффуууу».
Лифты были заняты. Я потоптался немного, вернулся в каюту. Меня встретил переливчатый храп. Я стоял и смотрел на Прокеша. Спящий, он выглядел старее. Усох, что ли? Жаль его. Такого ослепительного крушения мне не доводилось видеть.
В РТУ его прорвало. Он скорбел о Коробове, который, по его словам, понял всю тщету объяснения необъяснимого и потому уничтожил следы своих бесполезных трудов; клял себя, не разглядевшего в записях вульгарную версификацию мифов и преданий, надерганных из сети разлаженной ОС-12. Вещал мне, Глебу и ошарашенным наладчикам.
Под конец он заявил, что немедленно вылетает со мной, чтобы лично принести извинения Валентине за то, что подозревал ее во всякой ерунде, а заодно и Кузьме. Кузьма пока еще был на Марсе, мой скоропостижный отлет застал его врасплох, и я упросил его дождаться моего возвращения.
Хотя я и уговаривал Прокеша воспользоваться прямой связью, он был непреклонен и действительно вылетел со мной на Красную. Всю дорогу был тих и спокоен до скучного.
Храп прекратился. Прокеш открыл глаза и тихо спросил:
– Можно выходить?
– Пока нет. Задержали выгрузку на неопределенное время.
Прежний Вацлав Прокеш вскочил бы, умчался выяснять, мгновенно оброс бы знакомствами, в общем, проявил бешеную активность.
Он снова закрыл глаза.
Я вышел к лифтам. Наконец пришла кабина. Поднялся к пультовой. Обычно здесь топчется народ: любопытствующие, скучающие и дети. Сейчас было тихо. Я заглянул в ближайшее пультовое отделение. Диспетчеры корабля вели себя странно – полулежали в креслах, один крутил на терминале музыкальный каскад, а другой, по-моему, спал. Нерабочая обстановка. Лежащий в кресле взглянул на меня:
– Торопитесь? Шлюзы открыты, можно выходить. И закрыл глаза.
– Они три ночи не спали, – раздался голос за моей спиной.
Я обернулся. Мужчина в куртке диспетчера орпека стоял в проеме. Лицо его показалось знакомым. Он посмотрел на меня, наморщил лоб и вдруг коротко хохотнул.
– Вспомнил! Вместе кроликов били!
– Романенко?
– Он.
– Так ты же спасателем был!
– Был. Теперь на «Зустриче» работаю. Слушай, – он взял меня за рукав, – пошли ко мне, здесь все равно делать нечего.
Орбитальный пересадочный комплекс «Зустрич» полон всегда народу – шум, беготня, неразбериха, словом, преддверие Хаоса. То же самое, впрочем, и на других орпеках – «Рисепшн» и «Андипум». Сейчас орпек поразил меня напряженным спокойствием. Очень много людей, контейнеры с вещами не только в грузовых отсеках, но и в коридорах. Некоторые сидят на контейнерах, кое-кто даже лежит.
Каюта Романенко находилась недалеко от шлюзов. Он налил мне чаю, достал свежих ягод и принялся расспрашивать о земных делах. Я отделался общими фразами и спросил, что здесь происходит?
– Не знаю, – ответил он. – Станция наведения вторые сутки не отвечает, центральная диспетчерская молчит, на других орпеках ситуация хуже, там по три корабля застряло, у нас только ваш и рейс двести пятый.
– Вот оно что!.. – протянул я.
Романенко извинился и подошел к терминалу. Несколько минут искал некоего Алана. Нашел. Алан оказался моим знакомым, мы обменялись приветствиями, но разговора не получилось, он был чем-то озабочен. Впрочем, и с Романенко у него разговор был коротким.
– Ну? – спросил Романенко.
– Пусто, – ответил Алан и отключился.
Романенко вернулся к столу. Беспокойство его возросло.
– Послушай, – начал я, – ведь я не помню, как тебя зовут.
– Сергеем меня папа назвал, – задумчиво проговорил он.
– Что у вас здесь происходит, Сергей? – вкрадчиво спросил я.
– У нас все в порядке, – пробормотал он, – а вот внизу – нет.
– Авария?
– На всех станциях сразу? – вопросом на вопрос ответил он.
– Сгоняйте кого-нибудь на «лайбе», если нет связи.
– Станция наведения не работает, – терпеливо пояснил Сергей, – а без нее посадишь «лайбу» на сто километров в сторону. Или на метр в глубину. Похороны на месте!
Я прошелся по комнате, подошел к окну, потянул шторку и обнаружил, что это действительно окно, а не имитация – из него был виден мозаичный блок комплекса, черный провал со звездами, а внизу выступал мениск Красной.
Картинка звездного неба изрядно надоела во время рейса, я хотел задернуть шторку, но тут заметил искорку над мениском планеты. Искорка быстро превратилась в огонек, идущий к комплексу.
– А с Красной могут прилететь?
– Могли бы, – буркнул Романенко, – но не летят.
– А это кто? – Я упер палец в стекло.
– Где? – Он глянул и в тот же миг оказался у терминала.
– Алан, ты видишь?.. – только начал он, как Алан ответил:
– Вижу. «Лайба», борт сто одиннадцать. Идет на автомате, на связь не отвечает. Готовим прием. Давай к четырнадцатому причалу. Рук не хватает.
Романенко извинился, взял куртку и вышел в коридор. Я последовал за ним. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. В шлюзовой у ирисовой диафрагмы стояли несколько человек. Рядом с диафрагмой на маленьком терминале было видно, как в створ причала вводится «лайба». Корпус «лайбы» заискрился – изморозь. Чмокнули переходные рукава. Диафрагма разошлась.
Первой вышла заплаканная девушка. Меня так поразили ее босые ноги, что я не сразу узнал ее. За ней еще несколько человек, без вещей, в самой различной одежде – домашней и рабочей. Один был очень бледен, на щеке багровел свежий шрам. Девушка всхлипнула, и тут я узнал Татьяну. Но не успел я сказать слово, как из рукава в шлюзовую вышел Кузьма Лыков, оглянулся и спросил:
– Все вышли?
Он увидел меня и слабо улыбнулся. Подошел к Алану.