У Лены к тому времени уже произошла трагедия — попал под электричку ее алкоголик-отец.
— Нет, в тот день он был трезвый, — объясняла она девчонкам во дворе.
Дома я никогда не слышала слова «трезвый».
Лена осталась одна — со своей мамой, дворничихой и паспортисткой, великой труженицей нашего двора.
Да, странная дружба. Хотя, по правде говоря, мне и дружить-то было некогда. Я занималась музыкой. Летом уезжала в лагерь или на дачу к папиным родителям, а зимой все свободное время проводила на катке. Новая невоплощенная мечта — стать фигуристкой. «Но кто же будет водить еще и на фигурное катание!» Приходилось ограничиваться телевизионными уроками — Союзными и Международными соревнованиями. А водить действительно стало некому. Дусета вышла замуж и ушла от нас. Дедушка тяжело болел. Мама с папой разошлись. Папа теперь все время жил у своих, в Уланском переулке.
На Новый Год, когда все писали на бумажках желания и потом сжигали их на свече, я загадала, чтобы дедушка поправился, а еще — научиться кататься на коньках змейкой.
Вскоре мне приснился страшный сон — как будто дедушка попал в какой-то серый лабиринтный замок без единого окна и не может оттуда выбраться. Наутро я бросилась к нему — рассказать про сон, но он только отмахнулся:
— Ну, из какого такого дома я не смогу выбраться! Что ты, малыш, успокойся! Если уж я при Сталине выбрался…
В тридцать седьмом дедушка сидел как политический. Я это знала. Но успокоиться не могла.
А летом дедушка умер…
Дедушка был единственным человеком, который знал, что мой пластмассовый пупс мочится во сне. Дедушка был единственным человеком, который знал, что я умею летать. Тело мое становилось легким, и я поднималась к потолку в гостиной, медленно плавала вокруг люстры, а дедушка лежал на диване, погруженный в свои мысли. Иногда с кем-то спорил, с кем-то невидимым, бурно жестикулировал, но всегда время от времени поглядывал на меня. Он видел. Он знал. Если я рассказывала бабушке или маме, они смеялись. Тебе это только приснилось, уверяли они, так что я и сама начала сомневаться. Но дедушка знал. Он задумчиво улыбался, видимо, не считая нужным переубеждать бабушку с мамой.
Мы с мамой едем в электричке после пионерлагеря.
— Дедушка умер. Мы должны беречь бабушку, — медленно произнесла мама.
Звезды пролетали в окнах, как полоумные. Как я смею ехать в этой глупой электричке — такая здоровая, загорелая, когда дедушки уже нет на свете. Дедушка умер, мы должны беречь бабушку, отдавалось у меня в голове.
— Когда твоего дедушку хоронили, у нас было столько машин во дворе! Никогда столько не было, — сказала Надя.
— Одни «Волги», одни «Волги». Даже в садике стояли, — подтвердила Лена.
Так в нашу семью впервые вошла смерть. После смерти дедушки умер папин отец, потом папина мать и… папа. С четким перерывом в два месяца. Мне казалось, следующей буду я. Не могло так кончиться. И то же думала мама — о себе.
В тот день, когда умерла папина мама, мы с папой ходили в театр. Но папа не видел действия на сцене. Он был как будто в забытьи. Когда он отвел меня домой и позвонил своим, бабушки уже не было. Я почувствовала это на пути из театра. Папа тоже почувствовал. И все же, прежде чем уйти от нас, набрал номер.
— Это конец, — сказал он.
Папа умер один, у себя в Уланском. В ту ночь он мне приснился. Он подошел ко мне и сказал:
— Я не умер. Никому не верь.
— Что ты, папа! — испугалась я.
— Ты видела меня мертвым? — словно не слыша, продолжал он.
Я покачала головой.
— Вот и не верь никому.
Наутро нам сообщил его сосед — по телефону. Но мама от меня скрыла. Она только сказала: «Папа — в больнице, в очень тяжелом состоянии».
Вечером я пошла гулять. Звезды пылали низко и яростно. Во дворе какие-то незнакомые девчонки играли в «вышибалы». Меня приняли, но стали издеваться. А я думала: как вы смеете. Может быть, моего отца уже нет в живых.
Я прибежала домой возбужденная, взмокшая.
— Что случилось? — спросила мама.
— Там девчонки сказали, что я… — начала я, задыхаясь.
— Все это такая ерунда, — оборвала меня мама и ушла в комнату.
Через три с половиной года мама снова вышла замуж и родила сына. Когда родился брат, я была уже совсем взрослая. Мне исполнилось четырнадцать с половиной. Я закончила школу. Поступила в училище.
Однажды зимой я возвращалась из концерта в Консерватории. Без шапки. В красивой шубе. С охапкой цветов. Настроение чудесное. Я давно уже жила отдельно от мамы — мой отчим отдал мне свою квартиру. Немного не доехав до дома, я отпустила машину — хотелось пройтись, вдохнуть свежего морозного воздуха, насладиться своим триумфом. Одной. Под ясным звездным небом, таким же торжественным, как Двадцатый Концерт Моцарта. C- moll.
Вот так я и шла, совершенно счастливая, на взлете, без тени усталости. Моцарт! Как мы могли разминуться! Но разминулись мы только во времени. Только во времени.
Переходя небольшую улочку по дороге к дому, я увидела женщину. Она шла слева, будто наперерез. И тоже была без шапки, но… почти совсем лысая и — в потертом пальто. Однако держалась довольно прямо — красивое лицо, знакомые черты… Лена! Лена Талочкина. Принцесса из детского сада, не отрываясь, глядела на меня. Я застыла. Не могла вымолвить ни слова. Потом бросилась к подъезду. Так и не поздоровалась.
Сидя за чаем на кухне, подумала: сколько же лет прошло с того дня рождения? Десять? Нет, миленькая, двадцать. Двадцать прошло.
Накануне моего тридцатилетия я давала концерт в Стокгольме. После концерта меня поджидал знакомый:
— Well, that was marvelous, Princess. But how can you know you're a princess? You've never been anything, but yourself, have you? («Ну, что же, принцесса. Это было превосходно! Хотя тебе, наверное, и в голову не приходит, что ты — принцесса. Ты ведь никогда не была никем, кроме себя самой, верно»?)
Мне тридцать шесть. Я живу в Нью-Йорке. Преподаю в Juliard School of Arts. Концертирую. Этой весной приезжала в Москву. Мама достраивает дачу. Брат закончил Университет. Женился. У него — двухлетний сынишка, мамин первый внук.
— И ты знаешь, кто мне приходил класть на втором этаже пол? Муж Нади Холодовой. Это у нее уже второй муж. И два мальчика. А сама — вся больная, без зубов. Курит. Я была рада, когда она ушла. Знаешь, в ней есть что-то неприятное. А муж у нее славный. И мальчишка чудесный. Она с ним приходила.
Спрашивает: «А у Виктории есть дети?» Я говорю: «Нет, она и не замужем, разошлась». А Лена… Помнишь Лену Талочкину? Умерла она… Несколько лет назад.
Совсем спилась. Каждое утро ходила к метро, чтобы ей налили стакан. Два года в ЛТП лечилась. Только ей это совсем не помогло. Может, это для нее лучше, чем такая жизнь.
Кто? Лена? Умерла? Спилась? Принцесса? Самая главная из всех? Такая красивая, боевая… Я не могла поверить. Потом вспомнила нашу встречу возле моего дома в Москве. Шесть лет назад. Наверное, уже тогда…
К вечеру мама не выдержала и рассказала правду. Лена действительно спилась. Но умерла она не от алкоголизма. Ее избил сожитель. Избил — и уехал на рыбалку. Какое-то время она пролежала у него в квартире. Потом умерла. «Она ведь была такая слабая. Может, это и лучше для нее, чем такая жизнь. Дочку жалко. У нее ведь дочка осталась. Она над ней мудровала, над девочкой! И мать жалко. Несчастная женщина».
Через несколько дней в молочном магазине я столкнулась с матерью Лены.
— Вита! Здравствуй! Ты приехала!?
— Здравствуйте.
— Ну, видела тебя по телевизору, как ты выступала, — прямо Королева. Такое красивое платье! Да и сама… Где же ты теперь живешь?
— В Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке…
А в глазах — вопрос: знаешь — не знаешь? И слезы готовы хлынуть из души.
— Значит, учеба не пропала даром.
— Вся жизнь на это положена.
— Вся жизнь…
Отвернулась. Смотрит в сторону.
— А как девочка?
— Она уже в девятом классе.
— В девятом классе? Так время летит…
— Да, летит…
В воскресенье я пошла в Донской монастырь. Он теперь действующий. Поставила свечи на канун — за папу, за бабушку, за дедушек и за невинно убиенную Лену. Может, девчонки уже тогда чуяли — не нашей стаи птица, поэтому и не принимали меня в игру.
Во время службы поняла, что ни на кого больше не обижаюсь, ни о чем не жалею. Боль от несбыточной мечты ушла. Я думала только о несчастной судьбе Лены.
Выйдя из храма, немного погуляла по кладбищу. Там были похоронены известные люди. А где Лена? Цвела сирень, на клумбах распускались чудесные цветы. Но было еще Нечто — Невидимое, Страшное. Оно протянулось Оттуда, Издалека, где был Тот, Который любил больше, чем мама, сострадал и бесконечно жалел.
Где ты, счастливая принцесса моего детства? Мне хотелось сказать Лене что-нибудь ободряющее, как-то приголубить ее, но вместо этого в голове закрутилось:
Где ты, счастливая принцесса моего детства? Мне хотелось сказать Лене что-нибудь ободряющее, как-то приголубить ее, но вместо этого в голове закрутилось:
Весна 1995 года
Послесловие
Я задумала этот рассказ, когда встретила Лену зимой возле своего дома в 1987 или 88-ом году и содрогнулась от ее вида. Еще в школе я понимала, куда дуют ветры ее судьбы, хотя мы почти не общались. Мне хотелось показать, как жизнь сама все расставляет по местам, и не нужно ничего делать, ни на физическом плане, в смысле мстить, ни на духовном, в смысле — обижаться и переживать. Но начала писать лишь в 1995-ом, еще не зная, что Лены уже нет в живых. Когда рассказ был почти готов, мама сообщила мне о ее смерти. И потом я действительно встретила в магазине ее мать, причем у своего, а не у ее дома. Энергия рассказа притянула встречу или эта история должна была иметь такую концовку. Я описала ее почти с полной достоверностью, но со скидкой на художественную литературу.
Cмерть Лены была одной из первых смертей моих знакомых ровесников, которые теперь уже исчисляются, увы, десятками, и я пережила ее как потрясение.
С тех пор прошло десять лет. Рассказ не изменился, но изменилось мое представление о вопросах в нем поставленных. Кто же был настоящей принцессой? Принцессой Духа? А кто туалетной, выдуманной? Виктория Стрелецкая или Лена Талочкина? Теперь я отвечу так: обе были настоящими. Потому что обе страстно об этом мечтали. А в Мире Желания существуют только цельные мыслеобразы. Кстати сказать, спустя два года после ее смерти Лена приснилась мне с роскошной копной волос, и я поняла, что Там сбываются заветные мечты и реализуются наши представления — нужно только очень захотеть.
Что же до земной жизни, то обе стали мученицами — по разным причинам, но каждая проходила свои трагедии, испытания и боль — на своем уровне. Просто одна ушла раньше другой.
Прекрасный Принц, Игорь Воронов, остался в сознании детства. Обеих. А принцы более поздней поры мало соответствовали своему высокому предназначению. Виктория с мужем разошлась, значит, было плохо — ведь от хорошего не уходят, и маленькая разодетая принцесса отошла в область нереализованных желаний. А принц Лены обернулся ее личным домовым убийцей.
И хотя главную героиню зовут Виктория Стрелецкая (она и Стрелец, она и Victoria), а детсадовскую агрессивную принцессу — Лена Талочкина (то есть она в итоге тает, уходит с земного плана), в этом рассказе нет победительниц и побежденных. Так же и в жизни — побеждает только святость. Когда Виктория узнаёт о несчастной судьбе Лены, она понимает: обижаться не на кого. Даже Мир Желаний не побеждает земную реальность. Ведь во время Литургии Виктория чувствует, что ни о чем больше не жалеет — боль от несбыточности мечты уходит.
Что же остается? Только доброта. Доброта, сострадание и молитва. А значит, душа.
7 октября 2005 года
© Copyright Ольга Слободкина-von Bromssen ([email protected])