Вскоре появилась горничная, держа в руках папку с рисунками, и Фиона вернулась в гостиную, где Оливер с Джонатоном были заняты серьезной дискуссией. Каждый держал в руке бокал, и Фиона готова была биться об заклад, что это отнюдь не херес.
– Ну-ка, ну-ка, давай посмотрим, – произнес Оливер слишком уж веселым тоном.
– Мы просто в нетерпении. – Тон Джонатона в полной мере соответствовал тону его приятеля, и Фиона поняла, что они определенно что-то замышляют.
Она быстро пробормотала молитву, которая должна была уберечь ее от любых тайных заговоров, а затем протянула им папку и только тут осознала, что за неудачная идея могла прийти в голову двум ее благодетелям. Фиона тихо застонала. Если бы она не была столь озабочена своими проблемами, она никогда не забыла бы о необходимости соблюдать осторожность.
Быстро отступив назад, она прижала папку к груди.
– Право, не думаю, что это удачная идея. Я не привыкла показывать свои работы на публике.
– Сейчас не время изображать скромницу, Фиона, – твердо заявил Оливер. – Твои рисунки – это твое спасение.
– Сомневаюсь. – Фиона задержала дыхание. – Хорошо, пусть так, но вы должны знать, что мои рисунки – это вовсе не то, чего вы ожидаете.
Вместо ответа Оливер неожиданно махнул рукой, в то время как Джонатон шагнул к Фионе и выхватил папку из ее рук.
– Мы горим нетерпением увидеть их. Я уверен, они прекрасны.
– В самом деле. – Оливер быстро подвел Джонатона к большому игорному столу в дальнем конце гостиной, и Фионе ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Открыв папку, мужчины стали перебирать листы.
– Что ж, очень мило, – пробормотал Джонатон.
– Совсем неплохо, – задумчиво произнес Оливер. – Я бы даже сказал, довольно хорошо.
– Спасибо.
К этому моменту Фиона окончательно решила, что теперь самое время для нее обратиться в бегство.
Она с надеждой посмотрела в сторону двери, и тут ей пришло в голову, что если она сейчас сбежит, это будет верхом трусости с ее стороны. В итоге она издала вздох и осталась стоять там, где и находилась, – на полпути между мужчинами и дверью, мысленно отметив, что в случае чего может легко покинуть комнату, даже если кто-нибудь попытается ее остановить.
– Мне нравится вот это…
Фиона могла совершенно точно определить, какие рисунки они рассматривают в данный момент; судя по хвалебным замечаниям, друзья перелистывали пейзажи в первой части папки. Далее следовала серия натюрмортов, затем эскизы портретов, преимущественно ее сестер. В этом месте всякий, кто стал бы случайно разглядывать ее папку, вероятно, основательно заскучал бы.
Продолжив изучение, терпеливый исследователь мог увидеть рисунки античных скульптур. Фиона любила наблюдать за тем, как свет играл на мастерски вылепленных из мрамора телах, и с удовольствием переносила это чудо на бумагу.
Неожиданно в дальнем конце комнаты установилось весьма выразительное молчание, и Фиона насторожилась.
Потом кто-то негромко свистнул – должно быть, Джонатон.
Оливер оторвался от папки и откашлялся.
– Послушай, кузина!
– Да? – с невинным видом откликнулась Фиона.
– А эти рисунки с… – Оливер сделал паузу, словно не мог подыскать нужного слова.
– С натуры?
– Ну да. – Оливер скрестил руки на груди. – Я имею в виду, ты рисовала реальных людей?
– Разумеется, реальных, – невинно сказала Фиона. – Невозможно создать произведение искусства, если не умеешь рисовать с натуры. Искусство имитирует или подчеркивает отдельные стороны жизни…
– Это едва ли требует подчеркивания, – пробубнил Джонатон. – Возможно, лишив их одежды…
– Достаточно, благодарю вас. – Фиона пересекла комнату и стала собирать разбросанные по столу рисунки. – Я так и знала, что не следует показывать невеждам свои работы.
– А твой отец знал об этом? – строго спросил Оливер.
– Он отлично знал о моих занятиях. – Фиона выхватила рисунок из рук Джонатона, а когда он насмешливо улыбнулся, сделала вид, что не замечает его ухмылку.
– Однако дядя Альфред едва ли мог поощрять такие занятия.
– Осмелюсь доложить, что мой отец не относился к числу артистических натур.
Джонатон кивнул:
– Готов поспорить, что он не знал.
– Не знал? – удивился Оливер. – Он никогда не хотел узнать о твоих успехах? Не хотел узнать о том, якшаешься ли ты с голыми женщинами и мужчинами?
Фиона подняла глаза к потолку:
– Не мели вздор, Оливер. Люди позировали, я их рисовала, только и всего.
– Боже милостивый, ты читаешь нотации, словно мой отец, старина. – Маркиз повернулся к стопке рисунков, извлек несколько и разложил их на столе. – Не хочешь же ты сказать, что эти люди выделывают какие-то курбеты?
– Да, но ты только посмотри на них! – поморщился Оливер. – Ведь они… улыбаются!
– Не все, у некоторых очень даже задумчивое выражение лица. – Фиона сделала паузу. – А те, которые улыбаются, должно быть, просто счастливы.
– Разумеется, они счастливы. – Джонатон некоторое время разглядывал ню. – Они обнажены и от этого счастливы. – Он внимательно посмотрел на Фиону. – Я тоже чувствую себя счастливым, когда обнажен.
Фиона бросила на маркиза игривый взгляд:
– В самом деле?
– Без сомнения. – Взгляд Джонатона встретился с ее взглядом, и его нельзя было назвать иначе как интимным.
Волна сладостной дрожи пробежала по телу Фионы.
– Перестань болтать! Никакого счастья я в этом не вижу! – Оливер тут же снова напустился на кузину: – Итак, ты не ответила на мой вопрос: знал ли отец о твоих занятиях?
– Отец не придавал большого значения искусству, а стало быть, и моим занятиям, он просто проявлял к этому терпимость. – Фиона пробежала глазами по рисункам. Несмотря на некоторую пикантность, она все же могла гордиться ими. – Другими словами, он позволял мне определенную свободу.
Джонатон подавил смешок, а Оливер застонал.
– Но для того чтобы нарисовать обнаженных людей, ты должна их видеть!
– Верно, это необходимо. – Фиона собрала рисунки.
– И вам не стыдно? – Хотя голос Джонатона звучал серьезно, было очевидно, что он находил ситуацию весьма забавной.
Она подняла на него глаза:
– Не понимаю, чего я должна стыдиться. Если отбросить в сторону скромность, я убеждена, что мои работы очень хороши.
Джонатон примирительно улыбнулся:
– Полностью согласен. Они действительно впечатляют.
– Но люди на них голые! – Лицо Оливера покраснело от негодования. – Я требую объяснений!
– Объяснений? – Фиона удивленно уставилась на кузена: прежде ей даже не приходило в голову, что он относится к разряду тех людей, которые с неприязнью относятся к подобным вещам. Она полагала, что Оливер может удивиться ее рисункам, но реагировать так бурно… – А что, собственно, я должна объяснять и почему?
– Почему? – Оливер прищурился. – Потому что как глава семьи я должен быть уверен, что ты не компрометируешь себя таким образом.
Фиона некоторое время молча смотрела на кузена, вспоминая при этом, что в ее жизни случались такие вещи, о которых ему лучше вообще не знать. Очень жаль, что она заранее не вынула из папки наиболее шокировавшие его рисунки.
– Ладно, Оливер, так и быть, я открою тебе правду, – наконец заговорила она. – В течение нескольких лет я обучалась рисунку у англичанки, миссис Кинкейд, очень талантливой художницы, живущей сейчас в Италии. Во время курса обучения все переходят от изображения груш в вазе к изображению человека, и в этом нет ничего скверного или постыдного.
Оливер застонал:
– Речь идет о голом человеке!
– Вероятно, груши тоже голые. – Джонатон наклонился к Фионе и, понизив голос, прошептал: – Кажется, он не возражает против груш без одежды.
– Это ничуть не смешно! – тут же набросился на друга Оливер.
– Разумеется, не смешно. – Джонатон изо всех сил пытался выглядеть серьезным.
– И все же тебе не следует беспокоиться об этом, кузен, – поспешно сказала Фиона. – Нас было несколько человек – учениц, которые брали уроки у миссис Кинкейд, и мы все согласились, что будет лучше, если объект нашей работы останется…
– Невыставленным? – услужливо подсказал Джонатон.
Фиона вскинула бровь:
– Не совсем точно, но в общем – да. Мы согласились, что могут возникнуть некоторые проблемы, если объект наших учебных рисунков станет известен публике. Кроме того, – Фиона пожала плечами, – мы все были дочерями известных отцов-иностранцев, среди нас не было итальянцев, и никто из нас не планировал зарабатывать на свое содержание. Для нас это было просто приятное развлечение. – Она перевела взгляд на Оливера: – Надеюсь, ты не думаешь, что именно этим я сделаю себе состояние?
– Разумеется, нет! – Щеки Оливера порозовели от гнева.
– А, собственно, почему? – поинтересовался Джонатон.
– А, собственно, почему? – поинтересовался Джонатон.
– Потому что это совсем не то, о чем мы… – Оливер указал на рисунки. – Возможно, некоторые из них, но…
– А что за идея родилась в ваших светлых головах? – с любопытством спросила Фиона.
– Посмотри на это, Оливер. – Маркиз быстро разложил рисунки стопками.
Фиона нахмурилась:
– Что вы делаете?
– Терпение, дорогая. – На его лице промелькнула улыбка. – Вот в этой стопке находятся пейзажи: достаточно неплохие по технике, но не особенно вдохновляющие. Вот здесь натюрморты. – Джонатон положил руку на вторую стопку. – Яблоко, ваза – в этом нет ничего особенного. А теперь, – он потасовал листы, – вот фрагменты хорошо известных работ, скопированные, как я полагаю, в галереях Уффици или Питти.
Фиона кивнула.
– Видите, я не ошибся. – Он снова повернулся к рисункам. – В этих набросках можно увидеть нечто особенное, так сказать, начало жизни как таковой. Конечно, не исключено, что Фиона просто отличный копиист…
Оливер с подозрением посмотрел на приятеля:
– Откуда у тебя такие обширные познания в искусстве?
– Мой дорогой Норкрофт, я не обладаю исчерпывающими сведениями о каком-нибудь одном предмете, но зато знаю понемногу о многих вещах. – Маркиз театрально вздохнул. – Таково мое проклятие. – Он снова обратился к рисункам. – А теперь смотри: когда твоя кузина рисует статую, ты едва ли не чувствуешь гладкость поверхности мрамора, верно?
– Вы в самом деле так думаете? – Фиона пристально взглянула на Джонатона. Она не привыкла к слишком явной лести, а миссис Кинкейд всегда говорила ей, что каждому талант дарован от Бога и очень жаль, что она никогда не использует его на что-нибудь стоящее. Сестры, видя в течение ряда лет ее рисунки, говорили дежурные комплименты, но особого интереса к ним не проявляли. По существу, за исключением других студентов, никто ее работ не видел.
– Да, именно так я и думаю. – Джонатон обернулся к Оливеру и решительно кивнул. – Взгляни на эскизы этих лиц. – Он поднял глаза на Фиону. – Ваши сестры, я полагаю?
Фиона кивнула.
– Отлично. – Маркиз снова перевел взгляд на Оливера: – Ты следишь за моей мыслью?
– Пытаюсь.
– Хорошо. Когда Фиона начинает рисовать с натуры, ее работы словно оживают. Ты можешь видеть лица ее сестер и их руки, но когда она рисует фигуры целиком… – Джонатон перелистал рисунки и извлек эскиз полулежащего мужчины. – Кажется, оживают сами линии на странице. Здесь ощущается глубина, отсутствующая в неодушевленных предметах. Ты можешь почти почувствовать тепло этих тел: кажется, они вот-вот зашевелятся. Если ты смотришь на них достаточно долго, тебя начинает удивлять, что они не дышат.
– Неужели вы все это видите? – удивленно спросила Фиона. Конечно, она была польщена, но все же не могла до конца поверить маркизу.
– Да, разумеется. – Джонатон бесстрастно встретил ее взгляд. – По моему мнению, рисунки просто замечательные.
– Спасибо.
Какое-то удивительное тепло разлилось по телу Фионы, и вряд ли причина была только в лестной оценке ее работы, скорее, она заключалась в чем-то другом, что отразилось в глубине его голубых глаз.
– Эти типы могут быть самыми лучшими нарисованными обнаженными людьми за всю историю человечества, но все-таки они голые, – упрямо возразил Оливер. – И рисовать их, а также обсуждать просто скандально.
– Побойся Бога, Оливер, это ведь искусство. – Фиона вздохнула. – Ты говоришь об этом как о какой-нибудь непристойности.
– Данные работы ни в коем случае нельзя назвать непристойными. – Джонатон в упор посмотрел на Оливера. – Рисунки Фионы – самые лучшие из тех, которые я когда-либо видел в галереях. Думаю, мы должны с выгодой использовать то лучшее, что она сделала.
Глаза Оливера сделались круглыми, как блюдца.
– Использовать рисунки обнаженных людей?
Джонатон пожал плечами:
– А почему бы и нет?
– Что вы имеете в виду, говоря «с выгодой использовать»? – осторожно спросила Фиона.
Маркиз промолчал, а Оливер лишь покачал головой:
– Подумай о возможном скандале.
– Никакого скандала не будет. Главное, чтобы никто не узнал имени художника. – В голосе Джонатона прозвучала самодовольная нотка.
– Нет. – Оливер покачал головой.
– Успокойся, приятель, – примирительно сказал Джонатон. – Это была хорошая идея несколько минут назад, а сейчас, я думаю, она стала еще лучше.
– Несколько минут назад мы говорили о невинных художественных упражнениях, а… не об этих вещах.
– Так что за идея? – Фиона не отрывала недоуменного взгляда от лица маркиза, словно надеялась в его глазах прочитать ответ. – Неужто вы в самом деле верите, что люди станут платить за мои рисунки?
– Не просто за рисунки. – Оливер развел руками, словно сдаваясь. – А за твои рисунки вкупе с трогательной историей.
– О! – Фиона покачала головой. – Но я вовсе не писатель…
– В таком случае это действительно ваш счастливый день. – Рот Джонатона растянулся в улыбке. – Потому что писатель – я.
Глава 5
Фиона довольно долго молчала, затем с некоторой осторожностью спросила:
– А вы хороший писатель? Маркиз расправил плечи:
– Хотелось бы так думать.
– А другие? Они тоже так думают?
– Пока нет, но в один прекрасный день все придут к такому мнению.
– Если говорить честно, пока никто не счел его опусы пригодными для публикации, однако у него уже скопилась весьма обнадеживающая стопка писем с отказами, – насмешливо заметил Оливер.
Фиона укоризненно взглянула на кузена:
– Значит, вот о чем вы говорили, когда я уходила из гостиной?
– Да, но мы не думали, что твои рисунки окажутся…
– Такими замечательными, какими они оказались, – быстро подхватил Джонатон.
– Я не уверена, что правильно понимаю. – Фиона подозрительно прищурилась. – Вы предлагаете написать рассказ и иллюстрировать его моими рисунками?
– Именно. Иллюстрированная книга в отличном переплете, лучше всего в кожаном. Книга, рассчитанная на вкусы избранных клиентов. Сейчас существует реальный рынок для подобного рода вещей, но, естественно, продажа только по подписке: книга не будет доступна широкой публике.
Глаза у Фионы округлились.
– Боже милостивый! Вы, кажется, предполагаете нечто скабрезного характера?
– Ни в коем случае! – В голосе Джонатона послышалось негодование. – Я говорю не о непристойностях, а, – он взял один из рисунков и помахал им в воздухе, – об искусстве!
– Об искусстве?
– Исключительно об искусстве. – Джонатон кивнул. – Великолепном, действующем на чувства эротичном искусстве.
– И вы полагаете, что мои рисунки… – Фиона набрала побольше воздуха в легкие, – эротичны?
Джонатон пожал плечами:
– Ну, до некоторой степени.
Он повернулся к Оливеру, но тот лишь пробормотал нечто невразумительное.
– Да, но…
Взяв эскиз из руки маркиза, Фиона стала разглядывать его, словно ища то, что видел он и не видела она.
– Я не понимаю. Эти рисунки нисколько не кажутся мне эротичными: на большинстве из них модели всего лишь позируют, и я не вижу в них ничего провоцирующего.
– Они об-на-же-ны! – Оливер произнес это слово нараспев, как бы желая прояснить наконец для собеседников его смысл.
Однако Джонатон даже бровью не повел: он сконцентрировал все внимание на Фионе.
– Дело не только в том, что эти люди не одеты, хотя это тоже важно. И дело не в том, что они хорошо нарисованы, хотя и это весьма существенно. Главное, что это не рисунки Микеланджело или Леонардо да Винчи…
Фиона удивленно вскинула бровь:
– Я ни на одну минуту не пыталась сравнивать себя с…
– Нет-нет, я не то имею в виду… – Джонатон провел ладонями по волосам, подыскивая нужные слова. – Ваши рисунки порождают эротические чувства потому, что нарисованы они не сотни лет назад и это не изображения давно умерших матрон или итальянских аристократов, ныне истлевающих в могилах. Перед нами живые люди, которых можно встретить на улице…
Оливер фыркнул:
– Только не на моей улице!
– Значит, на другой, и с ними можно вести беседу, как с любым из нас, потому что они доступны и достижимы.
– Реально существующие люди?
Маркиз кивнул:
– Именно.
– Кажется, я начинаю понимать. – Фиона задумчиво посмотрела на рисунок. – И эта реальность делает их…
– Совершенно верно, – подтвердил Джонатон.
– Но тогда… тогда, должно быть, это самая смешная вещь, которую я когда-либо слышала.
– Или самая блестящая. – Джонатон улыбнулся.
Фиона перевела взгляд на кузена:
– Оливер?
– Да, полагаю, что эта идея может сработать… – нехотя признал Оливер. – И вероятно, окажется прибыльной.
Фиона задумалась.
– Вы говорите, все будет сделано анонимно?
– Безусловно. – Джонатон кивнул. – Имена художника и писателя останутся неназванными.